Суд королевской скамьи - Леон Юрис

11

— Можете начинать, мистер Баннистер.

Томас Баннистер обратил внимание на восьмерых

мужчин и четырех женщин, которые бесстрастно исполняли свои обязанности членов суда присяжных. На некоторых по-прежнему были их парадные наряды. И почти все обзавелись подушечками различных размеров и цветов.

Пока присутствующие в зале рассаживались, Баннистер просматривал заметки.

— Я не сомневаюсь, что члены суда подозревают о наличии двух сторон данного дела. Большая часть из того, что вам изложил мой ученый коллега, сэр Роберт Хайсмит, — совершенная истина. Мы не оспариваем те факты, что автор и издатель являются ответчиками, что данный абзац может быть сочтен оскорбительным и что лицом, упомянутым в книге, является доктор Адам Кельно, выступающий ныне в роли истца.

Места прессы были на сей раз настолько переполнены, что передний ряд балкона был целиком занят теми журналистами, которым не досталось места внизу. Энтони Гилрой, перед которым уже лежала пачка сделанных им заметок, продолжал оттачивать карандаш.

Милорд разъяснит вам все требования закона. Но на самом деле тут есть всего два подхода к делу. Осуществляя защиту, мы считаем, что суть упоминавшегося абзаца истинна, на что истец возражает: суть абзаца в книге не отвечает истине, в силу чего его репутации нанесен большой урон. Наша же позиция заключается в том, что репутация сэра Кельно на деле не потерпела урона и, если даже будет признано, что он стал жертвой клеветы, он не должен получить в возмещение ущерба больше самой мелкой монеты королевства, полпенни.

Клевета заключается не столько в том, что хотел сказать автор, сколько в том, как понимают сказанное люди, читающие книгу. Мы исходим из предположения, что большинство людей, читающих ее, никогда не слышали о докторе Кельно и не отождествляют его с врачом, практикующем в Соутарке. Конечно, многим известно, что речь идет о том самом докторе Кельно. Но что это значит для них?

Далее, я согласен с моим досточтимым коллегой, что доктор Кельно был узником в том неописуемом аду, который представляла собой Ядвига и где господствовали немцы. Нам, живущим в доброй спокойной Англии, легко критиковать поступки людей, но, если вы вдумаетесь в суть данного дела, прикиньте, как бы вы действовали в тех обстоятельствах.

Ядвига. Как она могла появиться на свет? Кто в мире мог представить, во что превратится цивилизованная, культурная и развитая страна? Ни в коем случае не хочу упрекнуть Соединенные Штаты или наше Содружество наций, говоря, чта христианские страны Западной Европы были средоточием цивилизации, самым достойным местом для жизни. И могли бы вы даже вообразить, что через несколько лет в этих странах будут гнать в газовые камеры миллионы обнаженных стариков и детей? Любой бы из вас сказал: «Да бросьте, эта невозможно. Перестаньте шутить. И с кайзером, и с его милитаризмам покончено навсегда. В Германии утвердилось обычное демократическое правительства. Мы не можем представить себе, с чего это кому-то придет в голову творить подобные вещи. Проклятия всего мира обрушатся на его голову». Если бы в мирное время кто-то решился бы на такое, весь мир пошел бы на него войной, чтобы предотвратить подобные деяния. Но на что можно было рассчитывать во время войны?

Баннистер привычным жестом поправил мантию, и модуляции его голоса теперь напоминали искусные контрапункты, к которым прибегал Бах.

— Вам бы никогда не удалось заставить людей пойти на такое, — продолжал он. Немецкая армия состояла из обыкновенных людей, которые пришли в нее из контор, магазинов и с заводов. У них самих были дети. Никому не удалось бы заставить семейных людей гнать беспомощных детей в газовые камеры. И... если бы можно было только подставить себе, чта у них на глазах у людей в роли подопытных морских свинок будут изымать половые железы и они будут осознавать, что участвуют в экспериментах по массовой стерилизации, снова мы должны были бы сказать, если бы у нас вообще повернулся язык... это невозможно, и добавить к тому же — такое может сделать только врач, но подобных врачей не найти в мире.

Так вот — мы ошибались бы, потому что все эта происходило на самом деле, и был такой врач, польский врач, преисполненный антисемитизма, который делал это. И без всяких дополнительных доказательств видно, что он относился к руководящему персоналу и был влиятельной личностью в лагере. Вы слышали слова доктора Лотаки, что, если бы доктор Кельно отказался, он отказался бы тоже.

Мы были бы не правы, если бы обошли молчанием причину, которая позволила допустить все это и даже оправдать. Эта чудовищная причина называлась антисемитизмом. Те из нас, кто не придерживается религиозных взглядов, могут полагаться на свой интеллект. Но все, и верующие и нет, представляют себе, что такое плохо и что такое хорошо.

Но едва только вы позволите себе подумать, чта есть люди, которых из-за их расы, цвета кожи или религии нельзя считать человеческими существами, тем самым вы оправдаете в- душе любые унижения, которым их можно подвергнуть.

Эти убеждения придутся как нельзя более по сердцу такому национальному лидеру, который ищет некоего универсального козла отпущения: на его голову можно обрушить все обвинения за то, чта дела идут из рук ван плаха, а затем уж позволить себе загонять массы людей за колючую проволоку, обращаясь с ними, как с животными... Словом, людей гнали на бойню, как скот, и происходило это в Ядвиге. Разве не Ядвига-Западная стала логическим завершением таких взглядов?

— Мы допустили бы ошибку, — продолжал Баннистер с силой, которая буквально загипнотизировала всех присутствующих в зале, — если бы, приказав английским солдатам гнать в газовые камеры детей и стариков, виновных лишь в том, что были детьми своих родителей, предположили, что английские солдаты будут выполнять этот приказ, а не восстанут против него.

Надо сказать, что были и такие немцы — солдаты, офицеры, священники, врачи и обыкновенные граждане, которые отказывались подчиняться этим приказам, говоря себе: «Я не буду делать ничего подобного, ибо не смогу жить с таким грузом на совести. Я не могу загонять людей в газовые камеры, а потом говорить, что, мол, я был вынужден подчиняться приказам, и тем самым оправдывать свои поступки, считая, что в ином случае их гнал бы кто-то другой и вел бы себя с большей жестокостью, так что я действовал в конечном итоге в их же собственных интересах, вежливо обращаясь с ними». И беда в том, что мало кто мог решиться отказаться выполнять такие приказы.

Так что людям, которым на глаза попадет тот самый абзац в книге, могут быть предложены три точки зрения.

Стоит вспомнить дела лагерных эсэсовцев, которые были казнены после войны. Они приводили такое оправдание в свою защиту: «Послушайте, меня призвали в армию и направили в войска СС, в концентрационный лагерь, и я толком не понимал, что тут делается». Но на самом деле он, конечно же, отлично понимал, что тут происходит, и, будь он английским солдатом, он возмутился бы. Я не собираюсь предлагать, чтобы этих эсэсовцев отпустили на волю после войны, но, ставя себя на их место, на место человека, которого призвали в гитлеровскую армию, я все же думаю, что смертная казнь была излишне суровым наказанием.

Теперь о второй точке зрения. Были и такие, кто рисковал даже жизнью, отказываясь выполнять подобные приказы, потому что они чувствовали свою ответственность перед грядущими поколениями. И теперь мы имеем право сказать, что, если снова повторится нечто подобное, нет и не может быть прощения преступлениям, совершенным лишь из-за страха кары, ибо наступает такой момент, когда каждый должен быть готов принести в жертву свою жизнь, чтобы не ствовать в унижении и гибели своих ближних.

И последняя точка зрения заключается в том, что не немцы творили все эти зверства, а их союзники, которые распоряжались жизнями своих соотечественников.

Нам, конечно, известно, что существовала опасность суровых наказаний и даже смерти для заключенных врачей. Мы также выяснили, вне всякого сомнения, что заключенные обеспечивали медицинское обслуживание, и в особенности один из них, доктор Адам Кельно, пользовался непререкаемым авторитетом у немцев и сам считал себя их помощником. Трудно предположить, что немецкие медики сами подрезали бы сук, на котором сидят, если бы позволили себе потерять одного из самых ценных своих соратников, И мы знаем, что приказ перевести этого столь необходимого врача в частную клинику пришел от самою Гиммлера.

Защита считает, что упоминавшийся абзац совершенно точно выражает суть дела, и если доктор Кельно полагает, что его репутации был нанесен урон упоминанием о его участии в двадцати убийствах, в то время когда он способствовал всего двум, то ему надлежит получить возмещение ущерба в размере не более полупенни.