Мемуары посланника - Карлис Озолс

Так, например, однажды в субботу мне позвонили из японского посольства, известив, что посол Танака хочет посетить меня. Вслед за этим позвонили из итальянского посольства с подобным известием, посол Черутти будет у меня в пять часов. Конечно, я тотчас согласился принять у себя обоих представителей. Думал, что Танака пробудет у меня не более получаса и, таким образом, представители пробеседуют со мной один за другим. Однако они просидели до семи часов, и скоро стало известно, что визиты обоих важных дипломатов очень взволновали ГПУ.

С его точки зрения в этом повинно «плохое поведение латвийского посланника». Неспроста же у него так долго находились два представителя больших стран. По мнению ГПУ, я должен был вести себя осторожнее, предусмотрительнее. Советские власти хотели бы большего почтения к себе, соответственно, я не должен был даже беседовать столь продолжительное время с моими коллегами. Вообще, в этом отношении надзор за нами был чрезвычайно тщательный. Следили, кто кого навещает, как долго продолжается визит.

Еще раньше, когда ко мне начал ходить советский гражданин, дядя моей жены, я узнал, что в коллегии ГПУ был поднят вопрос и об этом. Советский гражданин был князем Кугушевым. Когда-то его имениями управлял комиссар Цюрупа. По этому поводу сам Дзержинский звонил Цюрупе и справлялся, верно ли, что какой-то бывший князь ходит к латвийскому посланнику и имеет также свободный пропуск в Кремль к Цюрупе. Цюрупа подтвердил это и сказал, что за князя ручается вполне, как за своего бывшего хозяина. Только тогда был дан приказ Кугушева не трогать.

Окончательно советское правительство взбесило подписание Латвией совместно с Польшей, Эстонией и Румынией так называемого «литвиновского протокола». Надо сказать, против этого весьма энергично действовал сам Литвинов. В советских верхах было решено любым способом, но немедленно «убрать» меня. Впрочем, это решение созрело еще раньше. Могут спросить: как я мог это знать? Ответ прост: больше всего на основании фактов, взятых в совокупности, сопоставляя их, я безошибочно решал эту несложную задачу. А фактов было много. Я писал уже о коммерсанте Т. За многие оказанные ему мной услуги он должен был бы чувствовать ко мне только благодарность. Но в Риге он стал действовать против меня. Информировал газеты, доносил о моем «слишком лояльном» отношении к большевикам. По своей недальновидности одна из газет начала печатать обо мне самые фантастические небылицы, требовать моего ухода. Правда, потом главный редактор, сам по себе вполне порядочный человек, стал задумываться и впоследствии об этом рассказывал мне. Ему было непонятно, чего добивался Т. своей информацией, тем более по происхождению он не латыш и никак не мог руководствоваться патриотическими чувствами к Латвии. Другая газета, владельцы которой имели с СССР коммерческие связи, в свою очередь, развернула против меня кампанию. Писали совершенно невероятные вещи, утверждали, что в Америке я присвоил какие-то общественные деньги, выпустил шпиона Ланге, защищал шпиона Бирка и т. и. Тотчас эти небылицы послушно начала перепечатывать и советская пресса. Установился неожиданный дружный и необъяснимый контакт между советской печатью и частью латвийских газет. Этот спевшийся хор в единодушном возмущении твердил о моих аморальных качествах и поступках.

«Дипломатическая» икра

Однако атакующим этого оказалось мало. Надо было во что бы то ни стало раздобыть компрометирующие меня факты. Рассуждения и догадки об американских деньгах, о моей защите шпионов были призрачны и зыбки. Требовалось нечто более реальное, осязаемое. Случай представился. Владелец известного в Риге ресторана «Отто Шварц» и лучшего гастрономического магазина, мой друг Юргенсон, снабжавший меня и наше посольство в Москве продуктами, обратился ко мне с просьбой содействовать ему в получении икры прямо из Москвы, притом наилучшей. Свою просьбу он мотивировал тем, что в Риге хорошей нет, а та, которую предлагают многочисленные служащие советских учреждений, ввозится без пошлины, поэтому для торговли она неприемлема, как контрабандный товар. Конечно, я с удовольствием помог ему в этом пустяковом деле. Я дал соответствующее распоряжение помощнику коммерческого атташе, у него имелись знакомства в рыбном тресте, и он должен был достать для меня килограммов сорок лучшей икры. Она принадлежала к группе товаров, свободно вывозимых за границу, и достать ее не составляло никакого труда. Атташе заявил, что икра нужна для самого посланника, и получил наилучшую. Она и была отправлена в Ригу с секретарем Виграбсом. Я строго наказал, чтобы икру сдали в багаж отдельно и багажная квитанция была передана в Риге Юргенсону. Другими словами, секретарь, багаж которого не облагался пошлиной, не смел взять ее по прибытии в Ригу, и ее, уплатив пошлину, должна была получить фирма Юргенсона. В сущности, все так и было сделано. В Москве секретарь сдал ящик вместе со своими книгами и получил общую багажную квитанцию. В Риге он забрал книги с соответствующей отметкой на квитанции, а ящики с икрой оставил. Квитанцию с отметкой, что два ящика уже взяты, он передал Юргенсону, и его фирма без труда, уплатив пошлину, получила икру.

Агенты ГПУ усмотрели в этом прекрасный случай для нового дела. Они решили, что икра не была обложена латвийской пошлиной, надо сказать, очень высокой, и стали действовать соответствующим образом. Об этом известили члена латвийского сейма, некоего Эглита, впоследствии утонувшего в реке. Нашим посольством он давно уже был недоволен, поскольку оно не пускало его в Латвию как лицо, занимавшее во время революции пост комиссара в Казани. Но нашлись друзья, поручились за него, и его впустили в страну. Зол он был и лично на меня. Я на его связи с большевиками смотрел очень подозрительно. У меня было для этого достаточно оснований, хотя Эглит иногда очень ругал большевиков, знакомый испытанный прием для отвода глаз. Приехав в

Ригу, он записался в партию так называемых «новохозяев» и, испытанный демагог, способствовал развитию этой партии. Пользуясь своей властью, точнее, захватив ее, вообразил себя неограниченным владыкой. Вдруг потребовал от таможенных чиновников произвести обыск в его присутствии в ресторане «Отто Шварц», чтобы найти контрабандную икру. Не нашли ничего. Тогда через несколько дней, вероятно получив новые инструкции, Эглит вторично произвел обыск и проверку счетов в конторе Юргенсона. Не вышло ничего и тут, фирма солидная и контрабандой не занималась. Конечно, обыск имел целью не Юргенсона, это были средство и повод придраться ко мне. Не дремал и НКИД. Вся эта история была ему на руку. Чтобы придать «случаю с икрой» некую значительность, обратить на нее внимание правительственных сфер, НКИД прислал посольству ноту, обвиняя «высокопоставленное лицо» в контрабандной торговле икрой. На эту наглость я ответил резким протестом. Факты, логические выводы явно и безоговорочно обличали НКИД и ГПУ, и я имел полное и совершенное право говорить с большой иронией, высмеивая оба учреждения. Жаль, сейчас я не могу опубликовать этого документа. НКИД своей нотой сам себя загнал в угол, она во всех смыслах была самоубийственной. Конечно, озлобление против меня возросло еще больше. НКИД и ГПУ решили после стольких неудач выбрать жертвой мою жену, лишь бы подстроить явный скандал, связанный с моим именем, уничтожить меня морально.