Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня - Василий Песков

Действительно, ловить всех на берегу дело нелегкое, да и что сделаешь с пойманными?

Но, может быть, надо пойти путем более долгим, но более верным? Все ли родители в Жигулевске знают, где ходит их сын до двенадцати ночи? (Ведь случай с выстрелами, о котором я рассказал, был за двадцать минут до полуночи.) Все ли матери знают, что это их сыновья заставляют охранников стрелять в звезды? Это их сыновья уже привыкли к этим «выстрелам попугать». Родители, комсомол, горсовет, школа. Неужели недостаточно этой силы, чтобы излечить язву, развившуюся у плотины, чтобы прекратить ночные выстрелы сторожей? Дело ведь не только в пойманных варварским способом судаках и лещах. Дело не только в принципиальном соблюдении одного из наших законов, что уже само по себе очень важно. В данном случае речь идет о человеческих душах. На глазах формируются хищники и стяжатели. Сегодня тринадцатилетний мальчишка украл из «ничейной реки» судака и выгодно сбыл его. Завтра он будет искать новые способы легко и быстро добыть деньги. Он обманет и украдет. Так оно и случилось. Только что, когда писалась эта статья, из Жигулевска пришло сообщение: на берегу у плотины мальчишки обокрали палатку туристов, несколькими днями позже обокрали торговый ларек у реки. Ничего неожиданного! Именно так и должно было случиться. Неужели и теперь в Жигулевске останутся равнодушными к судьбе маленьких рыбаков у плотины?

И еще несколько слов. Подозреваю, что родители ребятишек в Жигулевске хорошо знали, как и при каких обстоятельствах добываются судаки с рваным брюхом. Может быть, даже и возмущались: «Стреляют. А что рыба, чья она?!» Это, к несчастью, очень распространенное рассуждение. «Это – мое, это – соседа. Это – не тронь. А это – общее или совсем «ничье». Это можно». Это «можно» частенько распространяется на колхозное поле, на колхозный ток и особенно «ничейна» у нас природа. Убить зверя, рыбу поймать не вовремя, срубить дерево в роще – это не стало еще у нас предметом строгого осуждения. Даже порой считается удалью хитро провести лесника или егеря. Идет это от старых времен, когда лес и охота принадлежали помещику. Но теперь-то все наше! Чувство бережливости К НАШЕМУ надо воспитывать с детских лет. Именно тут формируется лицо гражданина страны. Человек, смолоду честный в отношении к общественному достоянию, вырастает человеком честным во всем.

Недавно в редакции у нас побывал мальчишка из Костромы – Коля Шешин. Он ровесник мальчишкам из Жигулевска. Он не видел больших электростанций, до приезда в Москву он не видел даже и паровоза. Но мы, взрослые люди в редакции, много ездившие, много видавшие, с восхищением слушали маленького гражданина, поднявшего руку на браконьеров. В его краю их тоже немало. Бьют рыбу из ружей, ловят запрещенными снастями. Борьба Коли Шешина и его друзей с браконьерами была нелегкой. В числе противников был и Колин отец. И все-таки победили мальчишки. И было великой радостью слушать рассказ подростка, что борьба эта не только дань мальчишеской романтики, но трезвое соображение хозяина на земле. И это в пятнадцать лет!

Хорошую закалку получил костромской парень в начале жизни. Можно поздравить всех, кто помогал ему вырастать. В Жигулевске же с этим поздравить некого.

Музыка древнего топора

– Едут, едут. Архитекторы едут, плотники едут, художники едут, разные другие граждане едут. Тыщ сорок за лето. Художник Рерих бывал. Пришвин, писатель. Из других государств приезжают. Нашего края люди плоты гонят или рыбу везут – в Кижах обязательно остановка. Тыщ сорок за лето. Вы-то откуда?

– Я из Москвы, из редакции.

– Да-а, с Дальнего Востока бывают. Нынешним летом трое из Африки были. С лица темные. Тоже, видать, красоту понимают. Подняли головы. Лопочут по-своему, нравится, стало быть… Нечего сказать, старики свое дело хорошо знали. Эту песню сложили. Восьмой десяток живу, пора для последнего дома доски стругать, а не успел наглядеться. Топором, одним топором без гвоздя и железа сработано. Старики знали, как ставить…

Стариками плотник Михаил Кузьмич Мышев зовет плотников, живших на острове лет триста назад.

– Михал Кузьмич, а известно, кто строил?

– Э-э, не тебе одному узнать интерес. Ищут в бумагах. Нету. Кому надо было записывать плотников? Умерли, и мир праху. А она вот стоит, и разные люди едут глядеть…

На Онежском озере, как уверяют путеводители, тысяча семьсот островов. На больших – деревянные избы поселков. На малых – одинокие маяки, полосатые щиты навигации, чтобы пароходы не сбились с дороги. На ином острове видишь часовню. Стоит как игрушка. Кто молился, когда? Кроме древней часовни, никаких следов человека. А есть острова совсем малые – два десятка черных, узорчатых елей, синие от лишайника валуны и все. Пожалуй, только змеи мирятся с одиночеством на этих камнях, среди холодной светлой воды.

Один остров лежит на великом пути из Новгорода в «поморские страны». Высокий холмистый остров зовется Кижи. Двести пятьдесят лет назад на Кижском острове, будто бы в честь победы над шведами, поставили церковь. Она-то и сделала Кижский, длиною в пять километров, остров известным на всей земле.

Два года назад в Риме в магазине у букиниста я листал дорогую книгу архитектурных шедевров. Колизей, собор Парижской Богоматери… И вдруг в разделе деревянной архитектуры читаю «Russia Kigzi». Тут же фотография во весь лист. Стыдно стало: я, русский, не видел этого чуда, сотворенного русскими плотниками…

…И вот свидание с чудом. Стою в рубке у капитана. «Ракета» пожирает синие километры. Мелькают чайки, треугольные бакены, рыбацкие лодки.

– Вот так, по курсу глядите, сейчас покажется. – Капитан дает тяжелый морской бинокль.

На воде особенно чувствуешь, что земля – шар. Откуда-то, «с той стороны» плывут навстречу деревья… ага, кажется, купол. Из воды поднимается целый букет куполов. Резная серебристая пирамида стремительно приближается. Видишь рядом другую церковь и колокольню, видишь уже кружевную резьбу куполов, старые серебристые бревна, карнизы. Не верится, что все это необычайно высокое и большое построено из дерева.

Замирает «Ракета». Прыгаем на дощатую пристань, осматриваемся. Справа, за низкой оградой из камня – церкви, слева – чуть качается на волнах «Ракета». Чудо из дерева и белое легкое чудо из металла на крыльях. Какому чуду кланяться? Мы много кланяемся белому чуду. И справедливо. Оно нам ближе, оно сделано нами сегодня.

«Но глянем и на правую сторону, куда сейчас смотрит, широко расставив ноги на палубе, молодой капитан. Он вынул бинокль, любуется вязью осиновой кровли на куполах. О чем думает капитан, в сотый раз любуясь древней работой? Не о боге, конечно. О художниках-плотниках думаем мы, глядя на чудо-песню из дерева. Не вина, а беда мастеров – пращуров наших, что их работа дошла к нам только в виде церквей, царских палат и барских домой. Счастье, что работа дошла, пережила время. Создавая свою красоту на земле, мы должны знать, как глубоко уходят корни нашего природного мастерства. Не по химическим формулам создана кровь в наших жилах. Такая же горячая кровь текла в руках плотника, нашего предка. И потому есть незримые нити между красотой этой церкви и красотой чуда – «Ракеты». И слово «Родина» только тогда имеет для человека свой великий и полный смысл, когда гордится он и тем, что сам сделал сегодня, и тем, что отец его сделал вчера», – такие мысли приходят в голову, когда сходишь на дощатую пристань в Кижах.