В смысле, Белоснежка?! - Анастасия Разумовская

– Майя была взрослой, умной. Могла бы стать неплохой послушной королевой. Но тогда, на балу, я понял, что если она брыкается уже сейчас, когда она – никто, у неё нет союзников и...

– Ясно. И ты решил вернуться к Белоснежке. Проклятый делатель королей. Что теперь будет с Чернавкой? – мрачно поинтересовался Бертран.

– Хочешь сказать, тебе её жалко? Эрт, она – убийца.

– Ты тоже. И я.

– Ты убивал на дуэли. Вооружённого противника. Или он тебя, или ты – его. Это другое.

– Ха. Ну конечно. Ты обучил меня так владеть шпагой, что ни один вооружённый противник не имел ни малейшего шанса меня победить. Вполне себе убийство. А вот Анри мог. И противником был пострашнее, чем те, кто выходил против меня. Так что и у Чернавки было то самое «или он тебя, или ты его». Я ведь правильно понимаю, что дядя не знал о племяннице?

Румпель приподнялся на локте и с любопытством всмотрелся в лицо сына.

– Ты жалеешь её? Потому что она девушка?

– Потому что дура.

– Она знала, что Майя погибнет.

Бертран нахмурился.

– Майя бы её пощадила.

– Сопляк, – проворчал Румпель, откинулся спиной на сено, забрал вино и отхлебнул. – Отправлю Руди гномам. Авось они её научат доброте. Дам испытательный срок. Год, например. Не получится – закину в Первомир.

– Ты вообще-то мёртв, – заметил Бертран.

– Когда и кому это мешало?

– Действительно.

И снова молчание. Дождь. Мыши.

– А если она проберётся в Башню и вытащит «тётю Илиану»? Если королева всё-таки выйдет в Эртали?

– Не выйдет, – устало отозвался Волк. – Я выстрелил в зеркало из арбалета и разбил его. Теперь это невозможно.

Кот хмыкнул:

– А почему сразу так не поступил?

Герцог не счёл необходимым отвечать. Снова хлебнул вина, не оборачиваясь и продолжая наблюдать за тем, как сонный паук сонно прядёт паутину, чтобы ловить сонную муху. Румпельштильцхен обладал даром видеть в темноте, как настоящий волк.

Бертран обернулся и уставился на него:

– Что? Неужто правда? Серьёзно? Ты – ты! – любил её?! Ну даешь!

Герцог скривил губы. Встал. Отряхнул от соломинок штаны и камзол.

– Возвращайся к невесте. И к гостям. И запомни: любовь – это просто брожение крови. Ничего более. Она вообще не играет никакой роли. Если, конечно, ты не используешь её в своей манипуляции. Я заберу Чернавку и уеду на заре. И меня долго не будет в Эрталии. Так что выключай сердце и включай мозги. В конце концов, тебе давно пора повзрослеть.

Бертран сел, хмыкнув.

– Вот сейчас ты прям точь-в-точь батя. Аж скулы сводит.

– Будь хорошим королём, Эрт. У тебя получится.

И Румпель, не прощаясь, вышел из сарая. Бертран допил вино, отбросил кувшин и поднялся.

– Получится, конечно, – прошептал, усмехнувшись.

А затем достал из кармана кольцо-невидимку и с любопытством на него посмотрел. Простенькое, похожее на скрученную медную проволоку. Выбросишь – и не пожалеешь. Потеряешь – и не заметишь. Странно, что Руби не воспользовалась им, когда в то злосчастное для себя утро вышла из леса и увидела Волка. Впрочем, можно ли так просто скрыться от Румпеля?

Бертран зажмурился, улыбаясь.

– Кот в сапогах, говоришь?

Глава 22. Больше всего на свете

Анечка возилась в песочнице, строя свой прекрасный замок. Солнышко уже просушило лужи и, в целом, май стоял изумительно тёплый. Всё вокруг нежно зеленело, кое-что уже во всю цвело. От ароматов черёмухи даже голуби сходили с ума, что уж говорить о всегда склонных к сумасшествию людях?

Я работала за ноутом на скамейке-качалке и поглядывая за дочкой одним глазом. Работы было так много, что времени на прогулку не хватало, и оставалось лишь радоваться, что стояла прекрасная погода и было тепло, и можно совмещать приятное с полезным.

Когда я вернулась из Эрталии, у меня тряслись руки, и я не могла ни на чём сосредоточиться. Несчастный грузчик-сборщик с дрелью просидел со мной весь вечер, пытаясь утешить и забыв про дырки и рубли. Я даже не заметила, как он ушёл. От слёз меня отвлекала одна лишь Анечка и забота о ней. Пришлось срочно брать отпуск за свой счёт. Длительный отпуск. Я целыми днями рыдала то от счастья, то от горя. От счастья, что, наконец, с дочкой, от горя… что без него.

Потом заболела Анечка, потом...

Не знаю, на что я рассчитывала. Ну вот ведь и не рассчитывала даже, честно. Всегда знала, что мы с Бертраном расстанемся. Он – сказочный персонаж. Да ещё из средневековья. Не переместится же он в «Первомир» со мной, верно? Что ему тут делать среди интернета, автомобилей и офисного планктона? Как он будет себя чувствовать в торговых центрах и супермаркетах? А в автобусах? Да в той же моей квартире! С низким-низким – два семьдесят – потолком? С моими шестнадцатью квадратами комнаты? Затоскует и сопьётся.

Но и мне оставаться в Эрталии совершенно не хотелось, несмотря ни на какую высоту потолков, пейзажи за окном, балы и колорит. Даже ради Бертрана. Слишком уж я современный человек. Да и Анечка… Ну вот как лишить своего ребёнка благ цивилизации, в том числе медицины, например? Чтобы её бронхит лечили экскрементами козы вперемешку с толчёными рубинами? Вы только представьте себе мир, в котором ещё не изобрели пенициллин! Да любая мать содрогнётся. А публичные казни… Виселицы… Чума... Нет-нет, спасибо.

И всё же, всё же…

Как же это было жестоко!

Я снова и снова вспоминала радостный возглас Бертрана: «Ты прекрасна, свет очей моих!».

Нет, я знала, что брака с Белоснежкой потребовал Румпель во исполнение сделки. Сделки с пятилетним ребёнком, чтоб его! Конечно, Кот не мог отказать. Дело чести