Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона - Артур Конан Дойль

Я желал пойти по тому направлению и обыскать вершину, но она была очень далеко… Нервы баронета все еще были напряжены от слышанного нами воя, и он не был расположен пойти на новые приключения. Он не видел человека на вершине, а потому и не испытывал той нервной дрожи, которая овладела мною при виде этой фигуры и ее внушительной позы.

– Это несомненно один из сторожей, – сказал он. – Болото переполнено ими с тех пор, как бежал этот негодяй.

Может быть, его объяснение и правильно, но мне хотелось бы иметь какое-нибудь доказательство этой правильности. Сегодня мы намерены сообщить в Принцтоунскую тюрьму, где искать беглого преступника, но нам досадно, что мы не могли его сами привести, как своего собственного пленника. Таковы наши приключения прошедшей ночи, и вы должны согласиться, дорогой Холмс, что я представил вам хорошее донесение. Многое из того, что я вам написал, без сомнения, не относится к делу, но я все-таки нахожу, что лучше сообщать все факты и предоставить вам сделать выбор тех, которые могут быть полезны для ваших заключений.

Мы бесспорно делаем успехи. Относительно Барриморов мы узнали мотивы их действий. Но болото со своими тайнами и странными жителями остается по-прежнему непроницаемо. В следующем своем донесении я, может быть, буду в состоянии пролит некоторый свет и на него. Лучше всего было бы, если бы вы могли приехать к нам».

X. Извлечение из дневника доктора Ватсона

До сих пор я был в состоянии вести рассказ по донесениям, которые посылал тогда Шерлоку Холмсу. Но теперь я дошел до пункта, принуждающего меня отбросить этот источник и снова довериться своим воспоминаниям, подкрепляя их дневником, который я вел в то время. Несколько извлечений из него перенесут меня к тем сценам, которые все, до малейшей подробности, неизгладимо запечатлелись в моей памяти. И так я начинаю с утра, последовавшего за нашею неудачною погонею и странными приключениями на болоте.

Октября 16-го. День пасмурный и туманный: моросит дождь. Над домом несутся тяжелые тучи; они по временам разрываются и открывают вид на мрачное, изрытое болото с тоненькими серебряными жилками по склонам холмов и блеском отдаленных валунов, когда луч света падает на их мокрую поверхность. Грустно снаружи, грустно и в доме. Баронетом овладела мрачная реакция после возбуждений прошлой ночи. Я сам чувствую какую-то тяжесть на сердце, а сознание угрожающей опасности, – опасности тем более страшной, что я не могу ее определить, – томит меня.

И разве у меня нет оснований для такого опасения? Надо принять в соображение целый ряд инцидентов, которые все указывают, что что-то угрожающее деятельно орудует вокруг нас. Во-первых, смерть последнего владельца голля, происшедшая при условиях, замечательно точно подходящих к семейной легенде, затем многочисленные пересказы крестьян о появлении странного существа на болоте. Наконец, я сам, собственными ушами, дважды слышал звук, похожий на отдаленный собачий вой. Невероятно, невозможно, чтобы это было что-нибудь сверхъестественное, не подчиняющееся обыкновенным законам природы. Немыслимо представить себе какую-то призрачную собаку, оставляющую материальные отпечатки следов своих лап и оглашающую воздух своим воем. Стапльтон может поддаваться такому суеверию, а также и Мортимер, но если у меня есть какое-нибудь качество, то это качество – здравый смысл, и ничто не заставит меня поверить такому абсурду. Поверить ему значило бы спуститься до уровня этих бедных мужиков, которые не только допускают существование вражеской собаки, но еще и описывают ее, как чудовище, из глаз и пасти которого пылает адский огонь. Холмс не стал бы и слушать такие выдумки, а я его агент. Но фактов нельзя отрицать, а факт тот, что я дважды слышал вой на болоте. Вот если бы предположить, что на болоте действительно бродит какая-нибудь громадная собака – это многое бы объяснило. Но где такая собака может прятаться, где она добывает себе пищу, откуда она прибежала и почему ее никто не видал никогда днем? Надо признаться, что естественное объяснение так же затруднительно, как и сверхъестественное. Да тут еще, помимо собаки, является факт человеческого вмешательства в Лондоне: человек в кэбе и письмо, предостерегавшее сэра Генри против болота. Последнее по крайней мере было реально, но оно могло быть делом как доброжелателя, так и недруга. Где находится теперь этот доброжелатель или недруг? Остался ли он в Лондоне или последовал за нами сюда? Не его ли я видел на вершине горы?

Правда, я имел время только раз взглянуть на него, но есть некоторые данные, за которые я могу поручиться головою. Во-первых, это не был кто-либо из тех, кого я встречал тут, а я теперь видел всех соседей. Он несравненно выше Стапьлтона и несравненно тоньше Франкланда. Это по фигуре мог быть Барримор, но последнего мы оставили в доме, и я уверен, что он не мог последовать за нами. Значит, какой-то незнакомец продолжает следить за нами и здесь. Если бы я мог наложить руки на этого человека, то мы, наконец, покончили бы со всеми своими недоумениями. К достижению этой цели я должен теперь направить всю свою энергию.

Первым моим побуждением было сообщить сэру Генри о всех моих планах. Но вторым и самым благоразумным было решение не впутывать его в свою игру и говорить как можно меньше с кем бы то ни было. Он молчалив и рассеян. Его нервы удивительно потрясены звуком, слышанным им на болоте. Я ничего не скажу, что могло бы увеличить его опасения, и один приму меры для достижения своей цели. Сегодня утром, после завтрака, произошел небольшой инцидент. Барримор попросил у сэра Генри позволения переговорить с ним, и они заперлись вдвоем в кабинете. Сидя в биллиардной, я несколько раз слышал, что голоса их возвышались, и я мог себе представить, о чем идет речь. Вскоре баронет открыл дверь и позвал меня.

– Барримор находит, что он обижен, – сказал сэр Генри. – Он думает, что с нашей стороны было непорядочно преследовать его шурина после того, как он сам, по доброй воле, выдал нам свою тайну.

Дворецкий стоял перед нами бледный, но спокойный.

– Я, может быть, погорячился, сэр, – сказал он, – в таком случае прошу у вас прощения. Но я был очень удивлен, когда услыхал, как вы сегодня утром возвращались вдвоем, и узнал, что вы охотились за Сельденом. У бедного малого достаточно с кем бороться без того, чтобы и я еще выпускал врагов по его следам.

– Если бы вы нам все рассказали по своей доброй воле, то это было бы другое дело, – сказал баронет. – Вы же, или, вернее, ваша жена рассказала все только тогда, когда были силою принуждены это сделать и не могли поступить иначе.

– Я не думал, сэр Генри, что вы этим воспользуетесь, – право, не думал.

– Человек этот опасен для общества. На болоте разбросаны одинокие жилища, а он такой молодец, который нападет ни за что, ни про что. Стоит только взглянуть на его лицо, чтобы убедиться в этом. Вот хотя бы дом мистера Стапльтона, в котором нет другого защитника, кроме его самого. Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока Сельден не будет под замком.

– Нет, сэр; он не ворвется ни в чей дом. Даю вам в том свое честное слово. Он никого не потревожит больше в этой стране! Уверяю вас, сэр Генри, что через несколько дней будут окончены все приготовления к его отъезду в Южную Америку. Ради Бога, прошу вас, сэр, не сообщать полиции о том, что он все еще находится на болоте. Она уже отказалась разыскивать его здесь, и он может спокойно прятаться, пока не будет все готово к его отъезду. Вы не можете выдать его, не причинив моей жене и мне большого горя. Умоляю вас, сэр, ничего не говорить полиции.

– Что вы скажете, Ватсон?

Я пожал плечами и сказал:

– Если он уберется из Англии, это избавит плательщика податей от лишней тяжести.

– Ну, а что, если он перед отъездом укокошит кого-нибудь здесь?

– Нет, сэр, он не поступит так безрассудно. Мы снабдили его всем, в чем он мог нуждаться. Совершив же преступление, он выдаст место, где прячется.

– Это правда, – произнес сэр Генри. – Ладно, Барримор…

– Да благословит вас Бог, сэр; благодарю вас от всего сердца! Если бы его снова забрали, это убило бы мою бедную жену.

– Я полагаю, Ватсон, что мы поощряем и содействуем уголовному делу. Но после того, что мы слышали, я чувствую, что не могу выдать этого человека, ну, так и конец всему этому. Ладно, Барримор, теперь можете идти.

После нескольких несвязных слов благодарности дворецкий повернулся, чтобы уйти, но, постояв в нерешительности, вернулся и снова заговорил:

– Вы были так добры к нам, сэр, что и мне, в свою очередь, хотелось бы сделать для вас все, что в моей власти. Я знаю нечто такое, сэр Генри, о чем, может быть, сказал бы и раньше, но я узнал это спустя долгое время после следствия. Я никому ни слова не говорил об этом. Это касается смерти бедного сэра Чарльза.

Баронет и я разом вскочили на ноги.