Город пахнет тобою - Imanka

 — Герр Цирке, это Том. Запишите, пожалуйста, имя и фамилию. Я хочу завтра знать о нем всё от и до…

 Я стоял у окна в квартире нашего друга, у которого мы остановились в Берлине, курил и думал, каково это засыпать в чужом доме будучи полностью в чужой власти? Фрау Шмидт говорила, что у Мари реактивная депрессия и ей нужен специалист, она не совсем отдает отчет своим действиям и поступкам, но они не имели права ее задерживать. Все равно идти в дом к чужому мужику — как это по-русски. Фрау Пёрцген сказала, что Мари была очень агрессивной, говорила раздраженно и с вызовом, по-хамски. Мари произвела крайне негативное впечатление на соцработника. И обе женщины подтвердили, что она постоянно плакала. Зачем я велел ей уйти? Почему потом не спустился к ней? Болит где-то внутри от этой беспомощности, невозможности помочь и защитить. А ведь был шанс все исправить в самом начале, который я так глупо упустил. И сейчас девочка совершенно одна в чужом городе, в чужой квартире, с чужим мужчиной. Подожди, моя хорошая, мы скоро тебя найдем, и я увезу тебя домой. Подожди… Потерпи немного. Я уже рядом.

 — Том, привет. Узнал? — звучит в трубке тихий недовольный голос.

 — Конечно, — улыбаюсь в ответ. Если бы ты еще говорила по-немецки, было бы вообще здорово, а то с моим английским и твоим акцентом, разговор похож на общение по телефону глухого с немым. — Жду твоего звонка. Специально спать не ложился.

 — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

 — Я тебе все сказал еще неделю назад. Билл обидел ее очень сильно. Он был не прав и хочет извиниться.

 — Он изменил ей и унизил.

 — Он не изменял, клянусь. Это недоразумение. Просто та девушка была единственной, кто был способен довести его до дома. Остальные были в отключке. А то, что он взбесился… Ему слили инфу, что мы с Мари любовники, приплели сюда еще Дэвида. Он не разобрался и наорал на нее. Она сказала тебе, где живет? Мари была в больнице. Сегодня ее выписали. Мы опоздали на какой-то час. Она у какого-то мужика зависла, ее надо оттуда забрать.

 — Мне кажется, будет лучше, если она вернется домой.

 — Полина… У нее реактивная депрессия. Мне надо с ней поговорить. Мари наломает сейчас дров, уедет, будет мучиться. Она не в себе и не отдает отчет собственным поступкам. Прошу… Ты сказала, что мы ее ищем?

 — Нет, не сказала. Она сильно обижена на Билла. Я первый раз у нее такой голос слышу. И она сейчас встанет в позу, если вы появитесь. Вы ее ничем не возьмете, никакое твое красноречие не поможет, а если она еще узнает, что вы рядом, то элементарно сбежит. Я ее знаю. Она понимает, что может дать слабину, уступить, и просто не позволит себе этого. Ей самолюбие не позволит. Потом, когда-нибудь, может быть, когда она остынет и будет способна нормально и адекватно мыслить, вам удастся с ней поговорить, а сейчас она снова исчезнет. Я знаю ее с детства, знаю все выкрутасы и бзики, могу просчитать следующий шаг. Мой тебе совет — сделай что-то такое, чтобы она сама захотела к вам вернуться, иначе вы ее потеряете. Никто вам не поможет, она сама должна захотеть вернуться. Но вы ведь можете помочь ей в этом.

 — Что?

 — Не знаю. Вы же придумали, как ее довести, теперь придумайте, как вернуть. Тот парень, у которого она сейчас живет, внушает ей доверие. Думаю, он и сам ее побаивается, все-таки чужого человека в дом притащил. Не трогайте Машку там, если не хотите опять искать. Она дала мне его рабочий телефон. Зовут его Штефан. Живет она сейчас в каком-то престижном районе, в доме с башенками, квартира восемнадцать, второй этаж. Ориентир — у нее окна выходят на озеро и одноименный парк. Я погуглила немного. Думаю, что это район Грюневальд. Там как раз озеро есть, Халензее называется, и парк Грюневальд. Но вы пробейте его сами по этому телефону, я могу ошибаться.

 — Спасибо. Будем думать.

 Я медленно кружил по району, высматривая дома с башенками, окна которых выходят на озеро. У некоторых останавливался, и Билл бежал от подъезда к подъезду, проверял. На улице уже начинало светать. Я устал. Хотелось спать и есть. Но это ничего. Сейчас найдем Мари, и можно будет расслабиться.

 — Том! Иди сюда! — Билл нетерпеливо подпрыгивал у подъезда и тыкал пальцем в табличку. — Шолль Ш. Квартира восемнадцать.

 — Йес! — радостно выдохнул я. — А теперь в МакАвто и спать.

 — Подожди, я хочу найти ее окна.

 Брат куда-то ломанулся через палисадник. Я устало упал на лавочку у подъезда. Закурил, закрыв глаза. Ноздри ласкал дым и прохладный утренний воздух. Не заснуть бы с сигаретой в зубах, тело против воли расслабляется, веки тяжелеют. Нельзя спать.

 — Она не спит, — вернулся он, когда я почти вырубился. — Я видел. Она сидела на подоконнике и смотрела на луну.

 — А ты? — Шея затекла, а голова не двигалась.

 — А я стоял под деревом.

 — Она тебя видела?

 — Нет. У меня было ощущение, что мы с ней разговаривали. Я просил ее вернуться, она говорила, что не может. Не знаю… Это, конечно, бред и мои фантазии. Как я мог с ней разговаривать? — он нервно закурил. — Том, она не простит меня. Я чувствую это. Ты поймешь, я знаю… От нее словно холод шел. Ледяной такой холод. Я чувствовал себя клубникой, которую положили в морозилку на экстра-быструю заморозку.

 — За все в этой жизни надо платить.

 — Что делать?

 — Тщательно продумывать каждый шаг и не торопиться. Надо дать ей время отойти. Поехали спать, а? Я тут без тебя чуть на лавочке не выключился.

 — Хочешь, я поведу?

 — Очень, — улыбнулся, отдав брату ключи.

 — Том, а давай квартиру купим? Все равно сейчас из-за Мари тут зависнем. Я хочу свой дом. И чтобы у меня была большая спальня с огромной кроватью…

 — Давай. Что хочешь делай, только отвези меня к кровати поближе.

 Днем, пока Билл рассматривал фотографии Мари, я читал досье на Штефана Андреаса Шолля. Ему тридцать три года, меньше года назад он развелся с женой, оставив ей эксклюзивную виллу стоимостью более двух миллионов евро в элитном районе Берлина — Далеме, пару машин, одна из которых Бугатти Вейрон 16.4 — самая дорогая в мире машина, моя недостижимая голубая мечта. Хрена себе какой Мари самородок в руки попал… Если она пошлет нас к черту ради него, то я пойму. Сейчас он живет в квартире родителей в Грюневальде. Судя по списку только официальных любовниц — кобель еще тот. Кажется, он поюзал всех красоток Европы. Работает креативным директором и директором по развитию в рекламном агентстве «Щольц и Друзья», соучредитель, один из членов совета директоров. S&F — крупнейшее рекламное агентство Германии, которое представлено 180 отделениями по всему миру. Занимается всем, начиная от стратегического построения бренда до рекламы, от разработки дизайна проекта до интерактива. Кстати, это можно использовать. Еще не знаю как, но это можно как-то использовать. Есть сестра Мария и племянница Августа. Она замужем, живет в Кельне. Недавно в Гамбурге у него скончалась бабушка по материнской линии. Так вот откуда он ехал — с похорон бабушки. Родители живут в Штатах, в Нью-Йорке. Отец возглавляет рекламное агентство «Стар Маркетинг» — маркетинговое подразделение рекламно-коммуникационного холдинга «Омником Групп», самая известнейшая пиар-компания в мире. Наверное, они деньгами могут замок отапливать, это на их благосостоянии никак не отразится. Охренеть… Нам с Биллом даже ловить нечего в том аквариуме с акулами. С фотографий на меня смотрел симпатичный мужчина с очень приятной улыбкой и самоуверенным взглядом. Одет просто и неброско. На таких женщины гроздьями вешаются, ему даже делать ничего не надо.