Суд Линча - Андрей Троицкий

– Может лопнуть, – сказал Мельников, кивнув на банку с водой. – Тут осторожно надо.

– Не лопнет, всю дорогу в ней чай завариваю, – ответил мужчина.

Дождавшись момента, когда вода закипела и забулькала в банке, он выдернул вилку кипятильника из розетки. Бедность офиса «Нового века» идеально гармонировала с интерьером сырого вонючего двора. Мельникову сделалось скучно.

– Вы насчет предоплаты за промышленные морозильники? – спросил мужчина, обмотал широкое горло банки кухонным полотенцем, прихватил кипятильник и открыл дверь в кабинет.

Мельников не ответил ни «да» ни «нет», издав какой-то неопределенный звук, прошел вслед за мужчиной.

– А вы Крючковский Всеволод Алексеевич? – спросил Мельников, прикидывая, где бы удобнее разместиться в крошечном, под стать приемной кабинете. Здесь едва хватало места для хозяина комнаты и одного-двух посетителей. Два стола, составленных буквой «т», кресло Крючковского, два стула, платяной шкаф, календарь на стене. Узкоглазая женщина с идеальными зубами завернулась в цветное кимоно.

– Крючковский, он самый, – подтвердил мужчина, достал из письменного стола раскрытую пачку чая и щедро сыпанул в кипяток заварки.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Мельников. – Странное дело, именно таким я вас себе и представлял. Вот и говори после этого, что на свете нет телепатии.

Крючковский сел за стол, размешал ложечкой чай в банке и дружелюбно взглянул на Мельникова голубыми навыкате глазами.

– Как будто и вы мне знакомы, – Всеволод Алексеевич прищурился. – Точно, где-то мы с вами встречались. Так вы насчет морозильников? Чаю хотите?

– Можно, вот чаю с удовольствием, – Мельников заулыбался. – Я, знаете, люблю вот так с людьми посидеть. В доброжелательной обстановке, – частил Мельников. – В такой обстановке все дела самые сложные, все проблемы решаются как дважды два, сами собой решаются.

– Это верно, – Крючковский, оживившись, достал из письменного стола два стакана в металлических подстаканниках и кусковой сахар на блюдце. – Чай – это вещь. Полезно, практично и, главное, недорого. Вроде наших промышленных холодильников. Вещь абсолютно незаменимая, особенно для периферийных магазинов, и недорогая. Отечественное производство, очень надежно, – прихватив банку полотенцем, Крючковский разлил чай и, подав стакан Мельникову, придвинул к нему блюдце с сахаром. – В прежние годы за такими холодильниками директора магазинов годами в очереди стояли. Голубая мечта. А доставались они только за большие взятки, ну, если твой собутыльник очень большой начальник, тогда получишь холодильник. Да, вспомнишь и вздрогнешь.

Мельников размешал сахар и отхлебнул из стакана крепкого вяжущего рот чая.

– Эти агрегаты быстро окупаются, – добавил Мельников бездумно. – Кстати, я знавал одного завмага, который дал взятку, чтобы получить новый промышленный холодильник. Его осудили по сто семьдесят четвертой, а потом выяснилось, что в отношении этого завмага имело место вымогательство. Правда, к тому времени он успел отсидеть уже четыре года, окончательно испортил себе зрение, заработал туберкулез, паховую грыжу, язву двенадцатиперстной кишки и ещё кучу всяких болезней. Встретил его как раз через месяц после освобождения. Весна, солнышко, а он весь зеленый, идет, от ветра качается. Узнал меня, сморщился весь. Стоит, моргает глазами и плачет, бедняга. Постарел. Вообще, тюрьма быстро старит человека. А этот мой знакомый и полгода на воле не прожил. Ясно, никакой поддержки. Жена развелась, пока он сидел, родственникам он, такой хворый, не нужен. Ну и, ясное дело, умер.

Крючковский поморгал светлыми глазами.

– М-да, грустная история, – сказал он. – Очень грустная. Сажают людей почем зря. Без разбору.

– Знаете, наш следственный аппарат, судебная система – это такие бюрократические институты, – Мельников мрачно покачал головой. – Одному моему знакомому предъявили обвинение по девяносто второй статье в части растраты. Так он дожидался суда почти полтора года. Месяц продержали в изоляторе временного содержания, там его по вторникам и пятницам били менты. Ногами, резиновыми дубинками со свинцовым наполнителем, чем придется. Уже через две недели он мочился кровью. Потом перевели в следственный изолятор, в тюрьму то есть. Там били и контролеры и блатные, которые проиграли в карты его золотые коронки. Кстати, до суда он дожил, правда, без зубов, без одного глаза и, по сути, уже без одной почки. Удивительно: полтора года ждать суда. Он мечтал только об одном, о колонии. Там не бьют, если вести себя нормально. И знаете, суд его оправдал. Выяснилось, что растраты как таковой не было.

– И что, этот ваш знакомый тоже скончался на свободе, всеми брошенный? – спросил Крючковский и кончиком пальца вынул из глаза соринку.

– Этот жив, – Мельников со вкусом хлебнул чая. – Слава Богу, жив. Пенсию получает по инвалидности, подрабатывает на стройке сторожем. Недавно новые зубы вставил, из нержавейки. Доволен, что жив остался. Впрочем, что это я все о грустном? – Мельников хлопнул себя ладонями по бедрам и широко, приветливо улыбнулся. – Начал за здравие, кончил за упокой.

– Разговор у нас действительно невеселый, – Крючковский улыбнулся печально и трогательно. – Так что-то я не понял, вы насчет промышленных холодильников? Или по другому вопросу?

– Конечно, по другому вопросу, – сказал Мельников. – Ну, скажите, разве я похож на человека, готового купить промышленный холодильник? Да и зачем мне этот агрегат? Сам я не по торговой части, значит, и холодильник этот промышленный мне ни к чему.

Крючковский насторожился. Отставив в сторону недопитый стакан, он, прищурившись, посмотрел на Мельникова.

– А, вот как. Тогда чем обязан?

– Сперва позвольте представиться, – Мельников вытащил из нагрудного кармана пиджака красную милицейскую книжечку и, раскрыв её, поводил давно просроченным документом перед носом Крючковского. – Мельников Егор Владимирович. Уголовный розыск.

– Так-так, понятно, – растерянный вид Крючковского свидетельствовал о том, что ему решительно ничего не понятно.

– Вот решил вас проведать, поближе познакомиться, – Мельников убрал книжечку обратно в карман. – В свое время вы, так сказать, на добровольных началах, внештатно сотрудничали с бывшим КГБ и позднее с московской милицией.

– Мое, так сказать, добровольное сотрудничество с милицией давно закончилось, – Крючковский поерзал на стуле. – Как бы осталось в другой жизни. Вы знаете, я тогда работал в театре, ну, давал органам кое-какую информацию. Сущие пустяки. И разговору не стоит. Все контакты с московским театральным миром у меня оборвались. Теперь у меня другие интересы.

– Понимаю-понимаю, – кивнул Мельников. – Это ничего, что интересы ваши изменились, это даже хорошо. Театральный мир… Ну, что там теперь может быть интересного для милиции? Мелочь всякая. На коммерческом поприще вы способны принести куда большую пользу. Размах, обширные знакомства и все такое.

– Значит, как вас, Егор Владимирович, – голос Крючковского стал тверже, – давайте сразу поставим все точки, где положено. Действительно, я какое-то время, если можно так выразиться, сотрудничал с органами. Меня тогда прижали с валютой. Мне пришлось согласиться давать кое-какую информацию только потому, что я не хотел зазря сидеть. От меня давно отмотались, меня забыли. Я стал не нужен ни милиции, ни гэбешникам. И теперь наше сотрудничество меня никто не заставит возобновить. Никто и никогда. Сказать честно? Это было позорной ошибкой молодости. Теперь я другой человек и своих ошибок не повторю.

– Хорошо-хорошо, – горячо закивал Мельников. – Это ведь добровольное дело, заставлять вас никто не станет. Прав у нас таких нет. Еще чайку можно? – Мельников протянул Крючковскому свой стакан.

Тот, взявшись за края банки, наполнил стакан до краев. Его пальцы слегка подрагивали.

– Спасибо, чай у вас больно хорош, – Мельников добродушно улыбнулся, положил в стакан три куска сахара и стал сосредоточенно размешивать его ложечкой, будто пришел сюда на правах старого приятеля поболтать о том, о сем. – Заварки не жалеете. Я и жене все время говорю: не жалей заварку. А то не чай, ей-богу, а слезы официантки.

– Простите, но сегодня я временем не богат, – Крючковский заговорил отрывисто, с раздражением. – Если у вас дело какое, говорите.

– Дело? – Мельников достал сигареты и без спросу закурил. – Пепельницу мне с подоконника передайте, – он взял пепельницу из рук Крючковского и вспомнил старую шутку. – Дела все у прокурора, у него дела-то. Мы с ними быстро закруглим, с делишками нашими.

Вытащив из кармана фотографию Ярцева, Мельников показал снимок хозяину кабинета.

– Узнаете этого человека?

– Нет, а кто это? – Крючковский, прищурившись, смотрел на фотографию. – Нет, такого не знаю.