Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

вполне могли быть подвергнуты красному террору и были убиты в боях с красноармейцами, защищая свои села и продовольствие, умерли в концлагере от болезней, были расстреляны как заложники. Это не считая тех, кто погиб от голода.

Другое восстание, не менее известное и весьма кровавое по своим относительным масштабам, произошло в начале марта 1921 г. в Кронштадте. В феврале того же года в Петрограде начались волнения среди рабочих, недовольных внутренней политикой большевиков, из-за чего Петроградский комитет партии ввел военное положение и начал аресты рабочих активистов. Узнав об этом, кронштадтский гарнизон, состоящий из красноармейцев и матросов, численностью в 17 900 человек, вынес резолюцию с поддержкой рабочих Петрограда и лозунгами «Вся власть Советам, а не партиям» и «Советы без коммунистов». Численность восставших оценивается по-разному, потому что среди них были не только военные, но и горожане Кронштадта, однако так или иначе 18000 активных участников восстания – это минимальная цифра. Для подавления восстания большевики сосредоточили 45000 солдат, 433 пулемета, 159 орудий и 3 бронепоезда. В результате кровавых боев с 8 по 18 марта, в ходе которых красноармейцы даже переходили на сторону восставших, город был взят.

Значительная часть восставших (8000) смогла отступить в Финляндию по льду Финского залива, 1000 убита в бою, 2000 ранено. Из оставшихся в живых участников восстания только по официально вынесенным приговорам было расстреляно 2100 человек, более 6400 человек получили тюремные сроки, неизвестное число было расстреляно во внесудебном порядке [34]. Таким образом, из тех восставших, кто оказался во власти большевиков, около 25 % были казнены.

Что интересно, Владимир Ленин в оценке Кронштадтского восстания, в типичной для себя манере дал две совершенно противоположные версии. На X съезде он сказал, что «эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство, мы имеем дело со страной, в которой разорение обнаружилось на крестьянской собственности, а кроме того, мы имеем еще такую вещь, как демобилизация армии, давшая повстанческий элемент в невероятном количестве» [185, с. 24]. В беседе с корреспондентом американской газеты The New York Herald, напротив, Ильич заявил, что «восстание в Кронштадте действительно совершенно ничтожный инцидент, который составляет для Советской власти гораздо меньшую угрозу, чем ирландские войска для Британской империи» [185, с. 129]. По всей видимости, мелкобуржуазность восставших, состоявших из обычных рабочих и матросов с социалистическими убеждениями, проявлялась в требовании свободной торговли, которую большевики полностью подавили в рамках политики «военного коммунизма». Любопытно сравнение восставших с ирландцами, которых Англия держала какое-то время чуть ли не за рабов.

Большевистские руководители вообще любили собственную жестокость объяснять контрреволюционными замыслами своих жертв. Это было их стандартным объяснением любого антибольшевистского восстания. Доходило даже до фальсификаций несуществующих «белогвардейских подпольных организаций», как в случае с Западно-Сибирским восстанием 1921–1922 гг. Советская историография годами объясняла это масштабное крестьянское восстание деятельностью корнета С. Г. Лобанова в Тюмени и С. Долганева в Тобольске. Но на рубеже 1980-1990-х гг., когда появилась возможность изучать архивы, «в работах К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина было впервые открыто заявлено, что дело о подпольной организации С. Г. Лобанова в Тюмени являлось не чем иным, как чекистской фальсификацией, осуществленной для того, чтобы перенести ответственность за возникновение широкомасштабного мятежа на контрреволюцию и тем самым хотя бы частично оправдаться перед центральными властями. В результате исследователями был поставлен под сомнение принципиальный вывод советской историографии – о наличии контрреволюционного подполья в качестве важнейшей причины Западно-Сибирского восстания». К тем же выводам пришел В. И. Шишкин, который «проанализировал хранящиеся в управлении ФСБ по Тюменской области материалы архивно-следственного дела о тюменском “заговоре корнета Лобанова”. На основании анализа имеющихся документов он пришел к выводу, что “заговор корнета Лобанова”являлся откровенной провокацией местных чекистов, преследовавшей цель объяснить крестьянское восстание в губернии происками контрреволюционного подполья» [405]. По делу Лобанова было арестовано 38 человек, 17 из которых были расстреляны.

В ходе подавления Западно-Сибирского (Ишимского) восстания, в котором участвовало более 100000 человек, выступавших против продразверстки и за советы без большевиков, коммунистами, как сообщает современник тех событий П. Турханский, расстреливался каждый пятый, включая женщин и детей [405]. Если это действительно так, то красный террор погубил в данном случае около 20000 человек – это не убитые в боях, а именно репрессированные. Причем восстание в Сибири было куда хуже организовано и в военном, и в идеологическом отношении, чем на Тамбовщине. Противником большевиков выступали разрозненные крестьянские движения, едва ли столь хорошо вооруженные, как тамбовские повстанцы Антонова. Но, как и там, коммунисты при подавлении Ишимского восстания задействовали весь свой арсенал, включавший артиллерийский обстрел деревень. Не замедлил появиться голод – деморализованное репрессиями, военными действиями и продналогом крестьянство, потерявшее множество своих кормильцев, не могло производить продовольствие так же, как прежде.

В марте 1919 г. в Астрахани прошли массовые забастовки рабочих против тяжелых условий труда, численностью до 10000 человек. Большевики в ответ на отказ вернуться к работе ответили массовым террором против несогласных, о чем говорит сообщение К. Мехоношина, который руководил подавлением выступлений: «10 марта сего 1919 года, в десять часов утра, рабочие заводов “Вулкан”, “Этна”, “Кавказ” и “Меркурий” по тревожному гудку прекратили работы и начали митингование. На требование представителей власти разойтись рабочие ответили отказом и продолжали митинговать. Тогда мы исполнили свой революционный долг и применили оружие» [315]. Приказ Льва Троцкого был еще лаконичнее: «расправиться беспощадно».

Точную цифру убитых коммунистами в тот месяц в Астрахани назвать сложно. Кого-то сбросили в воду с парохода «Гоголь», по свидетельству очевидцев – 180 человек (хотя я не уверен, что эта цифра вызывает доверие). Кто-то погиб при самом разгоне демонстрации, кто-то был убит уже в ходе акции «возмездия». Но утверждение некоторых, что было расстреляно менее 100 человек, а всех остальных просто отпустили, смехотворно. Хотя бы потому, что подавлением и расследованием забастовок занимался Георгий Атарбеков (Атарбекян), возглавивший астраханское ЧК, – человек крайне жестокий даже по чекистским меркам. Будучи зампредседателем Пятигорской ЧК в 1918 г., Атарбековым был организован расстрел свыше 1000 человек [74]. В Астрахани с его «помощью» рассталось с жизнью более 1500 человек, есть цифры в 4000, однако непонятно, не являются ли они совокупностью всех репрессированных Атарбековым на апрель 1919 г. За свою жестокость его вызвали «на ковер» в Москву (в сентябре того же года), но благодаря заступничеству товарищей по партии Орджоникидзе, Сталина и Тер-Петросяна он был оправдан и впоследствии работал во главе особого отдела московского ВЧК. Позднее он руководил репрессиями против русских офицеров и солдат на Кубани, в