Закон Линча - Густав Эмар

— Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы вы немедленно пошли отдохнуть от усталости и всех тревог этого дня.

— А ты, дитя мое?

— Я тоже пойду спать, матушка. Завтра опять предстоит тяжелый день.

Старушка нежно обняла своего сына и улеглась на постель, которую позаботилась приготовить для нее Солнечный Луч.

Валентин вышел из вигвама и направился к своим друзьям, которые отдыхали вокруг костра.

Но вместо того, чтобы лечь, охотник подбросил в огонь еще хворосту, опустился на землю и, прислонившись спиной к дереву, погрузился в глубокие размышления.

Так провел он почти всю ночь. Костер начал уже снова гаснуть, когда охотник очнулся.

— Надо все-таки поспать, — сказал он.

С этими словами он завернулся в бизонью шкуру, лег и закрыл глаза.

Но только он начал засыпать, как чья-то рука опустилась на его плечо и кто-то тихо окликнул его по имени.

— Кто здесь? — спросил он.

— Это я, Белая Газель.

Действительно, около охотника стояла молодая девушка.

Валентин тотчас же отбросил бизонью шкуру, встал и встряхнулся.

— К вашим услугам, — сказал он. — Что вам угодно?

— Я хочу посоветоваться с вами.

— Говорите, я вас слушаю.

— В эту ночь, в то время, как вы и Единорог искали Красного Кедра с одной стороны, мы с Черным Котом искали его с другой.

— Ну и как, вы узнали, где он? — с живостью спросил охотник.

— Нет, но я кое о чем подозреваю.

Валентин бросил на нее пытливый взгляд, который она твердо выдержала.

— Вы ведь знаете, что я теперь вам вполне предана, — сказала она.

— Простите, я был неправ. Продолжайте, прошу вас.

— Я ошиблась, сказав, что хочу с вами посоветоваться, — я хочу попросить вас.

— Поверьте, что если это в моих силах, то я не замедлю исполнить вашу просьбу.

Белая Газель какое-то мгновение колебалась. Затем, сделав над собой усилие, она продолжала решительно:

— Лично вы не питаете ненависти к Красному Кедру?

— Простите, Красный Кедр — негодяй, повергший в горе и слезы любимую мной семью. Он умертвил юную девушку, которая была мне очень дорога, и был причиной смерти моего друга.

Белая Газель невольно сделала нетерпеливое движение.

— Итак? — сказала она.

— Если он попадется мне, я убью его без всякой жалости.

— А между тем есть человек, который уже много лет ждет случая отомстить Красному Кедру.

— О ком вы говорите?

— О Сыне Крови.

— Это верно. Он говорил мне, что ему надо свести счеты с этим бандитом.

— Так вот, — продолжала она с живостью, — будьте добры, предоставьте моему дяде, я хочу сказать, Сыну Крови, завладеть Красным Кедром.

— Почему вы просите об этом?

— Потому что настало время.

— Объяснитесь.

— С тех пор как бандит углубился в горы, без надежды оттуда выбраться, дядя поручил мне просить вас, когда настанет время, уступить ему поимку бандита.

— А если он его упустит? — сказал Валентин.

— Этого не может случиться, — возразила она, — вы не знаете, что такое ненависть, которая длится двадцать лет.

Она произнесла эти слова с таким выражением, что охотник, несмотря на всю свою твердость, вздрогнул.

Белая Газель не спускала с него глаз, с тревогой следя за выражением его лица и стараясь угадать его решение.

— Что же? — спросила она наконец.

— Что надо сделать? — спросил он.

— Предоставить мне действовать, окружить бандита так, чтобы он не мог проскользнуть, и ждать, ничего не предпринимая.

— Долго ждать?

— Дня два — три. Разве это много?

— Нет, если только вы сдержите свое обещание.

— Я сдержу его, или, точнее сказать, мой дядя сдержит его за меня.

— Это одно и то же.

— Тем лучше. Значит, вы согласны?

— Еще одно слово.

— Говорите.

— Вы знаете, что мой друг дон Мигель перенес много горя из-за Красного Кедра?

— Знаю.

— Вы знаете, что этот негодяй убил его дочь?

— Да, — произнесла она с дрожью в голосе, — я знаю это. Но положитесь на меня, дон Валентин. Клянусь вам, что дон Мигель будет отомщен так, как ему и не снилось.

— Хорошо. Но если через три дня над злодеем не свершится правосудие, то я сам примусь за дело.

— Благодарю, дон Валентин. Мой дядя рассчитывает на ваше слово. Теперь я отправляюсь.

— Сейчас?

— Сию минуту.

— Куда?

— К Сыну Крови, передать ему ваш ответ.

Белая Газель вскочила на лошадь, которая была привязана к дереву в нескольких шагах от нее, и с места помчалась в галоп.

— Странная особа! — прошептал Валентин и, заметив, что уже наступает утро, направился к вигваму Единорога, чтобы собрать совет.

Как только охотник вошел в вигвам, дон Пабло, лежавший неподвижно и, по-видимому, спавший, поспешно поднялся.

— Боже мой! — воскликнул он. — Как спасти несчастную Эллен? Если она попадет в руки этой фурии, то она погибла!

Затем, подумав мгновение, он бегом бросился к вигваму Единорога. Как раз в эту минуту Валентин выходил оттуда.

— Куда вы так бежите, мой друг? — спросил он дона Пабло.

— Мне нужна лошадь, — отвечал мексиканец.

— Лошадь? — произнес Валентин. — Для чего?

Дон Пабло бросил на него странный взгляд.

— Чтобы поехать к Сыну Крови, — ответил он решительно.

Печальная улыбка появилась на губах француза. Он пожал руку молодого человека и произнес:

— Бедное дитя!

— Позвольте мне ехать, дон Валентин, прошу вас, — умоляюще произнес дон Пабло.

Охотник отвязал лошадь, которая мирно паслась около вигвама.

— Поезжайте, — сказал он с грустью, — поезжайте туда, куда влечет вас судьба.

Молодой человек взволнованно поблагодарил его, вскочил на лошадь и, вонзив ей в бока шпоры, помчался во весь опор.

Валентин долго провожал его взглядом, пока он не скрылся вдали. Затем он тяжело вздохнул и произнес вполголоса:

— От так любит!.. Несчастный!

После этого он направился в вигвам к своей матери, чтобы пожелать ей доброго утра.

ГЛАВА XXXVI. Последнее убежище

Теперь мы должны возвратиться к Красному Кедру и его друзьям.

Когда скваттер услышал дикие крики краснокожих и увидел сквозь листву красноватое пламя факелов, то в первую минуту решил, что они обнаружены и все погибло. В отчаянии он закрыл лицо руками и, наверное, свалился бы на землю, если бы брат Амбросио вовремя не удержал его.

— Demonios! — воскликнул монах. — Будьте осторожнее, compadre, здесь нельзя так горячо жестикулировать.

Но отчаяние скваттера уже почти прошло, и он произнес твердо:

— Мы все-таки спасемся!

— Прекрасно, compadre, вот это хорошо сказано! — воскликнул монах. — Однако надо действовать.