Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын

Приглушив антинемецкую пропаганду, советское руководство, тем не менее, не собиралось допускать уклона в обратную сторону. Постановление ГКО от 3 февраля 1945 г. предписывало «жестоко расправляться с немцами, уличенными в террористических актах». Распоряжение Ставки ВГК от 20 апреля 1945 г. предостерегало: «Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и к панибратству с немцами»{1665}. Пресекалось излишнее «очеловечивание» немцев в материалах пропаганды{1666}. В августе 1945 г., во время Советско-японской войны, опыт антигерманской пропаганды и разожженные среди населения СССР антинемецкие настроения были использованы для повышения эффективности антияпонской пропаганды. Советская пресса утверждала, что японцы действовали так же, как германские нацисты, — «вероломно, коварно, по-волчьи», называла их «дальневосточные гитлеровцы», разоблачала сходство японской империалистической идеологии с нацистской, в том числе «японские планы господства над миром», «бредовую теорию “высшей расы”» и «доктрину “нации без земли”»{1667}.

В заключительный период Великой Отечественной войны в СССР в советской политике возобновился изоляционизм. С одной стороны, советская пропаганда говорила об ожидавшемся более сильном росте патриотизма и национального самосознания после Великой Отечественной войны, чем это произошло после Отечественной войны 1812 г.{1668} С другой стороны, советское руководство опасалось того, что если из Европы «декабристы несли прогрессивные идеи», то теперь «просачивается реакция, капиталистическая идеология». Поэтому была поставлена задача отслеживать, «какое впечатление остается у солдата и офицера от пребывания в иностранном государстве», и своевременно реагировать на настроения военнослужащих, прибывших из освобожденных стран Европы домой{1669}. Действительно, попав в Западную Европу, советский солдат убедился, что об уровне жизни в европейских странах советская пропаганда говорила неправду{1670}. Например, в 69 сд 65-й армии некий капитан Б. (в докладной записке ПУР особо подчеркивалось, что он выполнял обязанности «агитатора») «стал ярым поклонником всего немецкого»{1671}. Характерно, что и германская пропаганда в конце войны отмечала как положительный для Германии факт, что «русский народ получил возможность узнать, что представляет собой Западная Европа»{1672}. Поэтому в СССР, а также в подразделениях Красной Армии, расквартированных за рубежом, была развернута борьба с «низкопоклонством»{1673}. В том числе не допускалось распространение германофильских и других «прозападных» взглядов в науке{1674}. Под предлогом борьбы с «космополитизмом» — «идеологией, чуждой трудящимся»{1675}, после войны в СССР была развернута борьба с положительным образом стран-союзников, который во время войны активно создавался самой советской пропагандой{1676}. Несомненно, эта политика касалась и западных территорий Советского Союза — особенно Прибалтики, где, как уже говорилось, во время оккупации возникли сильные «прозападные» настроения, связанные с ожиданием помощи от Великобритании, США, Швеции и Финляндии.

В целом оценка советской национальной политики, реализованной в завершающий период Великой Отечественной войны, сформулированная на германской стороне, была достаточно точной. Нацисты считали, что политика СССР имела сходство с политикой дореволюционной России, однако воздействие первой было более сильным, потому что она использовала «коммунистические лозунги, которые часто маскировались под “национальные”», с помощью которых «возможность деморализации других наций стала гораздо сильнее, чем у царской политики». Политика советского руководства по отношению к «нерусским» народам оценивалась следующим образом: «В Москве… видят большую угрозу в национальном вопросе. Большевистское правительство не смогло устранить националистические претензии отдельных народов… Для ослабления национальной силы нерусских этнических групп постоянно осуществляется переселение нерусских народов с их родины» (упоминались украинцы, белорусы, кавказцы, карелы и др.){1677}.

Таким образом, советская национальная политика на оккупированной и освобожденной территории СССР в заключительный период войны была масштабной — в первую очередь, ввиду необходимости исправления тяжелой морально-политической ситуации на западных территориях страны. На оккупированной территории советская политика была связана с противодействием германской политике, включая попытки властей Третьего рейха использовать в антисоветских целях местный национализм и расширить рамки коллаборационизма народов СССР. После освобождения оккупированных территорий советская политика была направлена на борьбу с местным национализмом — в первую очередь в Прибалтике и на Западной Украине.

Советская национальная политика проявила значительную вариативность — в первую очередь, путем выравнивания возникшего в предыдущие периоды крена политики в сторону усиления национального фактора. Усиление «советского патриотизма» и коммунистической идеологии служило борьбе с местным национализмом, «низкопоклонством перед Западом» и другими негативными проявлениями в сфере национального вопроса. Во-вторых, в советской политике произошло угасание антигерманской составляющей, что было связано с долгосрочными планами советского руководства в послевоенной Германии.

§ 2. «БОРЬБА ЗА НОВУЮ ЕВРОПУ»:

Политика Германии — попытка разжигания гражданской войны в СССР и ее провал

В заключительный период Великой Отечественной войны политика германских властей на оккупированной территории СССР была направлена, прежде всего, на тотальную военную мобилизацию населения. Для этого в национальную политику были внесены определенные корректировки. В первую очередь, была доработана доктрина «Новой Европы» как «сотоварищества всех народов», в котором «господствует единый принцип: европейская общая польза стоит выше собственной национальной пользы». Очевидно, что последнее утверждение расходилось с идеологией германского национал-социализма и доктриной «Германия превыше всего». Нацистские власти указали, что «уважение народов является непреложным законом, на основе которого мы устанавливаем взаимоотношения с ними»{1678}. Таким образом, в свете поражений Германии нацистское руководство предприняло попытку перестроить свою политику, отказавшись — хотя бы формально — от расизма и шовинизма, с целью привлечь на свою сторону население оккупированных территорий. Для народов СССР борьба за «Новую Европу», по замыслу германских властей, должна была превратиться в «гражданскую войну против большевизма»{1679}. Пропаганда «Новой Европы» велась нацистами даже среди военнослужащих Красной Армии{1680}.

Воплощение в жизнь политики разжигания «гражданской войны» для русского населения выразилось в «популяризации всеми средствами русского национально-освободительного движения и РОА»{1681}. При вербовке в коллаборационистские формирования применялись «националистические» лозунги — призывы сражаться за «свободную, национально-трудовую и независимую Россию», «служить русскому народу, спасая его от неминуемой гибели, которую ему подготовил большевизм»{1682}. Национально-патриотическая доктрина советской политики была провозглашена «тактической хитростью», которая помогает руководству СССР «сохранить свою власть» через «одурачивание русского народа… новым обманом о “родине”». Германская пропаганда утверждала о сохранности «национального духа» в русском народе, несмотря на его «одурманивание советским гипнозом». Пропагандистские материалы утверждали, что «наиболее тяжелая ноша в борьбе с большевизмом пала на плечи русской молодежи», так как «война идет на полях нашей Родины». Отмечался «нескончаемый поток» заявлений в коллаборационистские формирования, в которых «сотни тысяч русских добровольцев делят фронтовые невзгоды и радости с немецкими солдатами»{1683}. Таким образом, нацистская пропаганда пыталась создать иллюзию развернувшейся «войны русского народа против СССР», которая якобы велась «в союзе с Великогерманией»{1684}.

Активная пропаганда «воссоздания России» входила в противоречие с пропагандой «воссоздания» Украины, Белоруссии, прибалтийских республик, казацкой державы и пр., которая велась германскими властями среди соответствующих народов. Поэтому в пропаганде, направленной на русских, было провозглашено, что в «Новой России» будет объявлена «свобода национального самоопределения» и в нее войдут «многие народы» на принципах «братства и равноправия»{1685}.

Пропаганда, направленная на казаков, оказавшихся на оккупированной территории (перемещенных лиц и военнопленных), базировалась на утверждении, что «победа… Германии и ее союзников несет… возрождение нашей родной Казакии». Казакам объявили о «ложности» позитивных изменений в советской политике и напомнили, что в СССР «выжигали каленым железом понятия о казачестве, а также называли казаков белобандитами»{1686}. Следует отметить, что такие пропагандистские посылы могли относиться к политике СССР до официальной реабилитации казачества в 1936 г., и устарели уже к началу войны.