В тот день… - Вилар Симона

Яра повела плечом и ответила сухо:

– А вот как прогонят, так ты тут всем и заправлять станешь вместо меня!

– Я? – даже пролила настой чернавка. – Я ведь глупая, я не справлюсь.

Яра не ответила. Что ей изгнание? После пережитого ночью она уже ничего не боится. Особенно имея такого защитника, как Озар.

А потом она увидела его самого. Волхв стоял на ступеньках крыльца, позевывал. Неспешно прошел к колоде для водопоя, скинул рубаху и стал мыться. Яра смотрела на него и невольно любовалась. Широкая спина, пышные волосы, мышцы на руках так и бугрятся. Но откуда в ее душе этот страх, это волнение? Чего боится?

Озар словно почувствовал ее взгляд, оглянулся и подмигнул. А потом двинулся к ней, на ходу натягивая рубаху.

– Утра тебе ясного от самого Хороса Солнышка, хозяйка. Как ты?

Он чуть коснулся ее повязки на шее, там, где был порез.

– Болит?

И ведь как ласково, как заботливо спросил! «Мой он!» – с довольной гордостью отметила Яра.

Но особо нежничать с ней волхв не стал. Сразу сообщил, что Вышебор уже пришел в себя, скулит и порыкивает за дверью. Связали его крепко, да и кляп так просто не вытащишь.

– Пусть поразмыслит о том, что натворил, – откидывая за плечи мокрые после умывания волосы, усмехнулся Озар. – Сейчас Моисей его сторожит под дверью.

Яра заметила с тревогой в голосе:

– Ведь Моисей служит старшему Колояровичу. Не выкинет ли чего?

– Не выкинет. Хазарин теперь тише утреннего тумана будет. Да и выслужиться захочет, чтобы его к этому делу не приплели.

Когда Озар осматривал рану ключницы, из сеней на гульбище вышел Творим. Приблизился, подвигал бровями, рассматривая повязку на ее шее, однако о другом спросил:

– Накормишь ли меня, хозяйка?

Обычно, если Творим ночевал в усадьбе, он никогда не отказывался от хлебосольного купеческого стола. Но сейчас иное заметил:

– Отчего это все такие странные? Шепчутся по углам, на меня то и дело поглядывают. Лещ вон все выпытывал, не слышал ли я какой шум этой ночью? Что случилось-то? Да и пса своего уберите скорее. Вон как рычит на меня, зверюга.

Но Лохмач уже оставил тиуна, вертелся возле калитки и радостно поскуливал. А из-за высокого тына слышался голос Радко: кричал, чтобы поднимали засовы, открывали молодому хозяину. И голос такой веселый, звонкий.

Он и вошел улыбающийся, как ясный рассвет. Смеясь, отталкивал ластящегося к нему Лохмача. Но, когда приблизился Озар, улыбаться перестал.

– Ты ведь уходил вчера, ведун. Но, гляжу, уже тут вертишься.

– Ты тоже вчера ушел, как оказалось. И где был прошлой ночью?

– А то не твоя забота. Где был, там меня уж нет.

Волхв смотрел на младшего Колояровича строгим, давящим взглядом.

– Это ты с девками в загадки играть будешь. А мне отвечай!

Радко насупился, но все же признался: ходил ночевать в дружинную избу воеводы Добрыни. Там его сразу приняли.

– И ты никуда оттуда ночью не отлучался?

– Нет. Но с чего спрашиваешь? Случилось ли что?

– Случилось. Поэтому буду просить тебя съездить за Добрыней. Скажешь, что я позвал.

– Так к тебе дядька князя и поспешит. Да и мне с чего это взялся приказывать? Чай, не на побегушках у тебя.

Но тут вмешалась Яра:

– Послушал бы ты волхва, Радко. У нас тут… Вышебор опять лютовал.

Радко сразу понял, побледнел. Смотрел на всех. Лица у челядинцев замкнутые, суровые.

– С Вышебором хоть ничего не сделали? Я хочу знать!

И, узнав, что тот после нападения на ключницу заперт у себя в покое, поник головой.

– Рано или поздно Вышта бы натворил дел. Горько мне это, да что поделаешь. Ладно, поеду к Добрыне. Хотя и повторюсь: заняться ему, что ли, нечем, как к нам на подворье то и дело заглядывать.

Челядинцы понуро молчали. Что Вышебора наверняка увезут и накажут, все понимали. И все же он самого Дольмы брат. А влияние и добрая слава соляного купца долго оберегали их от порочащих слухов. Теперь же невесть что ждет.

Но жизнь есть жизнь. И вон уже Бивой взялся помогать Будьке вытряхивать полавочники, при этом то и дело задевал девушку, а она улыбалась ему. Скотники обступили Леща, стали расспрашивать, и тот, поворчав, все же рассказал, что ночью было. Тиун тоже прислушался, охнул, напялив шапку до самых глаз.

– Да, будут теперь дела. Но поесть-то мне кто-нибудь даст?

Яра отправилась печь блины. Поливала каждый растопленным маслом и велела девкам принести ей свежесбитую сметану. Озар первый подошел, взял блин, макнул его в пышную белую горку сметаны, жевал с удовольствием. Чувствовал себя тут хозяином. Даже Яра не стала ему пенять, чтобы подождал до того, как все на стол выставит. Да и как своему спасителю откажешь? Пусть ест. Ей даже сладко наблюдать, что волхву ее стряпня по душе пришлась.

Заметив ее улыбку, Озар тоже просиял. Но через миг стал серьезен.

– Может, когда все тут закончится, уйдешь со мной? Конечно, ты тут уважаемая хозяйка, но что тебе все это хозяйство, когда перед нами весь мир будет? Что скажешь, ладо мое[107]?

У Яры голова закружилась. Как он ее назвал! Да еще с собой зовет! А она-то думала… Хотя чего тут думать. И, уложив на блюдо горку блинов, ключница радостно рассмеялась.

– Вчера Мирина грозилась выгнать меня. Может, погорячилась госпожа, а может, и впрямь я ей надоела.

– Что? Что значит «грозилась выгнать»?

Волхв вдруг как-то странно посмотрел на Яру. Но той было все равно. Да, подтвердила она, Мирина при всех сказала, что выгонит. Дескать, в чащи пусть вековуха отправляется, к родовичам древлянским. Но сейчас ключницу это нисколько не волновало, да и зла на Мирину больше не было. Пусть она остается тут. Даже с Радко. Зато у Яры есть теперь на кого опереться, с кем в мир уходить.

Но долг есть долг, вот она и кликнула Будьку. Хватит той с Бивоем миловаться.

– Тебя госпожа горничной хотела взять. Не упусти свою удачу. Быстро умойся, приведи себя в порядок и иди к Мирине. Понесешь настой, какой та по утрам пьет. Что, не звала тебя еще?

У Будьки личико мечтательное. Ну и славно. Бивой для нее хорошая пара, не то что какой-то нарочитый Хован. Не по тебе шапка, как говорится.

Когда девушка надела чистый передник и понесла отвар, Яра вновь повернулась к волхву. Тот смотрел в сторону, казался задумчивым. И не было на его лице той светлой улыбки, с какой Яру недавно в привольный мир звал.

– Послушай меня, Озар, – легко коснулась его руки ключница. – Есть кое-что, что меня тревожит. Ты вон говорил ночью, что дом заперт. А я утром как выходила… Засов ведь не был опущен.

– Ну, это ты у своих расспроси, – отмахнулся тот. – Может, и мне стоит вызнать, кто успел засов поднять.

Яра заправила за ухо выбившуюся прядь. Сейчас ей надо было пойти и привести себя в надлежащий вид. Однако ее до сих пор брала оторопь при мысли о том, что окажется в горнице, где с ней ночью такое случилось. А еще озадачивало, что Озар стал каким-то задумчивым, хмурым. Да и смотрит странно. Но она о другом спросила:

– Ты когда вчера забрался в терем, должен был по верхней галерее попасть в светлицу. Там поблизости проход к покою Мирины, но ты все же ко мне кинулся. Отчего?

– Да какое мне дело было до Мирины? – изогнул брови Озар. – Я как влез, так сразу услышал странные звуки в твоей горенке, да и дверь была открыта. До того ли мне было, чтобы о купчихе думать?

Яра подняла голову к небу. Какое же оно синее, умытое после ночного ливня! И облака, будто светлые горы клубятся. И слышен долетающий извне городской гомон, где-то кузни бьют, голоса далекие… Хорошо. И так приятно думать, что Озар перво-наперво о ней позаботился.

И тут ведун ее спросил:

– А теперь сама мне ответь: почему вчера не велела Мирину будить? И еще… Только сейчас подумал. Отчего это ваша госпожа сама на шум не вышла? Все собрались, а она в стороне осталась.

Яра быстро взглянула на него. Отчего не вышла Мирина? Спала, видать. А почему не велела разбудить – вчера все объяснила. Но Озар вон как смотрит. Спросил: