Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

«Бедняга… Он не знает, что уже приговорен. При любом раскладе, — вдруг резанула мысль. — Почему я сразу не сообразил? Если мы погибнем, то и конвою не жить. Если же перебьем ночнух — и нас, и конвой выкосят из пулеметов. Живых приказано из леса не выпускать».

Не знаю, что сделают потом с заградотрядом, но нам, свидетелям «ханского» позора, и солдатикам, свидетелям нашей победы, не жить. Все заслуги припишут гению и личной доблести Хана. Это уже вошло в привычку, и пора превратить ее в хорошую традицию. Кто спросит с него за нашу смерть? Даже если о нас вспомнят, всегда можно списать потери на царившую темноту и возникшую панику. Перетрухали жандармы с пластунами, померещилось: ночнухи на них прут — они и давай стрелять…

Солнце опустилось за черный частокол елей. Чернильные тучки испятнали полыхающие бордовым пламенем небеса. Скоро… Уже скоро… Раскочегаренные солдатами костры пылали, ярко освещая пятачок бора с отливающими красным сосновыми стволами. Конвойные то и дело кидались к кучам хвороста и выбегали из мрака с мокроватыми охапками. Они были готовы поддерживать яростный огонь до самого рассвета.

— Пора! — громко, чтоб было слышно охране, объявил я, и парни начали раскладывать на земле боевые амулеты — строго по границе начертанного мною круга.

Амулетов было много — целых пять мешков, и каждый из них в отдельности не имел никакой силы. Это были своего рода обломки букв, из которых нам предстояло выстроить убийственное заклинание. По завершении логической процедуры мы должны будем войти внутрь круга, обретя защиту от нападения ночнух, солдаты же останутся снаружи…

— Никого внутрь не пускать! — таков был мой категорический приказ.

Заклинание возникло на влажной хвое — идеально ровный круг, состоящий из семисот семидесяти семи амулетов. «Буквы» светились неровно, помаргивали. И мне казалось, что это вспыхивают в глазах скопившихся поблизости ночнух отблески огня.

— Погасить костры!!! — рявкнул я, так что услышали в заградотряде.

Никто из конвойных и не думал выполнять мой приказ. Они как заведенные продолжали таскать хворост к кострам.

— Ротмистр! — гаркнул я, выискивая взглядом знакомую, обманчиво неуклюжую фигуру. — Извольте распорядиться!

Строев беззвучно возник из-за деревьев в трех шагах от меня. Из него бы мог выйти хороший охотник. На лице ротмистра царила сумятица чувств.

— Нас ведь сожрут в темноте, — тихо, чтобы не услышали подчиненные, произнес он.

— Положитесь на нас. Мы — в равном положении, — не моргнув глазом соврал я. — Все равно другого способа покончить с ночнухами нет.

Ротмистр молчал, наклонив голову и шумно дыша, топтался на месте, вцепившись рукой в эфес шашки.

— Вы получили личный приказ генерал-губернатора. Козырнули — и кру-у-угом марш. Ну и как вы собираетесь его выполнять? Позовите полковника. Может быть, он разъяснит вам ситуацию, если я не в силах.

Строев, будто контуженный, замотал головой, потом крутанулся на пятках и, рванувшись за деревья, взревел бешеным от отчаяния голосом:

— Ро-о-ота!!! Слушай мою команду! Заливай огонь! Оцепеневшие на миг солдаты бросились выполнять приказ. Они выливали в огонь воду и остатки супа, растаскивали и затаптывали горящие ветви. Пар шипел, клубами поднимаясь вверх. Солдаты выдергивали вереск и черничник и, набрав полные пригоршни мокрого мха, бежали к кострам.

— Котелки! Идиоты! — рявкнул ротмистр. — Носите котелками!

И они хватали котелки, из которых не так давно уминали наваристый супец и сытную гречку, бежали за мхом, спотыкались о корни, хватались за сосновые стволы или падали на живот, скользя по влажной хвое…

Когда в бору воцарился мрак, я вдруг почувствовал, что им полным-полна и моя душа. Вот-вот перельется через край. Окружающий мир исчез, оборвался в никуда. Только филин проухал где-то вдалеке, и все смолкло, словно кончилось Время. Я едва различал лица своих бойцов. Сгрудившиеся неподалеку солдаты представлялись мне темной кучей, чем-то неживым, небывшим — так, наверное, мне будет легче.

— Именем Солнечного Диска, священным именем Негасимого Пламени, тайным именем Животворного Света — властелина Вселенной… — Стоя на огромном трухлявом пне в центре круга и воздев руки, взывал я к ритуальным символам огнепоклонников — непостижимым силам мироздания, которые то ли есть, то ли нет. Сейчас мне было все равно, что говорить, — я дурил голову ротмистру и его людям. — Заклинаю Царицу Ночь отступить! Демоны твои да рассеются как туман! Стражи твои да упокоятся в недрах земных! Силы твои да иссякнут!

Я вкладывал в свои слова так много логической энергии, что трудно было сохранить здравый смысл и не поверить моей игре. Даже и-чу, открыв рты, застыли у подножия моего «постамента» и внимали этому бреду. Что уж говорить о забритых в солдаты темных крестьянах? Конвойные молча толпились вокруг нас, образовав рваное кольцо. Они словно впали в гипнотический транс, ничего не замечая вокруг. В смертельном ознобе они дрожали всем телом, лязгали зубами — так замерзают на лютом морозе выбравшиеся из ледяной купели.

Ротмистр Строев один мне не поверил. Вынул из кобуры револьвер, взвел курок и, стоя чуть в стороне, вращал головой — ждал нападения, а его пока не было.

Я почуял ночнух, когда они оказались всего в сотне шагов. Разглядеть их было невозможно, но в голове — сначала чуть слышно, потом все громче — стал раздаваться скрип несмазанных уключин. А еще я услыхал далекий шелест крыл — какой бывает лишь в логове тысяч летучих мышей. В горле застрял тугой ком, не пропуская воздух в легкие.

— Что с тобой, Игорь? — спросил Сергей Каргин.

— Еще мало… — Я едва мог говорить. — Зовите их… Пусть соберутся все…

Сердце стиснули две ледяные руки, пытаясь раздавить его, как скорлупу яйца, и этот захват не смог разорвать даже лучший самозаговор успокоения. Я стал медленно оседать на пень. Цепляясь за воздух, я наступил на гнилое место, нога до колена провалилась в недра пня, и я бы рухнул, переломив кость, не подхвати меня Каргин. «Что ты меня лапаешь, как барышню?» — хотел было сказать я, но не сумел разжать губ. И тут сердце отпустило. По телу от макушки до пят выступила испарина.

— Чего ждете?! Зовите их! — вновь овладел своим голосом и гаркнул я, все еще держась за Сергея. — Зовите, черт дери!!! Поздно будет!

Мои бойцы, сжав кулаки, начали мысленно призывать ночнух на их языке. И-чу знают язык многих чудовищ, но далеко не всегда нам удается воспользоваться этим знанием. Часто мы не в силах произнести ни слова — слишком чужеродны они, слишком страшны. Иная нежить сразу чует, что это говорит враг, и тогда — ищи ветра в поле. Но сейчас изголодавшимся ночнухам было все равно, чей это зов. Главное — в бору их ждала пища. Корм. Дичь.

Ротмистр Строев, увидев мое падение с пня, окончательно уверился, что дело дрянь, и сунулся в круг. Парни не пустили его, встав грудью. Он напирал, натужно пыхтя, но пересилить их не смог. Ткнул в одного из и-чу дулом револьвера. Тот не шелохнулся. И-чу скорее умрут, чем нарушат мой приказ.

— В чем дело, Пришвин?! — взревел ротмистр. В пылу борьбы фуражка слетела у него с головы, и я увидел, что редкие волосы стоят дыбом.

Я чувствовал: он вот-вот начнет стрелять. Конечно, Строева нетрудно выключить, но тогда придется иметь дело с конвоем. Будут потери. И потому я ответил ему с искренней злостью:

— Сейчас вы разрушите магический круг, и нас немедля сожрут — это вы понимаете?!

— Я тоже хочу!.. — Ротмистр подавился словами. Потом замолчал, не сразу решившись произнести: — Тоже хочу быть в круге!

— Поздно. Уже ничего нельзя менять.

Строев отступил на шаг, опустился на корточки, поднимая фуражку. Револьвер со взведенным курком по-прежнему целил в нас.

— Случись что, — медленно пятясь, шептал ротмистр, — первая пуля — тебе. И еще несколько успею порешить. Так и знай…

— Буду иметь в виду.

Время шло. Ночнухи до сих пор не напали на конвой. Интересно, что сейчас творится в заградительном отряде? По крайней мере, пальбы не слышно. Я чувствовал, как ширится, уплотняется собравшееся вокруг нас облако абсолютной черноты.

«Чего ждете, пожиратели душ? — мысленно взывал я к ночнухам. — Подозреваете что-то? Мозгов не хватит. Боитесь логического круга? Так мы его разорвем…» У меня все еще бывают озарения.

— Серега, — тихо позвал я Сергея Каргина, — дело есть…

Эта операция требовала железной выдержки, орлиной зоркости и молниеносной реакции. Три — в одном. Так не бывает. Придется разделить обязанности. Выдержка… Будем считать, она у меня есть. Зоркость, реакция… Тут нужны самые молодые.

Павел Жмурик был моложе всех остальных — только-только из училища. К тому же хороший борец. На противника кидается, как очковая змея. Р-раз — и уже «укусил». Лучший наш стрелок — Игнат Ковылин. Чемпион губернии по стрельбе в «бегущего кабана». Надо полагать, зрение у него отличное. Значит, решено…