Сага о Гудрид - Кирстен Сивер

– Пожалуй, лучше будет, если ты задашь эти вопросы моему мужу. А я ухожу к себе, спокойной ночи.

Гудмунд отложил дела с кораблем на несколько дней. Выйдя на двор, он в первое же утро подошел к Гудрид, которая развешивала на кустах можжевельника выстиранное белье, приглядывая за Снорри, играющим с остальными детьми у сеновала. Ее забавляло, что норвежские дети, играя в хозяйский двор, изображали домашних животных еловыми шишками, тогда как дети в Исландии и Гренландии обычно использовали ракушки.

Она была так поглощена своими мыслями, думая, помнит ли Снорри о том, как он играл на берегу Виноградной Страны с шишками, что даже не заметила Гудмунда, который приблизился к ней. От неожиданности она чуть не уронила белье, когда услышала за спиной его голос:

– Нетрудно догадаться, который из этих детей твой!

– Ты так думаешь? Нам чаще всего говорят, что Снорри похож на своего отца.

– В этом я ничего не понимаю. Но я узнал его деревянную лошадку.

Гудрид улыбнулась. Гудмунд принадлежал к тому типу мужчин, которые любят развлекать женщин веселой болтовней. Она направилась к дому, где стирала, добродушно ответив ему:

– Я хочу рассказать Снорри, кто именно нашел его лошадь. Ему следовало бы поблагодарить тебя за это.

– Его матери неплохо было бы завести себе прислугу… Вчера вечером мы как раз обсуждали это…

– Разве?

– Да. И вот теперь ты снова возишься сама с бельем, словно ты владеешь лишь маленьким домом и двумя козами.

– Но у нас с Карлсефни все слуги – мужчины. Неужели ты думаешь, что я вручу им стиральную доску и заставлю заниматься женским делом? Или начну командовать служанками твоей сестры, как своими собственными?

Лицо Гудмунда приняло серьезный вид, и он упрямо сказал:

– Значит, твой муж не понимает, что приличествует его жене.

Гудрид рассердилась.

– Мой муж прекрасно знает, что делает. И я полагаю, что важнее не то, кто делает эту работу, а то, что она сделана. У нас были слуги и в Гренландии, и в Виноградной Стране, но мы никогда не заставляли их делать то, с чем могли справиться сами. И теперь, когда мы в гостях, я сама забочусь о своей семье, и мне все равно, что ты думаешь об этом. Ты не мой муж!

– Нет, – сказал Гудмунд, – я не твой муж. И мне очень жаль, потому что ты первая женщина в моей жизни, с которой мне есть о чем поговорить.

Гудрид поняла, что разговор вновь принял опасный оборот.

– Как… у тебя нет жены, Гудмунд?

– Нет, – коротко ответил он. – Я живу на свете тридцать три зимы. И собираюсь прожить еще столько же, прежде чем буду в состоянии выслушивать дни напролет болтовню о маслобойке и жалобы на соседей.

– Ну, жаловаться любят не только женщины, – ответила ему Гудрид и скрылась в доме.

Днем он снова искал с ней встречи: его интересовали Виноградная Страна, Гренландия, Исландия. Гудмунд тоже много странствовал и хорошо знал края от Альдейгьюборга на востоке до Дублина на западе, а также все норвежское побережье вплоть до Халогаланда. Но с Исландией ему торговать еще не приходилось.

Гудрид сидела за пряжей и описывала Гудмунду три страны, в которых жила прежде. Рядом с ними сидела не менее любопытная Сигрид. Воспоминания прошлого оживали перед Гудрид. Перед ней вновь стояли дома в Виноградной Стране, и она мысленно переносилась из Бревенного Мыса в Братталид. И даже девичьи воспоминания об Исландии всплыли в ее рассказе. Она словно вынимала из сундука один ковер за другим.

– По Исландии путешествовать куда легче, чем по Норвегии, – говорила она. – Деревьев там не много, и они не такие высокие, а потому всегда видно, куда держать путь. Здесь я всегда боюсь заблудиться. И хотя я часто бывала в нашей церкви, я не уверена, найду ли я туда дорогу одна!

За рассказом она вдруг почувствовала неодолимую тоску по собственному дому. Как давно это было – когда она была сама себе хозяйка: ехала, куда хотела, решала, что делать, не волновалась каждую минуту о Снорри.

Гудрид рассказала Снорри, что это Гудмунд сын Торда нашел его братталидскую лошадку, и на следующее утро мальчик чинно подошел к Гудмунду, завтракавшему за столом. Снорри протянул ему две большие шишки и серьезно произнес:

– Благодарю тебя за то, что ты нашел моего жеребца, Гудмунд сын Торда. Прими от меня в подарок эти шишки.

Гудмунд взял шишки, пожал Снорри руку и столь же серьезно ответил:

– Когда я был маленьким, я никогда не видел таких больших шишек. Спасибо тебе, дружок. Надеюсь, с твоим жеребцом все в порядке.

И Гудрид, и Гудмунд заметили то восхищение, с которым Снорри относился теперь к своему благодетелю. Люди на дворе увидели, как Снорри идет следом за Гудмундом к берегу, не догадываясь о том, что сам Гудмунд не обратил на это никакого внимания. Как сказал он сам позднее, он не привык следить за детьми. Гудмунд стоял, проверяя рыболовную снасть Гуннульва, предназначенную для ловли щук, как вдруг услышал у себя за спиной всплеск воды и детский крик. Выскочив из лодочного сарая, он увидел, что Снорри барахтается в ледяной воде, и вытащил его на берег. Все произошло мгновенно.

Заглядывая в обветренное, загорелое лицо Гудмунда с насмешливыми карими глазами, Гудрид попросила его:

– Переоденься в сухое, Гудмунд. И я, и Снорри бесконечно благодарны тебе.

Позади нее у очага, на приличном расстоянии, сидел Снорри, укутанный в одеяла. Оттуда зазвучал детский голосок:

– Я собирался приготовить для тебя лодку, Гудмунд сын Торда. Теперь я твой слуга, и я знал, что ты собрался ловить рыбу.

– Очевидно, это было самым коротким служением на дворе, – пробормотала Сигрид и протянула брату узел с сухой одеждой. – Посмотри-ка, эти вещи Гуннульва будут тебе впору. Ведь твоя одежда все еще остается на корабле. Так значит, ты сам сказал Снорри, что решил порыбачить?

– Ни о чем я с ним не говорил! Я думал, что он остался поиграть с твоими малышами.

Гудрид внимательно посмотрела на сына. Ей очень не хотелось, чтобы в нем пробудился дар ясновидения. Слишком много бед и ответственности несет с собой этот дар.

Гудрид сказала Сигрид, что выстирает одежду Гудмунда: ведь он промок по вине ее Снорри. На следующий день вещи были уже сухими и чистыми, и она заштопала небольшие дырочки, разгладила одежду и пошла через двор отнести ее на чердак, который Гудмунд делил со своими людьми. Гудрид слышала, что сам Гудмунд собирался с утра отправиться в лес, расставить ловушки, а потому она безбоязненно поднялась на чердак и собиралась уже положить вещи на постель, как вдруг услышала из противоположного конца комнатки приглушенный смех.

Она резко обернулась. Свет из чердачного окошка падал прямо на Гудмунда сына Торда, стоявшего в чем мать родила. В одной руке у него было полотенце, в другой – миска для умывания с красноватой водой. Гудрид в испуге уставилась на кровоточащую царапину, тянувшуюся от паха до пояса, и ей бросилось в глаза, что Гудмунд находится в возбужденном состоянии. Она отпрянула к кровати и смущенно проговорила:

– Вот… здесь твои вещи, Гудмунд… Я их выстирала.

Гудмунд широко улыбался.

– Я вижу, в этом доме даже и просить ни о чем не нужно. Не успел я надеть на себя одежду Гуннульва, как мне уже несут мои собственные вещи – сухие и заштопанные… И принесла их та, о которой я только что думал!

Гудмунд говорил, приближаясь к кровати: он взял свои штаны и натянул их на себя. Мягкая шерсть обрисовывала контуры его возбужденного естества, и Гудрид ощутила, как в ней поднимается горячая волна желания. Она судорожно вздохнула и посмотрела прямо в лицо Гудмунду.

– Я вижу, ты поранился… У меня есть хорошая мазь, если тебе понадобится… А также тому, с кем ты бился…

Карие глаза померкли, но Гудмунд продолжал сохранять дразнящий вид.

– Боролся я с веткой, и с ней-то как раз ничего не случилось: она просто не хотела стоять как надо в той ловушке для лисиц, которую придумал Хальвор. А тут я подвернулся. А кто для меня лучшее лекарство – ты, наверное, угадала!

Он стоял так близко, что Гудрид ощущала тепло, исходящее от его тела. Гудмунд схватил ее руку и прижал к своей груди. Но она отдернула руку, будто обожглась; мысли вихрем закружились в ее голове… Гудрун дочь Освивра, Турид Златокожая, Ислейв Красавчик и Харальд Конская Грива – их страсть принесла им одни только беды! И если сейчас она уступит своей страсти, то и ей не миновать несчастья.

Бывают, конечно же, замужние женщины, которые идут на поводу у своих желаний и не заботятся о чистоте брачного ложа. И мужчины тоже спят, с кем захотят, пока не попадется им навстречу свободная женщина, отец и братья которой способны отомстить за нее, или же не найдется муж, который постоит за свою жену. Гудрид просто всегда знала, что ей не надо беспокоиться на этот счет. С тех пор, как она вышла замуж, они с мужем в радости делили жизнь. Она любит Карлсефни, в смятении подумала она, любит его тело, его ласки, его голос. Ощущая на себе дразнящий, жадный взгляд Гудмунда, она внезапно поняла, что если бы она оставалась женой Торстейна сына Эрика, то ей было бы не понять, что значит вести себя, словно весенний ручей, и что значит желание Гудмунда, сила его притягательности. А он… он, скорее всего, понимал, что ей ведома страсть, что она умеет прикасаться губами к горячему и сильному мужскому телу…