Звёздный анклав - Роберт Энтони Сальваторе

Кэтти-бри охнула.

- Боже, меч был прав. Она жива.

- Откуда ты знаешь наш язык? – спросил Эмилиан.

- Я говорю на общем дроу, - ответила она. – Он лишь немного отличается от вашего…

- То, что ты называешь общим дроу, испорчен звуками нижних планов, - сказала ей женщина-дроу. – Наши далёкие родичи слишком долго жили рядом с другими народами в глубинном Подземье, и их язык изменился.

- Если вы знаете Маленькую Доу, то знаете, что мы не враги, - сказал Джарлакс.

- При нашей первой встрече Доум’вилль была врагом, - резко ответил Эмилиан. – Здесь вам не найти Паучьей Королевы.

- Хорошо, - в один голос произнесли Зак и Энтрери, громко выдохнув с облегчением.

- Я не вернусь в темницу дровских жриц, - тихо добавил Энтрери. – Лучше умру здесь.

- Это Кэтти-бри, - объяснил Джарлакс, махнув рукой, чтобы заставить Энтрери замолчать. – Вы могли слышать о ней – или о её муже, Дзирте До’Урдене.

Эмилиан огляделся вокруг, но остальные лишь покачали головами.

- Она эвендроу? – спросил Эмилиан.

- Эвендроу? – повторила Кэтти-бри.

- Вечер, - сказал ей Джарлакс. – Дроу лунного света, эвендроу.

Кэтти-бри и остальные призадумались. Кэтти-бри глядела на Джарлакса и оценивала его. Немало предыдущих загадок стали обретать для неё смысл, но здесь было не то место, чтобы бросаться обвинениями.

- Я жрица, но не Ллос, - сказала она. – Едва ли. Моя богиня – Миликки.

Она рисковала, признаваясь в этом, но если этот народ жил в такой очевидной гармонии с подобной жестокой средой вокруг, был шанс, что они хотя бы слышали о богине природы.

- Лесная Королева.

Выражения их лиц и кивки сказали ей, что она могла наткнуться на что-то позитивное.

- Я бы обратилась к ней для вас, - продолжала она, - но богиня как будто меня не слышит.

- Я Илина, - сказала женщина. – Ваша магия пострадала из-за Сумеречной осени. День кончается, начинается ночь. Во время этого перехода воздух наполняется собственной магией. Не остаётся места для шёпота ваших богов или чар древней Пряжи Мистры. На протяжении следующих десяти дней не будут летать даже драконы. После этого, ваша магия медленно к вам возвратится.

- Драконы? Чудесно, - пробормотал Энтрери.

- В этом случае, если нам позволят, мы подождём – прямо здесь, если вы не против – до тех пор, пока не сможем покинуть это место, - сказал Джарлакс. – И, если возможно, мы заберём Доум’вилль.

- Нет, - сказал Эмилиан. – Вы здесь не останетесь. Что же до вашего ухода, на этот вопрос предстоит ответить другим.

- А Доум’вилль? – спросила Кэтти-бри.

- Бросьте оружие, - ответил, не отвечая, Эмилиан. – Всё до единого, и следуйте за нами.

Товарищи с сомнением переглянулись, но выбора у них не было. Без магии, без Тулмарила, Гвенвивар, солнечного клинка и адских коней – без всех игрушек Джарлакса – у них почти не было шанса прорваться с боем, да и куда им было идти после этого?

В молчаливом согласии они встали и положили оружие на землю. Окружённые дюжиной дроу с оружием в руках, после этого они отправились в путь, направляясь глубже в ледниковый разлом.

Кэтти-бри получила небольшую надежду, когда они уходили – Илина и ещё одна из отряда остались позади. Они кормили и игрались с семейством лисиц.

Радость игры отличалась от всего, что она могла вспомнить про Мензоберранзан.

Часть 3

Каллида

Что за могучая сила – эта одержимость, этот страх смерти. Разве может быть иначе для разумного и смертного существа? По крайней мере, смертного в этой форме.

Нас учат с детства – а может быть, это даже врождённое у всех разумных существ – готовиться к будущему, предпринимать действия, которые приведут нас туда, где мы, как считаем, хотим оказаться. Боги Фаэруна основали на этом разделение сфер своей власти! Поскольку настоящее будущее, как мы знаем, ждёт не в этой короткой жизни, но в том, что случится дальше, если случится (а если нет – то это, вероятно, самый жестокий вариант).

И всё же – как мы можем приготовиться к этому иначе, чем посвятив себя делам веры? Мы ищем доказательства – я встречал серьёзные улики в моём путешествии к трансценденции – однако всё, что мы видим, остаётся лишь уликами и ничем более. Это – последняя загадка жизни, величайшая из всех.

Моё путешествие с Киммуриэлем удивило меня самым чудесным образом. Увидеть его, самого безэмоционального среди всех моих знакомых, вовлечённым в подобные дискуссии о смысле и месте, о назначении жизни и надеждах на то, что произойдёт после неё, было не просто неожиданно. Это было как минимум шокирующе.

Одарённость Киммуриэля несомненна. Он часто находится в необъятной библиотеке иллитидского разума улья, его сознание легко порхает среди воспоминаний и выводов из этого обширного репертуара истории и опыта. Он в совершенстве овладел магией, кардинально отличающейся от магии жриц вроде Кэтти-бри, волшебной силой, не полагающейся на идею божественности. Он овладел магией, кардинально отличающейся от магии Громфа, ведь волшебство Киммуриэля не зависит ещё и от Пряжи, от силы стихий, от обуздания природной энергии. Его магия чисто интеллектуальная, исключительно вопрос контроля над собственными мыслями и эмоциями и использования этой интеллектуальной силы в качестве оружия или инструментов вора.

И всё-таки он был рядом со мной, без вопросов подчиняясь моим требованиям, обнажив собственную уязвимость в виде надежд и страхов в его попытке распутать эту величайшую из загадок.

И более того – я видел, как это путешествие привело его за пределы его собственного мысленного пространства в мир вокруг, включая приоритет долга перед сообществом над долгом перед собой – я никогда бы не подумал, что он станет рассматривать возможность присоединиться к грядущей битве за Мензоберранзан из соображений альтруизма и морали. Только не Киммуриэль, путешествие которого изумляет меня даже сильнее, чем путь, проделанный Джарлаксом. Действия Джарлакса всегда намекали на то, что было в его сердце, какие бы оправдания для своей неизменной щедрости и заботы он ни изобретал. Откровения Киммуриэля удивляют меня больше, чем путешествие, которое я видел в Артемисе Энтрери, путь которого провёл его через личную тьму, через неспособность смотреть в зеркало и не испытывать ужас при виде своего отражения. Поскольку Энтрери был жертвой