Мститель - Эдуард БОРНХЁЭ

Однажды Рисбитер сказал шутя:

— Поверишь ли, Агнес, ты уже давно была бы моей счастливой супругой, если бы я захотел быть немного похитрее.

— Я думаю, вы и так достаточно хитры,— спокойно ответила Агнес.

— Да, это так, но я не хотел против тебя действовать хитростью. А сейчас я, к сожалению, по твоему поведению вижу, что в любовных делах без хитрости не обойтись.

— Это вы видите по моему поведению?

— Да, конечно. Ведь ты играешь со мной, как кошка с мышью, зная, что эта игра, точно кузнечный мех, раздувает пламя моей любви. Если бы я в свое время поступал так же, то дело, пожалуй, сейчас обстояло бы как раз наоборот.

— Может быть.

— Ну вот видишь! Когда я думаю о твоих капризах, у меня иногда возникает желание и сейчас еще поиграть с тобой, как кошка с мышью.

— Что ж, попытайте счастья!

— Хорошо! Но не слишком ли это будет больно твоему маленькому сердечку?

— Посмотрим!

— Например, если бы я стал к тебе немного холоднее или даже некоторое время избегал бы тебя, а?

— Это было бы для меня заслуженным наказанием.

— Ну, так выбирай теперь сама: наказание… или свадьба?

— Думаю, что я больше заслуживаю наказания.

— Ты действительно заслуживаешь наказания за свои капризы,—сказал Рисбитер более резко,— но я, при своем великом терпении, все же предпочел бы свадьбу. Скажи наконец, Агнес, почему ты позволяешь себе такие выходки и заставляешь меня напрасно ждать?

— Я совсем не заставляю вас ждать. Устраивайте свадьбу, когда хотите, только не со мной.

— Пустое упрямство, пустое упрямство! — проворчал Рисбитер.— Ты хорошо знаешь, что мне нетрудно было бы найти другую невесту, но это ничего не значит. Я хочу жениться на тебе, и ты хочешь выйти замуж; за меня, так как лучшего мужа нигде не найдешь; но ты издеваешься надо мной и медлишь, ты не веришь, что я тебя люблю, и играешь со мной, как кошка с мышью. Но ведь я доказал своими славными подвигами, насколько горячо я люблю тебя. Ради тебя я почти один ворвался в Пыльтсамааский замок и захватил в плен смертельного врага твоего отца, а в Куйметса я наверняка спас бы твою жизнь, если бы ты подождала немного. Ты улыбаешься, но что правда — то правда. Ради тебя я перебил две дюжины русских, и с твоей стороны было ошибкой, что ты позволила себя спасти

презренному человеку.

— Прошу прощения…

Следствием этого разговора было то, что на следующий день Рисбитер уехал в Курляндию, в свое поместье. Прощаясь с Агнес, он придал своему лицу хитрое, многозначительное выражение, как будто хотел сказать: «Не моя вина, если я терзаю твое сердце! Ты меня достаточно подразнила, теперь кайся! Теперь я — кошка, ты — мышка!».

По странному стечению обстоятельств, отъезд Рис-битера совпал как раз с тем временем, когда рыцарь Мённикхузен готовил со своим отрядом новый поход против русских; можно было подумать, что у юнкера Ханса нет большой охоты выступать против русских, будто ему наскучило совершать геройские подвиги; так, по крайней мере, говорили его враги, а среди мызных людей врагов у него было более чем достаточно. Мённикхузен отпустил его без сожаления: он был доволен, что хоть на время избавился от этого человека, присутствие которого постоянно напоминало рыцарю о его нарушенном обещании.

Когда Рисбитер со своим обозом удалился, Мённикхузен грустно сказал дочери:

— Как было бы хорошо, если бы вы вместе уехали отсюда, сопровождаемые моим благословением!

— Неужели тебе так хочется от меня избавиться? — печально спросила Агнес.

— Я хочу прежде всего, чтобы ты была счастлива.

— Я ведь счастлива. Мое счастье — это быть с тобой, любить тебя, заботиться о твоем доме.

Мённикхузен покачал головой.

— Со мной ты сейчас все равно не можешь остаться… Я иду на войну, а там не место девушке.

— С тобой, отец, я ничего не боюсь.

— Тем сильнее я боюсь за тебя. Я не хочу, чтобы ты вторично подверглась смертельной опасности. Кроме того, я теперь вижу, что не гожусь в воспитатели девушки. Мой способ воспитания принес дурные плоды.

— Отец!

Ну, ну, не пугайся! Я не хочу сказать, что ты плохая дочь, но я тебя слишком избаловал, ты стала капризной и упрямой. Тебе крайне необходимо более строгое воспитание, иначе ты сама себя сделаешь несчастной. Послушай теперь, что я решил относительно тебя: для начала я отправлю тебя в монастырь Бригитты26, под надзор аббатисы Магдалены — родной сестры твоей матери. Аббатиса — святая женщина, может быть, ей удастся молитвами и благочестивым примером сломить твое упорство.

В глазах Агнес отразился испуг.

— Ты хочешь держать меня в заточении, в монастырских стенах! — воскликнула она, бледнея.

— Не в заточении, а только под более строгим надзором, для твоего же блага,— сказал Мённикхузен, глядя в сторону.— Не думай, что тебя хотят постричь в монахини. Ты воспитана в благочестивом учении Лютера, и никто не посмеет принудить тебя от него отказаться. Ты должна только снова научиться молиться богу— ты, по-видимому, разучилась это делать. Когда я вернусь с войны и увижу, что ты исправилась, все окончится благополучно, к нашей общей радости.

— Но я не хочу жить в монастыре! — возбужденно воскликнула Агнес. — Тетя Магдалена недолюбливает меня, у меня всегда был тайный страх перед ней! Чемя провинилась, что ты отталкиваешь меня? Я тайком убегу из монастыря и последую за тобой.

— В монастыре стены высокие,—улыбнулся Мённикхузен.— Есть только одно средство, которое может тебя избавить от всего этого.

— Какое? Скажи, дорогой отец! Я все исполню, лишь бы ты не отталкивал меня.

— Тогда пошлем гонца за Рисбитером и позовем его обратно.

Луч радостного возбуждения угас в глазах Агнес. Она поникла головой, словно увянув, и тихо сказала:

— Лучше пойду в монастырь.

Несколько дней спустя Агнес поселилась в монастыре Бригитты, а Каспар фон Мённикхузен с отрядом мызных людей ушел из Таллина.

Монастырь Бригитты — наследие периода католицизма, окончившегося в Эстонии в 1525 г., в описываемое время еще был огромным, величественным строением. Монастырь обладал большими богатствами и угодьями и славился глубоким благочестием своей тогдашней аббатисы. Монастырский устав отличался большой строгостью: он требовал уединения, молчания и бесконечных молитв. Главное здание монастыря находилось у северной стены большой церкви и имело два этажа; наверху находились кельи монахинь, в нижнем этаже — кельи монахов. Монахи и монахини могли встречаться только в церкви, куда с каждого этажа вела особая лестница. Высокая стена, окружавшая монастырь, была в последнее время еще надстроена и дополнительно укреплена; это было крайне необходимо, потому что с введением новой веры у таллинцев поубавилось уважения к святому месту и богатства монастыря стали приманкой для грабежа. Аббатиса Магдалена была женщина строгая, с твердым характером, ее ничто не могло испугать. Происходя из старинного немецкого рода, она твердо верила в непоколебимую мощь и силу своих соотечественников и презирала русских. С начала великой войны городские власти неоднократно требовали удаления из монастыря его обитателей, чтобы превратить монастырь в крепостной заслон против русских, но аббатиса об этом и слышать не хотела; она не приняла даже шведского отряда, предложенного ей для защиты монастыря, так как не верила, чтобы какой-либо враг осмелился посягнуть на монастырь. Ее уверенность повлияла и на Мённикхузе-на. Когда он пожаловался на свое несчастье, она сказала: «Отдай Агнес на полгода под мой надзор, и я ее превращу в ягненка». Мённикхузен, правда, пожал плечами и недоверчиво улыбнулся, но в глубине души он все же надеялся на хороший исход, зная благочестие и святость аббатисы; на свою отцовскую власть он уже не возлагал никаких надежд. Он предоставил аббатисе полную свободу действий, поставив лишь единственным условием, чтобы Агнес не обратили в католичество и не уговаривали стать монахиней.

В монастыре для Агнес отвели комнату более просторную и светлую, чем кельи монахинь; из высокого окна открывался вид на залив, на другом берегу которого стены и острые башни Таллина вставали, казалось, прямо из воды. Агнес должна была присутствовать на ежедневных богослужениях и молитвах в церкви, а также участвовать в общих трапезах монахинь; и она все это охотно исполняла, так как все же видела человеческие лица и вместе с тем никто не приставал к ней с расспросами, как это беспрестанно случалось в городе. В течение нескольких недель Агнес вполне свыклась с монастырской жизнью, занималась рукоделием, читала, молилась богу и думала о Гаврииле. Если она вначале и испытывала тайный страх перед «воспитательными приемами» тетки, то теперь в глубине души просила у нее прощения, надеясь, что та оставит ее в покое. Аббатиса навещала свою племянницу редко, говорила мало, но смотрела на нее каким-то сверлящим взглядом, будто хотела своим взором проникнуть в душу Агнес.