Приключение ваганта - Виталий Гладкий

Праздник — это прежде всего благодарственный молебен с шествием, а иногда и с мессой. Жиль, изрядно расслабившийся благодаря доброму вину, проспал начало торжества и вышел на улицу в сопровождении Гийо, когда начали звонить колокола. Он, как и Пройдоха, относился к различным церковным церемониям весьма прохладно и совершенно не чувствовал за собой никакой вины в том, что ему не удалось послушать мессу в церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери, возле которой Жиль договорился встретиться с Франсуа Вийоном, — поэт жил рядом с храмом.

Жиля оглушил шум, витавший над Латинским кварталом. Многочисленные рожки и трубы горожан вносили изрядную лепту в общий гвалт, соревнуясь в громкости с официальными трубачами шествия, оплаченного епископом. В церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери чересчур громко звучал орган, на улицах люди кричали: «Слава!», а некоторые вопили дурными голосами все, что им приходило в голову. Фасады домов пестрели коврами, разноцветными шерстяными покрывалами и вышитыми одеялами, свисавшими из окон и балконов. Все улицы выглядели очень нарядно, были украшены и источники, из которых парижане брали воду.

Франсуа Вийон отмечал праздник в компании с очередной своей пассией по имени Изабель. Пресытившись гулящими девками, поэт стал ухлестывать за представительницами благородных семейств, не подверженных разным порокам. Жиль подозревал, что в случае с Изабель у Вийона имелся и практический расчет: ее семья не отличалась знатностью, но была богата. Дела у Франсуа шли худо, он уже больше года был на мели, перебиваясь случайными заработками, и женитьба на девушке с хорошим приданым могла бы спасти его от полной нищеты.

— Вы, я вижу, не торопитесь вознести славу Господу нашему, — не без умысла заметил Франсуа Вийон, когда он и Жиль обменялись приветствиями. — Вы пропустили мессу, друг мой.

— Я заглажу этот проступок большим постом, — с деланым смирением ответил де Вержи. — Я принимаю обет: буду неделю сидеть на одном хлебе и воде.

— Начнете прямо сегодня? — Вийон лукаво ухмыльнулся.

Он уже успел изучить Жиля достаточно хорошо и знал, что в душе тот почти еретик. По крайней мере особого рвения к различным богоугодным делам он не проявлял. В какой-то мере и сам Франсуа Вийон был того же поля ягода. Вольнодумство в студенческой среде за время Столетней войны приняло поистине угрожающий размах. Школяры даже в церкви откалывали разные штуки и вместо священных книг предпочитали светские, в которых описывались не только деяния святых и отцов церкви. Им больше нравились рыцарские романы и описание различных приключений, в которых присутствовали неверные жены и мужья-рогоносцы.

— Пожалуй, нет, — ответил Жиль. — Я пока не готов укрощать свою плоть. Но как только мой кошелек окажется пустым, так сразу и начну исполнять свой обет.

Они посмотрели друг другу в глаза и весело расхохотались. Отсмеявшись, Франсуа Вийон спросил:

— Надеюсь, сегодня вы при деньгах?

— Есть немного…

— Что ж, тогда айда в злачное заведение! Праздник Тела Господня заслуживает, чтобы мы отметили его, как подобает истинным христианам. Изабель, какую таверну вы предпочитаете?

Жиль тихо прыснул в кулак. Кто бы сомневался, что Вийон пригласил Изабель на прогулку в основном для того, чтобы она оплатила за него счет в таверне…

— Господа… — тут Изабель, которая до этого стояла немного в сторонке, скромно потупившись, подняла на Жиля глаза. — Господа, я предлагаю пойти в таверну «Большой Годе», что на Гревской площади. Там вполне приличная публика.

«Да уж, скромница…» — весело подумал Жиль; в глазах Изабель он углядел такой же блеск, как тот, что ему доводилось наблюдать у Перрин, дочери простого виллана из Азей-лё-Брюле. Он уже не раз подмечал, что Изабель смотрит на него с каким-то особенным интересом. Ну нет уж, ему лишние любовные приключения не нужны! Он чересчур сильно уважал Франсуа Вийона, чтобы подложить ему свинью.

Таверна «Большой Годе» среди парижан слыла вполне приличным заведением, хотя она мало чем отличалась от многих других, разве что ценами. В Париже существовало двести постоянных таверн и около сотни временных. Больше всего злачных заведений было на улицах Сен-Жак и Ла Арп — на левобережье, Сен-Дени и Сен-Мартен — на правобережье, а также в причудливом сплетении маленьких улочек вокруг центрального рынка и Гревской площади, у Монмартрских ворот и у ворот Сент-Оноре, а также на подступах к аббатству Сен-Поль.

По случаю праздника таверна оказалась набитой клиентами под завязку, но Франсуа Вийон, пользуясь своей известностью, быстро уладил вопрос с местами. Для Гийо эта таверна была чересчур дорогим удовольствием, а поскольку платить за него никто не собирался, он решил наведаться к Андрейке, который вчера обещал угостить Пройдоху кларетом из винного погреба купца.

Жиль приказал Гийо встретить его возле церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери ближе к вечеру. При всей своей бесшабашной натуре юный де Вержи был человеком осмотрительным. Он хорошо знал, что любой праздник в Париже заканчивается драками и грабежами. И ходить вечером по улицам города в полном одиночестве было верхом беспечности. Тем более что недавно вышел королевский эдикт, запрещавший горожанам носить холодное оружие. Это могли делать только военные. У остальных сержанты, подчиненные парижского прево, изымали даже кинжалы.

Конечно, на этот запрет большинство парижан плевало с высокой колокольни (в моду мигом вошли длинные плащи, скрывавшие меч или шпагу), и школярам пришлось прятать кинжалы под одеждой, что было весьма неудобно. Пока достанешь клинок, тебя могут два раза ограбить и раздеть — представители парижского «дна» были весьма проворны и не утруждали себя долгими разговорами. Поэтому Гийо как проводник по ночному Парижу был просто бесценен.

Обед в таверне растянулся до самого ужина, и, когда изрядно разомлевшая от духоты и винных паров компания в составе Жиля, Франсуа Вийона и красотки Изабель вывалила на улицу, солнце уже висело низко над горизонтом. Беспечно болтая, они направились к дому приемного отца поэта, капеллана Гийома де Вийона (Франсуа съехал со съемной квартиры, так как у него не было денег, чтобы платить за жилье), и когда добрались к церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери, то присели отдохнуть на большой плоский камень, лежавший на обочине проезжей части улицы Сен-Жак, как раз под циферблатом часов храма. Сняв башмаки, Вийон с наслаждением погрузил босые ноги в нагретую за день пыль, щедро усыпанную сверху лепестками роз, остатками праздничной процессии, и сказал:

— Обожаю тихие летние вечера! Это мой любимый камень. Я здесь часто сиживаю. Свежий воздух полезен для здоровья, к тому же во время созерцания улицы и прохожих стихи складываются сами собой. В помещении меня давит потолок, мешая общаться с музами, а здесь рифмы сыплются прямо с небес.