Шантарам - Грегори Робертс

— Убивает? — переспросила Карла. Она нахмурилась и плотно сжала губы.

— Да! — подтвердил Джонни. — Сначала он писал угрозы на рекламных щитах, на стенах, а теперь дошло уже до убийств, хладнокровных кровавых убийств. Только сегодня ночью у себя дома были убиты два человека.

— Он ненормальный, этот Сапна, — даже имя взял женское, — бросил Джитендра.

Это был довольно существенный момент. Слово сапна означало «мечта» и было также довольно распространенным женским именем.

— Не такой уж совсем ненормальный, — живо, но довольно мрачно возразил Прабакер. — Он говорит, что он король воров и будет вести войну, чтобы помочь бедным, а богатых будет убивать. Конечно, это ненормально, но многие люди, у которых в голове вроде бы все в порядке, будут согласны с такой ненормальностью.

— А кто он такой? — спросил я.

— Никто этого не знает, Лин, — ответил Кишор на протяжном американском варианте английского, перенятом у туристов. — Многие люди рассказывают о нем, но ни один, с кем я разговаривал, не видел его. Говорят, что он сын богатого человека из Дели и что отец лишил его наследства. А некоторые люди говорят, что он дьявол. Еще некоторые думают, что это не один человек, а целая организация. Тут вокруг развешено очень много листков, которые учат воров и бедняков из джхопадпатти совершать всякие дикие поступки. Как сказал Джонни, уже убили двух человек. Имя Сапна пишут по всему Бомбею. Копы расспрашивают всех подряд. Похоже, они напуганы.

— Богатые тоже напуганы, — прибавил Прабакер. — Эти два парня, которым не повезло сегодня ночью, были богатые. Этот Сапна пишет свое имя английскими буквами, а не на хинди. Он образованный. Но вот кто написал это имя здесь, в этом месте? Тут все время люди, они работают и спят здесь, и никто из них не видел, как это написали. Какое-то образованное привидение! Так что, может, он и ненормальный, но соображает хорошо, раз сумел так напугать богачей.

— Все равно он магачудх, пагал! — в сердцах плюнул Джонни. — Ублюдок, сумасшедший! Он сущая напасть, этот Сапна, и напасть эта будет наша, потому что беднякам вроде нас ничего не разрешается иметь, кроме напастей.

— Давайте сменим тему, — предложил я, увидев, что Карла побледнела, а глаза ее стали большими — по-видимому, от страха. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, все в порядке, — быстро откликнулась она. — Наверное, этот подъемник все же подействовал на меня сильнее, чем я думала.

— Прошу прощения за неприятности, мисс Карла, — сочувственно нахмурился Прабакер. — Теперь мы будем говорить только о радостных вещах — не будем упоминать ни убийства, ни трупы, ни кровь, которая рекой залила весь дом…

— Вот именно, Прабакер, хватит этих подробностей, — осадил я его сердито.

Несколько молодых женщин подошли к нам, чтобы убрать банановые листья из-под съеденных блюд и раздали нам тарелки со сладким десертом. Они разглядывали Карлу с откровенным любопытством.

— У нее слишком худые ноги, — сказала одна из них на хинди. — Их видно через брюки.

— А ступни слишком большие, — добавила другая.

— А вот волосы у нее очень мягкие и красивые, черного индийского цвета.

— А глаза, как вонючий сорняк[65], — презрительно фыркнула первая.

— Вы поосторожнее, сестренки, — заметил я на том же языке, усмехнувшись. — Моя знакомая знает хинди и понимает все, что вы говорите.

Женщины восприняли мое замечание скептически, но смутились и стали переговариваться. Одна из них наклонилась к Карле и всмотрелась в ее лицо, а затем громко спросила, действительно ли она понимает их язык.

— Возможно, у меня слишком тонкие ноги и слишком большие ступни, — бегло ответила Карла на хинди, — но со слухом у меня все в порядке.

Женщины восторженно завизжали, столпились вокруг Карлы и уговорили ее перейти за их стол. Наблюдая за ней, я удивлялся, с какой непринужденностью она держится в их компании. Она была самой красивой женщиной из всех, что я встречал когда-либо. Это была красота пустыни на восходе солнца; я не мог отвести от нее глаз, меня охватывал трепет, я лишался дара речи и едва дышал.

Глядя на нее в этой Небесной деревне, я не мог простить себе, что так долго избегал встречи с ней. Меня поражало, что индийским девушкам так хочется прикоснуться к ней, погладить по волосам, взять за руку. Мне она представлялась замкнутой и чуть ли не холодной. А эти девушки, едва успев познакомиться, казалось, сблизились с ней теснее, чем я после целого года дружеских отношений. Я вспомнил быстрый импульсивный поцелуй, который она подарила мне в моей хижине, запах корицы и жасмина, исходивший от ее волос, ощущение ее губ, напоминающих сладкие виноградины, налившиеся соком под летним солнцем.

Подали чай, и я, взяв свой стакан, подошел к одному из больших оконных проемов, обращенных в сторону трущоб. Подо мной вплоть до самого залива расстилалось лоскутное одеяло из бесчисленных хижин. Узкие проходы, наполовину скрытые нависавшими над ними неровными крышами, казались скорее туннелями, нежели улочками. Тут и там поднимался легкий дымок от разожженных плит, и ленивый бриз, дувший в сторону моря, подхватывал его и разносил клочья над разбросанными по заливу рыбачьими лодками, ловившими рыбу в мутных прибрежных водах.

Дальше от берега, за трущобами, высились многоквартирные дома, в которых жили достаточно богатые люди. С моего наблюдательного пункта были видны роскошные сады с пальмами и вьющимися растениями на крышах домов, а на других крышах — миниатюрные хижины, принадлежащие прислуге богатых жильцов. На стенах домов, даже самых новых, разрослись грибки и плесень. Мне в последнее время стали казаться привлекательными распад и увядание, затронувшие даже самые величественные сооружения Бомбея, та печать упадка, какой было отмечено всякое блестящее начинание в этом городе.

 Да, вид красивый, — тихо произнесла подошедшая ко мне Карла.

— Иногда я прихожу сюда по ночам, когда все спят, а мне хочется побыть одному, — ответил я ей так же тихо. — Это одно из моих любимых мест.

Мы помолчали, наблюдая за воронами, кружившими над трущобами.

— А ты где любишь бывать в одиночестве?

— Я не люблю одиночества, — ответила она ровным тоном и, обернувшись ко мне, увидела выражение моего лица. — А в чем дело?

— Да… просто я удивлен. Я всегда думал, что тебе должно быть хорошо одной. Ты представлялась мне не то что нелюдимой, но немного в стороне от других, выше окружающего.

— Выстрел мимо цели, — улыбнулась она. — Скорее я ниже окружающего, а не выше.

— Вау, это уже второй раз!

— Что второй раз?

— Ты уже вторично так улыбаешься сегодня. Только что ты улыбалась, разговаривая с девушками, и я подумал, что впервые вижу у тебя такую широкую улыбку.

— Я часто улыбаюсь, — возразила она.

— Да, но не так. Не подумай, что я упрекаю тебя. Мне это нравится. Человек может быть очень привлекательным, когда не улыбается. Во всяком случае, если он откровенно хмурится, то это лучше фальшивой улыбки. У тебя, на мой взгляд, при этом очень искренний вид, такое впечатление, что ты в ладу с миром. Ну, словом, тебе это как-то идет. А точнее, я думал, что идет, пока не увидел твою улыбку сегодня.

— Я часто улыбаюсь, — повторила Карла, нахмурившись, в то время как сквозь ее плотно сжатые губы пробивалась улыбка.

Мы опять замолчали, глядя друг на друга. Глаза ее были, как зеленая вода у морского рифа, в них плясали солнечные зайчики, а смотрела она с такой сосредоточенностью, какая говорит обычно об испытываемом страдании или напряженной работе ума, или о том и другом одновременно. Свежий ветер шевелил ее рассыпанные по плечам волосы — такие же черные с коричневым отливом, что и ее брови с длинными ресницами. Ненакрашенные губы были нежного розового цвета, и когда они приоткрывались, между ровными белыми зубами виднелся кончик языка. Сложив руки на груди, она прислонилась к боковой стенке будущего окна. Порывы ветра трепали шелк ее платья, то обрисовывая, то пряча ее фигуру в складках.

— А над чем вы с женщинами так весело смеялись?

Она приподняла одну бровь со знакомой сардонической полуулыбкой.

— Это что, для поддержания разговора?

— Возможно, — рассмеялся я. — Я почему-то сегодня нервничаю в твоем присутствии. Прошу прощения.

— Не за что. Это скорее даже комплимент — нам обоим. Но если ты действительно хочешь знать, по какому поводу мы смеялись, то могу сказать: в основном по поводу тебя.

— Меня?

— Да. Они рассказали мне, как ты обнимался с медведем.

— Ах, вот что! Да, это, наверно, было и впрямь смешно.

— Одна из женщин изобразила, какое у тебя было выражение перед тем, как ты обнял его. Но особенно веселились они, пытаясь отгадать, почему ты это сделал. Все по очереди высказывали свое мнение. Радха — она, кажется, твоя соседка?..