Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции - Людвиг Мизес

Эта идеология вызвала к жизни социальную организацию, которую Фергюсон, Сен-Симон и Герберт Спенсер называли военной, а современные американские авторы называют феодальной. Ее престиж начал сходить на нет, когда воины, сражавшиеся за своего полководца, начали осознавать, что сохранение власти их вождя зависит от их собственной храбрости и, уверившись в своих силах благодаря этому прозрению, стали требовать участия в управлении государством. Конфликты, возникавшие в результате этих претензий со стороны аристократов, породили идеи, которые поставили под сомнение и в конечном итоге разрушили доктрину общественной необходимости сословных и кастовых различий. Почему, спрашивали мещане, дворянство пользуется привилегиями и правами, в которых нам отказано? Разве наша страна процветает не благодаря нашему труду? Разве государственные дела касаются только короля и баронов, а не огромного большинства народа? Мы платим налоги, наши сыновья проливают кровь на полях сражений, а мы не имеем голоса в советах, где короли и представители аристократии решают нашу судьбу.

Этим претензиям tiers etat <третье сословие (фр.). – Прим. перев.> невозможно противопоставить никаких состоятельных аргументов. Сохранение сословных привилегий, происходивших от давным-давно забытой военной организации, было анахронизмом. Дискриминация мещан королевскими дворами и «высшим обществом» вызывало всего лишь досаду. Но презрительное отношение в армиях и на дипломатической и гражданской службе к тем, кто не имел благородного происхождения приводило к катастрофам. Возглавляемые аристократическими простофилями французские королевские армии были разгромлены; хотя во Франции было много мещан, позднее доказавших свои блестящие способности в армиях Революции и Империи. Частично своими дипломатическими, военными и военно-морскими достижениями Англия была обязана тому, что практически возможности карьеры были открыты для любого гражданина. Передовые умы во всем мире, в Германии Кант, Гете, Шиллер среди прочих, приветствовали разрушение Бастилии и упразднение привилегий французской аристократии. В имперской Вене Бетховен написал симфонию в честь командира армий Революции, нанесшего поражение австрийской армии, и был глубоко опечален, что его герой уничтожил республиканскую форму правления. Принципы свободы, равенства всех людей перед законом и конституционного правительства с небольшим сопротивлением были одобрены общественным мнением во всех странах Запада. Общепризнанно, что руководствуясь этими принципами человечество шагнуло в новую эпоху справедливости и процветания.

Однако в интерпретации концепции равенства единства не существовало. Для всех ее сторонников она означала отмену сословных и кастовых привилегий и законодательное ограничение дееспособности «низших» слоев, в особенности рабства и крепостничества. Но были некоторые, кто отстаивал выравнивание богатства и доходов.

Чтобы понять происхождение и власть этой эгалитарной идеологии, необходимо осознать, что к жизни ее возродила идея, которая во всем мире на протяжении тысячелетий вдохновляла реформаторские движения, а также просто академичные произведения утопистов – идея равного владения землей. Все зло, досаждающее человечеству, приписывалось тому, что некоторые люди присвоили себе больше земли, чем было необходимо для содержания своих семей. Следствием излишеств владельцев поместий была нужда безземельных крестьян. В этой несправедливости видели причину преступлений, разбоя, конфликтов и кровопролития. Все это зло должно исчезнуть в обществе, состоящем только из крестьян, производящих в собственных хозяйствах только то, что требуется для содержания своих семей, ни больше, ни меньше. В таком сообществе нет никаких соблазнов. Ни индивиды, ни страны не жаждали бы того, что по праву принадлежит другим. Не было бы ни тиранов, ни завоевателей, ибо ни агрессии, ни завоевания не окупались бы. Настал бы вечный мир.

Равное распределение земли было программой, которая двигала Тиберием и Гаем Гракхами в античном Риме, крестьянскими восстаниями, постоянно сотрясавшими все европейские страны, аграрными реформами, к которым стремились различные протестантские секты, а также иезуиты, организовавшие свою знаменитую индейскую коммуну на территории современного Парагвая [57]. Очарование этой утопии соблазнило множество благородных умов, и среди них Томаса Джефферсона. Она оказало влияние на программу эсеров – партии, объединившей подавляющее большинство людей в Российской империи. Сегодня она является программой сотен миллионов людей в Азии, Африке и Латинской Америке, чьи усилия встречают, как это ни парадоксально, поддержку со стороны внешней политики Соединенных Штатов.

Однако идея равного распределения земли – пагубная иллюзия. Ее реализация ввергла бы человечество в голод и нищету, и в сущности уничтожила бы саму цивилизацию.

В контексте этой программы нет места никакому разделению труда, кроме региональной специализации в соответствии со специфическими географическими условиями различных территорий. Если довести данную программу до логического конца, то в этой схеме нет места даже для врачей и кузнецов. Она не учитывает, что современное состояние производительности земли в экономически развитых странах является результатом разделения труда, которое предоставляет инструменты и механизмы, удобрения и электроэнергию, бензин и множество других вещей, которые многократно увеличивают количество и улучшают качество продукции. В условиях разделения труда фермер выращивает не то, что он может непосредственно использовать для себя и своей семьи, а концентрирует свои усилия на тех культурах, для производства которых его участок земли предоставляет наиболее благоприятные возможности. Он продает продукцию на рынке и покупает на рынке необходимое, в чем нуждается его семья. Оптимальный размер фермы никак не связан с размером семьи фермера. Он определяется технологическими соображениями: максимально возможным объемом производства на единицу затрат. Как и другие предприниматели, фермер занимается производством ради прибыли, т.е. выращивает то, что в чем испытывает наиболее насущную нужду каждый член общества, а не то, что он и его семья могут непосредственно использовать для своего личного потребления. Но те, кто желают равного распределения земли, упрямо отказываются замечать результаты тысячелетней эволюции и мечтают вернуть землепользование в состояние, давным-давно канувшее в лету. Они хотели бы отменить всю экономическую историю, невзирая на последствия. Они игнорируют тот факт, что в условиях, рекомендуемых ими примитивных методов владения землей, наш земной шар сможет прокормить только малую часть населяющих его жителей, и даже этой части обеспечить более низкий уровень жизни.

Понятно, что невежественные бедняки в отсталых странах не могут придумать никакого иного способа улучшить свое положения, кроме приобретения участка земли. Но непростительно, что в своих иллюзиях их укрепляют представители передовых наций, называющие себя экспертами, которые должны хорошо знать, какое требуется сельское хозяйство, чтобы сделать людей процветающими. Бедность отсталых стран можно искоренить только с помощью индустриализации и его следствия в сельском хозяйстве – замены использования земли для непосредственного удовлетворения потребностей семьи крестьянина на использование земли с целью поставок на рынок.

Сочувственная поддержка, которую планы перераспределения земли встречают сегодня и встречали в прошлом со стороны людей, наслаждающихся всеми преимуществами жизни в условиях разделения труда, никогда не основывались хоть на сколько-нибудь реалистичной оценке неизбежного естественного состояния дел. Скорее, это результат романтических иллюзий. Разложившееся общество угасающего Древнего Рима, лишенное всякого участия в управлении делами государства, скучающее и разочарованное, мечтало о воображаемом счастье простой жизни самообеспечивающихся фермеров и пастухов. Еще более праздные, развращенные и разочарованные аристократы «старого режима» во Франции находили удовольствие в развлечении, которое они называли разведением молочного скота. Современные американские миллионеры занимаются фермерством как хобби, которое имеет дополнительное преимущество, так как связанные с ним затраты уменьшают налогооблагаемый доход. Для этих людей фермерство не столько отрасль производства, сколько вид развлечения.

На первый взгляд благовидное оправдание экспроприации землевладений у аристократии можно было сформулировать в тот момент, когда отзывались гражданские привилегии дворянства. Феодальные поместья являлись дарами государей предкам их нынешних владельцев в порядке компенсации за военную службу, как прошлую, так и будущую. Они предоставляли средства на содержание военной свиты короля, а размеры владения, дарованного отдельному вассалу, определялись его рангом и положением в вооруженных силах. Но когда военные условия изменились, и армии уже не состояли из созванных вассалов, существующая система владения землей стала анахронизмом. Казалось бы, нет никаких причин позволять помещикам иметь доходы, пожалованные в качестве компенсации за услуги, которых они больше не оказывали. Представляется вполне оправданным отобрать поместье.