«Гладиаторы» вермахта в действии - Олег Пленков

В отношении разделения полномочий и отсутствия единой власти Кюхлер был прав, но не следует забывать, что полномочия АОК 18-й были все же весьма велики — Берлин находился далеко, и если бы АОК чего-либо сильно захотел, он всегда мог это осуществить, аргументируя военной потребностью. Нужно вести речь не о полномочиях, а о желании, поскольку на территории в 12 тысяч км2 (такую территорию занимала 18-я армия в декабре 1941 г.) командующий армией был скорее удельным князем, чем подчиненным бюрократом.

Линия окружения Ленинграда в основном совпадала с линией фронта, хотя местами в ходе тяжелых боев войска кое-где захватывали или уступали несколько сотен или тысяч метров. На этом фронте часто шла изнурительная позиционная война: в окопах, на изрытой воронками местности и в развалинах населенных пунктов. Значительные потери группы армий «Север» автоматически означали отказ от активных действий по захвату Ленинграда; реализация планов по разрушению Ленинграда также отодвигалась в неопределенное будущее. Задача группы армий «Север» сводилась отныне к плотной блокаде города минимальными силами. В осаде Ленинграда принимало участие более 700 тысяч немецких солдат — приблизительно столько же людей погибло в осажденном городе от голода и болезней. 18 сентября Гальдер писал в дневнике «о голоде как о нашем союзнике». Даже сам фон Лееб 2 сентября сказал, что город следует принудить к сдаче голодной блокадой. Но если для Лееба голод был инструментом для захвата города, то ОКВ и ОКХ считали целью уморить голодом все население{630}. Геринг также утверждал, что захват и оккупация больших городов экономически нежелательна. Таким образом, при планировании блокады Ленинграда сплелись военные, идеологические и экономические мотивы.

Об этих ужасающих планах солдаты 18-й армии в сентябре 1941 г. ничего не знали. Командующий группой армий фон Лееб жаловался на то, что он вынужден вести войну малыми силами; фон Кюхлер был огорчен известием о переносе центра тяжести нападения: в виду желанной цели его армия должна была пережидать войну в блокаде. 12 сентября в 18-й армии начал распространяться слух, что армия не будет входить в Ленинград. Планирование оккупации, однако, продолжалось: для непосредственной оккупации города предназначался L-й армейский корпус (командующий армией генерал Линдеманн должен был стать комендантом города), а также эсэсовская полицейская дивизия. Командование 18-й армии первоначально планировало организовать питание миллионного города и отыскивало для этого ресурсы; фон Лееб даже высказывался за передачу гражданского населения советской стороне, но сверху пришел запрещающий приказ{631}. Солдатам и офицерам было непонятно, как будет организован оккупационный режим в городе, который умирает от голода. 18 сентября Гальдер позвонил в штаб Лееба и сказал, что он рассчитывает на уничтожение города не военной силой, а голодом. В тот же день, 18 сентября, Гитлер заявил, что капитуляцию Ленинграда следует принимать только в случае вступления в него, поэтому группе армий «Север» было приказано самостоятельно не принимать капитуляции, но передать этот вопрос на рассмотрение ОКВ и ОКХ. Как раз в эти дни части 18-й армии так близко подошли к городу, что имели возможность прорваться к центру. 20 сентября Кюхлер признавал, что 20-ти его измотанных пехотных дивизий недостаточно для захвата города. Вскоре пришел приказ Кейтеля не вступать в город, ибо тогда его придется кормить. 20 сентября фон Лееб был в 18-й армии и подтвердил приказ остановить наступление по всему фронту и перейти к обороне — началась блокада. В последующие месяцы какого-либо усиления линии обороны 18-й армии не предпринималось{632}.

Интересно отметить, что под Колпино блокаду держала даже испанская «Голубая дивизия», являвшаяся 250-й дивизией вермахта. Немецкий генерал Польман в своих мемуарах весьма похвально отзывался о ней: он писал, что с октября 1941 по октябрь 1943 гг. ее боевые действия были выше всяких похвал, дивизия проявила готовность к самопожертвованию, а ее солдаты и офицеры после войны у себя на родине с гордостью носили немецкие награды{633}. Генерал, правда, не указывал, что «Голубая дивизия» была идеологическим войском Испанской Фаланги, и там за довольно значительную плату служили добровольцы. Также в блокаде Ленинграда принимали участие словацкие части.

То, как ОКВ представлял себе будущее Ленинграда, стало ясно 21 сентября, когда письменно были зафиксированы следующие позиции: сначала герметическая блокада, артиллерийские обстрелы, авианалеты, голод, затем арест и интернирование или изгнание оставшихся в живых, затем полное разрушение города и передача его территории финским союзникам{634}. Так Кейтель обрисовал картину будущего Ленинграда в письме Маннергейму. В этом чудовищном плане соединились гитлеровская расовая идеология уничтожения и холодный расчет военного руководства. И 18-я армия стала армией палачей, осуществлявшей преступный приказ.

Приказ же ОКВ о нанесении как можно большего ущерба осажденному городу при практическом отсутствии тяжелого артиллерийского вооружения и весьма эффективной советской противовоздушной обороне был невыполним. Таким образом, боевая задача 18-й армии сводилась к отражению ежедневных атак Красной армии и блокированию возможного исхода из города голодающих ленинградцев. Когда офицер Iа группы армий «Север» 24 октября посетил дивизии, непосредственно блокировавшие Ленинград, то все его спрашивали: что делать, если из города начнет прорываться гражданское население; перспектива стрелять по женщинам, детям и старикам казалась солдатам невыносимой. Для того чтобы избежать ненужного морального давления на личный состав, Браухич предлагал обнести минными полями позиции 18-й армии. Фон Лееб, напротив, считал, что в случае капитуляции советских войск гражданское население должно быть переправлено в советские районы{635}. В ОКВ высказывали намерение окружить Ленинград колючей проволокой с током и предложить американскому президенту Рузвельту обеспечить пропитание жителей осажденного города{636}. К счастью для солдат 18-й армии, сценарий, которого они больше всего боялись — непосредственный контакт с миллионами умирающих от голода людей — не осуществился. Осажденный город выказал готовность к сопротивлению и внутреннюю сплоченность. С другой стороны, кое у кого были, по всей видимости, и другие настроения: так, 18 февраля 1942 г. СД обращала внимание на то, что в Ленинграде нарастает озлобление против немцев в связи с тем, что «они не входят в город». Через месяц, 16 марта, описывая отношение гражданского населения к немецким войскам, служба безопасности подчеркивала, что оно характеризуется злобой к вермахту: «они сидят, сытые, в своих теплых бункерах, а мы тут дохнем от голода»{637}.

30 декабря 1941 г. наши войска взяли Тихвин, наземный путь до ближайшей железнодорожной станции сократился на 380 км; второе кольцо блокады 18-й армии установить не удалось, что спасло часть жизней блокадников, поскольку после того, как на Ладоге стал лед, продовольствие начали поставлять в город хотя бы в минимальных размерах. Самым страшным был период до создания «дороги жизни», на это время приходится большая часть погибших.

Что произошло бы в случае сдачи Ленинграда? Осуществились бы на деле гитлеровские планы уничтожения города? Примеры Варшавы и Киева говорят о том, что это вполне могло случиться.

Таким образом, на примере блокады Ленинграда и судьбы советских военнопленных видно, что на многие вопросы, связанные с ролью вермахта в организации террора и массовых убийств на Восточном фронте, нет однозначных ответов. В каждом отдельном случае нужно внимательное отношение к упомянутым инцидентам, а не огульное обвинение всего состава вермахта, который сам часто оказывался жертвой нацистской диктатуры и ее идеологов, а подчас и обстоятельств.

Еще в древности существовало право гражданских лиц покинуть осажденный город. В законах Талмуда, в XVII в. заимствованных одним из основоположников науки международного права Гуго Гроцием, сказано, что город не должен быть блокирован полностью — следует оставлять коридор для тех, кто хочет спастись. Этот принцип вспомнили в Нюрнберге, когда предъявляли обвинения немецким офицерам. Фельдмаршалу фон Леебу инкриминировали, что он (в соответствии с распоряжением ОКВ) в сентябре отдал распоряжение открывать артиллерийский огонь по городу. Однако количество боеприпасов, которыми располагала 18-я армия, осаждавшая Ленинград, позволяло обстреливать лишь самые важные цели. Поэтому приказ Гитлера о разрушении города можно было считать утопическим{638}.

Цель насильственного удержания мирных жителей в Ленинграде заключалась в том, чтобы усилить давление на людей, лишенных самого необходимого — прежде всего продовольствия. Именно на этом строил свою защиту фон Лееб, который утверждал, что отданный им приказ полностью согласуется с практикой ведения военных действий. На процессе по делу руководства вермахта в 1948 г. фон Лееб оправдывался тем, что в военной истории много примеров блокады — так, в Первую мировую войну весьма эффективной была континентальная блокада Германии английским флотом. Она имела следствием гибель от болезней, связанных с голодом, 300 тысяч гражданских лиц в Германии{639}. Но обычно блокаду и осаду применяют для того, чтобы вызвать сдачу крепости, а не для осуществления геноцида, как это имело место в отношении Ленинграда. На обвинение в геноциде фон Лееб сказал: «Гитлер поставил нас, старших офицеров, в тяжелое положение, из которого не было выхода: следовать его приказам означало нарушать международное право. Не выполнить его приказ — значит попасть под обвинение в неповиновении перед лицом врага. Сделать что-либо большее — это мятеж»{640}. Аргументы фон Лееба убедили суд. Поскольку увеличение давления на Ленинград и в самом деле могло бы ускорить капитуляцию города с 200-тысячным гарнизоном и оборонными предприятиями, судьи признали, что фон Лееб не совершил военного преступления и не нарушил действовавших тогда законов войны{641}. Для сравнения — в окруженном сербами Сараево в 1992–1995 гг. (блокада Сараево продолжалась дольше, чем блокада Ленинграда) не было военных объектов и армии, а целью осады была этническая чистка, что международным судом было расценено как преступление.