Тюдоры. «Золотой век» - Борис Тененбаум

Удар предполагалось сделать двойным – сперва напасть на порт Феррол, где стоял испанский флот, а потом перехватить корабли с сокровищами, возвращающиеся из колоний, на их пути к промежуточной базе, Азорским островам.

Эссекс настоял на том, чтобы командование операцией 1597 года было передано ему.

VII

Он провалил операцию. Сперва не повезло с погодой, и шторм растрепал его вышедший в море флот. Когда суда удалось наконец собрать и привести в какой-то порядок, оказалось, что нападение на Феррол уже невозможно, время было упущено. В надежде поправить дело Эссекс повернул свой флот к Азорам, несмотря на яростные протесты своего вице-адмирала, сэра Уолтера Рэли. Тот доказывал, что следовало или сразу идти на Азоры, или оставаться у Феррола и блокировать готовый к выходу в море испанский флот. Граф Эссекс не послушал совета и в итоге получил наихудшую из возможных комбинаций – испанские корабли, идущие из колоний, успели укрыться под защитой пушек укрепленных портов на Азорских островах, а испанский флот с войсками на борту вышел из Феррола и двинулся на Фалмут, и остановить его было некому.

Если бы не случайность – внезапно разразившийся шторм, – Англии пришлось бы худо.

Океанская «…экспедиция к Азорам…» окончилась полной неудачей, королева винила в этом своих адмиралов – Эссекса в первую очередь. Новости с континента ее тоже не веселили – король Франции Генрих IV, решивший, что «…Париж стоит мессы…», и сменивший веру в очередной раз, завел переговоры о мире с доном Филиппом. Призрак антианглийского союза католических держав Европы возник снова – и королева Елизавета решила отправить во Францию срочное посольство.

Возглавил его не граф Эссекс, а Роберт Сесил.

Выбор его кандидатуры в столь важном деле показал, что королева крайне недовольна своим фаворитом. В конце концов, в отличие от Сесила-младшего, Эссекс знал Генриха IV лично и считался его другом. Однако важнейшая миссия была поручена не ему, а «…жалкому клерку…».

Что-то вроде понимания ситуации, по-видимому, возникло в сознании самолюбивого графа, и он не только не стал спорить, но даже и взял на себя обязанности государственного секретаря на все время отсутствия Роберта Сесила. И, надо сказать, все те два месяца, что Сесил-младший провел во Франции, при дворе Генриха IV, вел дела королевы самым старательным и образцовым образом.

Посольство не достигло цели, Сесил вернулся с пустыми руками.

Мир между Францией и Испанией был заключен, дон Филипп признал своего бывшего врага, Генриха, законным французским королем. Самого худшего – заключения франко-испанского союза – удалось пока что избежать, но у испанцев все-таки освобождались ресурсы, которые они могли использовать для усиления войны против Англии. Нападения следовало ожидать в самой уязвимой точке – и таковой, вне всяких сомнений, была Ирландия. Там уже девятый год шло восстание Хью О’Нейла, графа Тайрона, с которым безуспешно пытался справиться еще 1-й граф Эссекс, отец Роберта Деверё. На заседании Тайного Совета было решено, что наилучшей обороной Ирландии было бы превентивное нападение на повстанцев.

В 1599 году во главе 16 000 пехотинцев и 1300 всадников – самой большой армии, когда-либо посылаемой в Ирландию, – граф Эссекс отправился туда с целью наведения «…должного конституционного порядка…».

VIII

Уж как его отговаривали от этого дела – не передать. Его добрые друзья, Энтони и Фрэнсис, сыновья сэра Николаса Бэкона, уверяли графа, что ничего ему в Ирландии не добиться, что дело это безнадежное и что ему куда лучше сосредоточиться на делах поближе к дому. В конце концов, королева, хоть и злилась на своего любимца, но рано или поздно сдавалась под напором его обаяния и делала ему подарок за подарком. Например, назначила его на пост «Earl Marshal», что в очень приблизительной передаче на русский звучало бы как «главный маршал» и давало ему преимущество перед его соперником, лордом-адмиралом, графом Ноттингемским. Но даже слова Фрэнсиса Бэкона, чье мнение граф Эссекс безмерно уважал и для которого он тщетно пытался выхлопотать у королевы назначение на должность лорда-канцлера, не смогло поколебать его решения.

Он непременно хотел быть военным героем, кумиром толпы и объектом ее обожания и поклонения…

Напрасно Фрэнсис Бэкон уверял его, что в отношении любого правящего монарха для придворного нет более опасного положения, чем положение признанного героя, потому что в нем будут видеть соперника монарха – и что это положение вдвойне опасно, если монархом является женщина…

Нет, на его друга и покровителя не действовали никакие доводы. На графа Эссекса не подействовал не только совет друга, но и пример врага. Сэр Уолтер Рэли, у которого в Ирландии были земельные владения в 12 тысяч акров и который уже имел опыт ведения войны в тех краях, отклонил сделанное ему предложение возглавить вторжение. Казалось бы, очевидное нежелание сэра Уолтера брать на себя ответственность за ирландские дела – важное обстоятельство. И его следовало бы принять как предостережение, но на Эссекса не подействовало даже это, и он повел себя все более вызывающе.

Когда на заседании Тайного Совета пост главнокомандующего в Ирландии был предложен родному дяде графа Эссекса, брату его матери, сэру Уильяму Ноллису, граф возразил, сказав, что его дядя не подходит для командования.

Королева вспылила и сказала, что в Ирландию отправится сэр Уильям, вне зависимости от того, нравится это графу Эссексу или нет. Теперь уже вспылил граф и, повернувшись к ней спиной, пошел к выходу. Это было настолько неслыханным нарушением этикета, что королева отпустила ему затрещину и велела «…уйти и повеситься…». Граф взялся за шпагу, и неизвестно, что случилось бы, если бы лорд Ноттингем не повис у него на руке[59].

Ссора на этот раз вышла настолько серьезной, что королева и ее фаворит перестали разговаривать друг с другом. Но, как ни невероятно это звучит, – они примирились и на балу, приуроченном к началу нового, 1599 года, уже танцевали вместе. В Лондоне прошла постановка героической хроники Шекспира «Генрих Пятый». Правда, с великим завоевателем, грозой врагов и кумиром своих солдат, на этот раз ассоциировался не правящий монарх, каким был Генрих Пятый, а граф Эссекс, идущий в славный поход, к верной победе.

Он получил командование в Ирландии, столь им вожделенное.

IX

То, что граф Эссекс проделал во время ирландской кампании, трудно назвать иначе как сумасшедствием. Для начала граф изменил утвержденный в Лондоне план и вместо Олстера пошел на Мюнстер, куда идти ему вовсе не следовало. Пленных он вешал, что мало способствовало умиротворению страны, – зато направо и налево возводил в рыцарское достоинство своих офицеров, что справедливо вызвало нарекания. Своего приятеля, графа Саутгемптона, поехавшего в Ирландию просто в качестве волонтера, он сперва поместил у себя в палатке, а потом назначил начальником всей кавалерии, через головы очень многих заслуженных людей. Граф Саутгемптон вел себя со своим командиром весьма вольно, а поскольку он слыл гомосексуалистом, авторитета командованию это не прибавило.

Ведение военной кампании стоило казне 1000 фунтов в день, прогресса не наблюдалось, из Лондона на графа сыпались яростные письма королевы, неудачи следовали за неудачами – и осенью 1599 года, заключив с ирландцами перемирие, Эссекс самовольно вернулся в Англию и, как написано в энциклопедии:

«…не смыв пота и грязи после долгого путешествия, предстал перед Елизаветой в ее опочивальне…»

Уж о чем они в этой опочивальне поговорили, так и осталось тайной, но на следующий день ему было предъявлено обвинение в неповиновении. В ответ граф обвинил в клевете чуть ли не весь состав Тайного Совета, а заодно – и сэра Уолтера Рэли, который в Совет никогда не входил. Рассмотрение дела отложили до лета 1600 года – граф Эссекс объявил себя больным. По приказу Елизаветы его обследовали доктора и решили, что он и в самом деле не вполне здоров. 5 июня 1600 года прошла сессия суда, и одним из обвинителей Эссекса стал его друг, Фрэнсис Бэкон.

Суд рекомендовал тюремное заключение – но королева решила иначе и попросту лишила графа его главного источника дохода, монополии на импорт сладких вин. Удар был нанесен в самое больное место – Эссекс лишился возможности не только жить так, как он привык, но и содержать своих приспешников. Его письма королеве, в которых он умолял о прощении и «…покрывал поцелуями ее прекрасные руки…», оставались без ответа.

Графа кинуло в противоположном направлении – всем и каждому, кто приходил в Эссекс-Хауз, как называлась его резиденция, он говорил о неблагодарности Елизаветы и о том, чего она заслуживает за свои действия. Когда один из его приверженцев сказал, что надо бы узнать, каковы же условия, которые предлагает ему королева, он воскликнул: «…Her conditions are as crooked as her carcase…», что нелегко перевести на русский. Разве что – «…ее условия так же перекошены, как ее остов…»? Он говорил о своей королеве, как о скелете старой павшей клячи, – о чем ей, конечно же, доложили…