Час мёртвых глаз - Гарри Тюрк

Шумы за ним стихли. Моторы танков еще работали. Но они работали, стоя на месте, и пушки молчали. Только пистолеты-пулеметы лаяли. Биндиг вытер лоб рукавом. Повязка пропиталась кровью, и кровь снова лилась ему в глаза. Он достал на ходу второй перевязочный пакет, а потом он присел на корточки в снег и намотал его поверх первого. У него не было болей, когда он касался марли на ране, и помрачение сознания ослабело немного. Таблетки действовали быстро. Он крепко завязал узлом бинт и поднялся. В этот момент он услышал далеко позади себя пулеметную стрельбу. Это были быстрые очереди. Она зло трещали в ночи, и Биндиг знал, что рассредоточенные для облавы красноармейцы настигли других. Это был конец. Он сплюнул горький привкус таблеток и побежал дальше. У него не было цели, не было и времени, чтобы сориентироваться. Он лишь бежал дальше в лес, прочь от шума выстрелов и глухого бормотания приглушенных танковых двигателей. Он прижимал одну руку к повязке, а другой вытащил пистолет из сумки. Он потерял пистолет-пулемет на дороге, не заметив этого. У него был только пистолет и две ручные гранаты.

Примерно во время, когда они должны были готовиться к обратному полету, Биндиг посмотрел на часы. Он сразу вспомнил о самолете и понял, что на него не стоит надеяться. Он перелетел бы озеро, и если посадочные огни не были бы зажжены, то сделал бы один или два разворота и полетел бы назад. Он не вернулся бы, и какой-то другой самолет тоже нет. Связь была разорвана. Биндиг подумал, что никому из их группы не удалось бы добраться до посадочной площадки. Группа была потеряна; операция «Кладбище» провалилось. И несколько подорванных ими грузовиков не нанесли бы никакого существенного вреда готовности Красной армии.

Он отбежал далеко. Стрельбу больше не было слышно, это место лежало на расстоянии нескольких километров за ним. Биндиг даже не знал, было ли там еще сопротивление или уже все закончилось. Он бежал, как быстро несли его его ноги, со сверлящей болью в черепе и с повязкой на лбу, на которой уже успела замерзнуть кровь. Его нервы колотились. Он давно снова поставил на предохранитель пистолет от страха выстрелить из него каким-то неумышленным движением. Он чувствовал себя слабым и разбитым. Ему казалось, что он в любую минуту должен упасть на землю и остаться лежать. Но он знал, что это означало конец, если бы он теперь упал и остался лежать. Может быть, он, такой, каким он был сейчас, и мог бы поспать несколько часов. Но когда он проснулся бы, у него больше не было бы сил подняться и идти дальше. Он боялся этого.

Наконец, он спрашивал себя, куда он вообще должен был идти. Он не знал этого. Он убежал, но без цели. Прислонившись к дереву, он закурил сигарету. Она пробудила в нем голод, и он съел несколько галет. Он не наелся тем, что было у него в карманах. Шоколад был последним. Он берег его, но не знал точно для чего. Тогда он пошел дальше, одна рука прижата к повязке, в другой пистолет. Когда на востоке начало смеркаться, лес раскрылся, и перед ним лежала развилка дорог. Он присел на корточки на краю леса и долго наблюдал за дорогой. На ней были следы машин, но в настоящее время она была тиха. У развилки стоял указатель. На половине высоты под ним была прибита сине-белая табличка с надписью на русском языке. Биндиг осторожно приблизился к доске и расшифровал имена. Он запомнил их и прокрался назад в лес. На снегу он развернул карту, которую нес в кармане. Это продолжалось довольно долго, пока он нашел место, где находился. В начинающемся утреннем сумраке он склонился над развернутой на снегу бумагой и расшифровывал имена местностей, рек, фольварков.

Он бежал на запад. К фронту. Но он еще не приблизился к фронту, потому что он, не замечая, много раз делал крюк. В его страдающей от боли голове неясно сформировался план продвигаться дальше к фронту и попытаться перейти его. Он знал, что это, наверное, было бы возможно, но видел, что путь туда был еще очень далек. И он не знал лесов, которые простирались до самого фронта. В этих прифронтовых лесах бурлила жизнь. Они были битком набиты исходными позициями, пехотой, артиллерией. Они были опасны и в них были тысячи глаз. Тысячи винтовочных стволов подстерегали в них. Люди, которые спросили бы его о том, откуда у него рана на голове, которые вообще обратились бы к нему, и которым он не мог ответить. Он посмотрел на себя сверху вниз.

Под разорванной, окровавленной белой маскировочной накидкой на нем была форма красноармейца. Он прикусил губу и посмотрел на леса, нарисованные на карте. Эти леса не были сделаны для человека вроде него. Для того, на ком была чужая форма, и кто не знал, позволит ли ему рана на голове пройти еще несколько часов.

Тогда он обнаружил, что находился вблизи от Хазельгартена. Он положил палец на карту и провел им по бумаге от места, на котором он стоял теперь, до деревни, а оттуда до линии, по которой проходил фронт. У него получилась прямая линия. Он сделал это один раз, а потом, через некоторое время, еще раз. При этом он увидел, что палец и вообще вся рука была в крови, и он снова ощупал инстинктивно бинт на голове. Она на ощупь твердо замерзла, но по краям была влажной. Там медленно пробивалась кровь, и сбегал по лбу Биндига, всё ещё попадая и в глаза. Но она бежала медленнее, и ему больше не приходилось вытирать ее так часто.

Хазельгартен, думал он, вероятно, там будет проще, так как он знает местность. Но как я перейду фронт? Пока я доберусь туда, я буду совсем слабо стоять на ногах. И они устроили там свою систему стрелковых ячеек. Но я больше не тот Биндиг, который беззвучно и быстро делает себе проход с помощью ножа-стропореза. Пока я туда доберусь, я буду только слабым привидением в советской форме. Или я сдамся еще раньше. Он опустил голову и закрыл глаза. Они все мертвы, думал он. Тимм мертв, и Цадо мертв. Паничек тоже, и обер-ефрейтор с «болсом». И пять русских и другие тоже. Я последний. И к фронту ведет эта прямая линия, между обоими маленькими озерами, над лугом, до территории, по которой проходил когда-то раньше фронт, прежде чем мы потеряли Хазельгартен. Дальше будет Хазельгартен, и далеко за ним проходит теперь фронт. К западу от него. Нельзя быть уверенным, правильно ли они обозначили его на карте. Когда мы вылетали, там впереди была изрядная неразбериха.

Небо на востоке светлело. Биндиг теперь точно мог ориентироваться, когда пошел дальше. Он прокрался через дорогу и взял путь на Хазельгартен. У следующей дороги, которую ему пришлось пересечь, он должен был просидеть целый час на корточках сбоку в лесу, пока решился перейти проезжую часть. Был светлый день, и машины стремительно неслись по накатанному снегу. Они не опасались немецких самолетов, так как не было никого, кто мог бы их обстрелять. Сначала Биндиг подумал, что весь тыловой район охвачен волнением из-за нападения поблизости от дровяного склада. Он предполагал, что все дороги будут перекрыты и пехота систематически прочесывает территорию. Но он не заметил никаких признаков подобного. Казалось, что больше ничего не произошло. Джипы деловито проносились туда-сюда, грузовики рычали в бесконечных колоннах. Между ними танки и артиллерия, снова и снова артиллерия, повозки с закутанными фигурами на козлах, часто в длинных колоннах. К некоторым повозкам были привязаны сани. Маленькие, похожие на низкую лодку, полностью загруженные транспортные средства. Биндиг лежал в заснеженной роще, и ему с трудом удавалось запомнить все, что происходило на дороге. Боль сверлила его голову; иногда ему на минуту приходилось закрывать глаза. Когда он пролежал час у проезжей части, он понял, как мало операция «Кладбище» могла помешать развертыванию этой армии. Он никогда еще не лежал так непосредственно и так близко от пути подвоза. В первый раз он рассматривал чужих солдат из такого незначительного удаления без всякого задания, предписывавшего ему определенный путь. Наконец, когда поток машин на короткое время прекратился, он вскочил и решился перебежать дорогу. Пот лился из его пор, когда она на другой стороне скрылся среди ветвей деревьев. Он еще долго думал, что его заметили, и иногда останавливался, с пистолетом в руке, ожидая предполагаемых преследователей. Но их не было.

Вообще он целый день больше не видел ни одного солдата, так как каждый раз, когда обнаруживал признаки скопления войск, он делал большой крюк. Во второй половине дня голод был настолько силен, что он съел последнюю шоколадку. Теперь у него в карманах остался только первитин и несколько сигарет. Он только чуть-чуть приблизился к Хазельгартену. Он слишком много раз делал крюк, и он должен был слишком часто отдыхать, истощенный от потери крови. Но он тащился дальше, пока не наступил рассвет. Это было примерно в то время, когда ему пришлось обойти одну из деревень, которые лежали на его пути. Он обходил ее очень далеко, но деревня раскинулась широко и была полна войск. Из печных труб в небо поднимался дым. Биндиг с края песчаного карьера довольно долго наблюдал все, что происходило между домами. Дымящие трубы и огни в окнах вызывали у него воспоминания о тепле и защищенности. Он пристально глядел на деревню, и впервые он подумывал, что произошло бы, если бы он теперь просто пошел туда и сдался. Он не додумал до конца свою мысль, он только посмотрел на свои сапоги и на светло-коричневую форму, которая была на нем. Он сказал себе, невозможно было бы просто так пойти туда, не смирившись с тем, что будешь там убит. И он хотел жить, он никогда раньше еще не цеплялся так со всей силой за жизнь. Он хотел спасти ее. Они убьют тебя, думал он. Ты носишь их форму, а это запрещено. У них есть право просто поставить тебя к стенке, и никто не будет сожалеть о тебе, если они так и сделают. Ты знал, каковы ставки, и ты согласился участвовать. Так выглядит конец. Ты должен идти дальше.