Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Саймон понял. Как только он натянет эту рубаху, он ничем уже не будет отличаться от всех остальных, не будет привлекать внимания. Эти люди были согнуты, почти сломаны — в этом не было сомнений. Меньше всего на свете они хотели, чтобы их заметили.

Когда он просунул голову в воротник рубашки и снова смог видеть, прямо к нему направлялась страшная фигура. На мгновение Саймон подумал, что это один из гюнов каким-то образом добрался до Хейхолта.

Огромная голова медленно поворачивалась из стороны в сторону. Маска изувеченной плоти злобно морщилась.

— Слишком долго спите, крысы, — прогремело это существо. — Работать надо. Священник хочет, чтобы сегодня закончили.

Саймон благодарил Узириса за оборванную тряпку, сделавшую его еще одним безликим пленником. Он знал, что этот одноглазый монстр будет новым витком его кошмара.

О Мать Милости! Они отдали меня Инчу.

11

КОВАРНЫЙ, КАК ВРЕМЯ

— Ты думаешь, Саймон может быть где-то здесь? — Бинабик поднял глаза от сушеной баранины, которую он рвал на маленькие кусочки. Это был утренний завтрак, если только можно говорить об утре в месте, где нет ни солнца, ни неба.

— Если в этом есть справедливость, — ответил маленький человек, — я предполагаю, мы имеем очень мизерный шанс находить его. Я опечален, Мириамель, но там много лиг туннелей.

Саймон в одиночестве блуждает в темноте. Эта мысль причиняла ей почти невыносимую боль — она была с ним так жестока! В отчаянии оттого, что приходится думать о чем-то другом, она спросила:

— Ситхи действительно построили все это?

Стены уходили так далеко вверх, что свет факела не достигал до потолка. Мириамель и Бинабик находились под сплошным черным куполом, и если бы не полное отсутствие звезд и движения воздуха, можно было бы подумать, что они заночевали под открытым небом.

— С содействием других. Я читал, что некие кузены оказывали ситхи воспомоществование. Они, эти кузены, производили карты, которые вы перекопировали. Еще одни такие бессмертные, мастера земли и камня. Эолейр говаривал, что некоторые и сейчас проживают под Эрнистиром.

— Но кто согласился бы жить здесь? — поинтересовалась она. — Никогда не видеть дневного света…

— Ах, вы не имеете понимания, — улыбнулся тролль. — Асу’а был преисполнен света. Замок, в котором вы проживаете, имел свое построение на крыше величайшего дома ситхи. Асу’а был умерщвлен, чтобы смог нарождаться Хейхолт.

— Но он не хочет умирать, — мрачно сказала Мириамель.

Бинабик кивнул.

— Мы, кануки, имеем легендарность, что дух умерщвленного человека не может засыпать и остается в теле животного. Иногда он оказывает преследование убийце, иногда остается на месте, которое было излюбленным. Всегда он не имеет отдыха, пока правда не найдется и преступник не получит своего наказания.

Мириамель подумала о духах тысяч убитых ситхи и содрогнулась. Она слышала немало странных звуков с тех пор, как они вошли в туннель под Святым Сутрином.

— Они не могут отдохнуть.

Бинабик поднял брови:

— Тут проживает нечто очень большее, чем обеспокоенные духи, Мириамель.

— Да, но это ведь то, что… — она понизила голос, — то, что представляет собой Король Бурь, верно? Загубленная душа, жаждущая отмщения.

Тролль казался озабоченным:

— Я не питаю счастья говорить о подобных вещах здесь. И он сам привлекал к себе умерщвление, если я помню со справедливостью.

— Потому что риммеры окружили замок и все равно собирались убить его.

— Вы имеете справедливость, — согласился Бинабик. — Но давайте прекращать разговор об этом. Я не имею знания об этом месте и слушающих ушах, но предполагаю, что чем очень меньше мы будем говорить на эту тему, тем очень счастливее мы будем.

Мириамель наклонила голову, соглашаясь с ним. На самом деле она уже жалела, что вообще упомянула об этом. После целого дня блужданий в шепчущихся тенях мысль о неумершем враге была и без того достаточно близкой.

В первую ночь они недалеко зашли в лабиринт туннелей. Проходы в катакомбах под Святым Сутрином становились все шире и шире, и в конце концов начали под постоянным углом спускаться; после первого часа Мириамель думала, что они должны были спуститься ниже дна Кинслага. Вскоре они набрели на относительно удобное место, где смогли остановиться и перекусить. Посидев немного, оба вскоре поняли, как сильно на самом деле устали. Поэтому путники расстелили свои плащи и быстро заснули. Проснувшись, Бинабик снова зажег факелы от своего огненного горшка — маленькой глиняной баночки, в которой каким-то образом продолжала тлеть искра, — и, съев немного хлеба и сухих фруктов и глотнув теплой воды, они снова пустились в путь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

День пути провел их по многочисленным перепутанным туннелям. Мириамель и Бинабик делали все, что могли, чтобы держаться по возможности близко к главному направлению на карте двернингов, но переходы были коварными и запутанными; нельзя было с уверенностью сказать, что они идут правильным курсом. Но, где бы они ни были, ясно было одно: мир смертных остался позади. Они спустились в Асу’а — в некотором роде назад в прошлое. Пытаясь заснуть, Мириамель обнаружила, что мысли ее разбегаются. Кто мог знать, что в мире так много тайн?

Этим утром она была потрясена ничуть не меньше. Она с детства путешествовала очень много даже для дочери короля и видела величайшие чудеса Светлого Арда, от Санкеллана Эйдонитского до плавучего замка в Варинетене — но по сравнению с умами, создавшими этот подземный замок, самые изощренные человеческие архитекторы казались робкими детьми.

Время и обвалы превратили в пыль часть Асу’а, но сохранилось достаточно, чтобы понять, что замок не имел себе равных. Как ни прекрасны были руины Да’ай Чикизы, быстро решила Мириамель, эти, конечно, превосходили их. Лестницы, по виду ни на чем не держащиеся, уходили в темноту, переплетаясь, как яркие вымпелы, развевающиеся на ветру. Стены изгибались, готовые сомкнуться, и расходились в стороны дивными многоцветными веерами, закручиваясь струящимися складками; поверхности казались живыми от вырезанных на них бесчисленных животных и растений. Создатели этих стен, очевидно, способны были растягивать камень, как горячую карамель, и лепить его, как воск.

Пересохшие каналы — теперь их заполняла только сыпучая пыль — бежали из комнаты в комнату, пересеченные узкими, богато украшенными мостиками. Над головой огромные канделябры в форме фантастических, невероятных цветов свешивались с каменных листьев и лиан, фестонами покрывавших потолок. Мириамель поймала себя на том, что ей безумно хотелось бы увидеть их расцветающими ярким светом. Судя по остаткам цвета, все еще сохранившегося на изгибах камня, дворец сверкал радугой фантазии, почти невообразимой.

Но хотя разрушенные помещения ослепляли своим великолепием, было и еще нечто в дивных залах, отчего ей становилось не по себе. Несмотря на всю их красоту, они явно предназначались для существ, которые видят все иначе, чем смертные. Углы были странными, расположение беспокоящим. Некоторые залы с высокими сводами казались слишком большими для своего убранства, но другие были почти пугающе забиты и запутаны орнаментом — в них мог поместиться только один человек. Что было еще более странно, остатки замка ситхи не казались полностью мертвыми. Вдобавок к слабым звукам, напоминающим голоса, и странному движению воздуха в казалось бы безветренном месте Мириамель видела повсюду неуловимое мерцание, намек на движение где-то вне ее поля зрения, как будто ничто не было настоящим. Она представляла себе, что может моргнуть и обнаружить Асу’а возродившимся или — что тоже вероятно — грязь на полу и пыльные стены голых пещер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Здесь нет Бога.

— Какой смысл ваших слов? — поинтересовался Бинабик.

Трапеза была закончена, они снова несли седельные сумки вниз по длинной галерее с высокими стенами, через узкие мостики, как полет стрелы перекинутые через пустоту. Вокруг была тьма, которую не мог пробить свет факела.