Коптский крест - Борис Батыршин

Надо признать, что карманный двуствольный пистолетик под мощный кольтовский патрон — не самое привычное оружие для русского офицера. Да и мирные обыватели, приобретая в оружейной лавке карманное ствол, выбирали, как правило, «Бульдог» или другой, похожий на него, компактный револьвер. Мода, что поделать… после выстрела Засулич[138] эта модель пользовалась в России неизменным успехом.

Никонов же получил «Дерринжер» подарок от энсина с американского корвета — когда «Разбойник», на котором Никонов служил тогда еще мичманом, посетил Нагасаки. Американец оказался ярым южанином и много рассказывал о событиях 20-тилетней давности у себя на родине — а напоследок преподнес русскому моряку пистолетик, двойник которого, «чуть не избавил Юг от этих наглых янки». Никонов не разделял политические убеждения американского моряка — но тот оказался симпатичным малым, водку пил наравне с офицерами «Разбойника» — так что подарок был принят. Никонов отдарился казачьим бебутом в богатых, выложенных серебром ножнах — и с удовольствием наблюдал, как американец восхищался непривычным оружием.

Никонов достаточно быстро оценил преимущества американского карманного пистолетика — удобный в ношении, он помещался в любой карман; при том — обладал довольно сильным боем, чего нельзя было сказать о большинстве столь модных в России «Бульдогов».

Но увы — наглого детину «Дерринжер» не впечатлил. Это слегка озадачило Никонова — собственный житейский опыт ясно говорил лейтенанту что любой мизерабль из городских низов, стоит только увидеть направленный ему в лицо пистолет, становится угодливо-покорным и старается как можно быстрее ретироваться. Однако ж, верзила с малопонятным воплем, — «ах ты, падла, флобером[139] пугать вздумал»? — попер на лейтенанта, занося кулак для очередной плюхи.

Что ж, сам виноват. Никонов направил «Дерринжер» в правое плечо негодяя и…

— Ну что, тварь, доигрался? Счас узнаешь, что такое десант!

Детина отскочил в сторону. Со стороны подъезда к детине подскочил невысокий, крепкий малый, одетый в странную, без рукавов, бело-голубую тельняшку. В руках он держал небольшую, как бы лакированную дубинку характерной, расширяющейся к концу формы — и угрожающе размахивал ею перед носом наглого верзилы. Дубинка, похоже, произвела на того куда большее впечатление, чем «Дерринжер» — негодяй, выставив перед собой руки, забормотал что-то примирительное — а сам бочком-бочком стал отступать к подворотне. На парня в тельняшке призыв к сдержанности не произвел никакого впечатления — он изо всех сил грохнул дубинкой по огромному, выпуклому окну повозки (оно, против ожидания лейтенанта, не разлетелось вдребезги, а как бы прогнулось, пойдя сплошной мелкой сеткой трещин) и с боевым кличем нецензурного содержания кинулся вслед за супостатом. Никонов с облегчением опустил пистолетик — стрелять, похоже, не придется.

— Ой, вы же весь в крови! Давайте я посмотрю, перевязать же надо! И врача вызвать! Этот… вас сильно покалечил?

Барышня, оказывается, никуда не делась. Стоило Никонову вступиться за нее, как та метнулась в сторону и пропала из виду — и вот теперь, похоже, нашлась. Она чуть ли не насильно усадила лейтенанта на низенькую скамеечку посреди двора и принялась вытирать лицо платком. А сам лейтенант, постепенно отходя от потрясения, с удовольствием взирал на едва-едва прикрытые сорочкой прелести девицы, колыхавшиеся буквально в паре дюймов от его лица.

— Подождите, вон какое сильное рассечение! — как ни в чем ни бывало, продолжала щебетать та. — Пойдемте, поднимемся к нам, надо вам умыться и рану перекисью обработать… а там посмотрим, что делать. Вообще-то, тут шить надо — я Ромке скажу, пусть везет вас в травмпункт. И побои хорошо бы снять, пусть потом этот гад покрутится… Ромка! Ромка, давай сюда! Да плюнь ты на этого козла, никуда он не денется, пока тачка его тут стоит!

— А вы — сможете встать? — энергичная барышня снова переключилась на Никонова. — давайте, я вам помогу… и с этими словами она ловко подхватила лейтенанта, вынудив его обнять спасительницу за плечи. — Вот так… вас не тошнит? А то вон какой здоровый, вполне может и сотряс быть. Сейчас-сейчас, осторожнее…

В общем, через несколько минут лейтенант уже сидел на кухне, в квартире своих новых знакомых. Ольга и Роман — так звали барышню и воинственного молодого человека — оказались братом и сестрой. За те несколько минут, пока Ольга промывала рану Никонова, она успела поведать ему, что родители их погибли в автокатастрофе (Никонов понял, что речь о каком-то несчастном случае, но переспрашивать не стал), брат совсем недавно вернулся из армии, а она вот учится в мединституте на 3-м курсе — а потому умеет оказывать медицинскую помощь.

«Значит еще и курсистка? Что ж, это многое объясняло — в бытность в свою в Петербурге, Никонову приходилось весьма близко общаться я с тамошними курсистками — простота нравов барышень — бестужевок[140] стала притчей во языцех среди столичных молодых офицеров. Брат ее больше отмалчивался; впрочем, он смотрел на Никонова вполне доброжелательно. Но стоило лейтенанту спросить, в каком полку служил молодой человек и почему так рано оставил службу — от этой сдержанности не осталось и следа. Из долгого и путаного рассказа Романа Никонов понял, что молодой человек служил в чем-то вроде морской пехоты (во всяком случае, он не раз и не два назвал себя «десантником»), службу оставил в чине сержанта, из-за полученной на учениях травмы, но намеревается, подлечившись, вернуться в армию — «на контракт», как он сам пояснил лейтенанту. В рассказе Романа, моряк уловил подробность, мгновенно заставившую его забыть обо всех остальных непонятностях. Дело в том, что молодой человек, среди прочего, назвал год, когда был призван на службу — две тысячи двенадцатый. Сначала Никонов решил, что это оговорка, и переспросил, но Роман легко повторил дату. Да и Ольга подтвердила: да, брата забрали в армию в 2012-м, через полгода после того как папа с мамой…

Дальше Никонов слушал но уже вполуха. В голове набатом билось — «Две»! «Тысячи»! «Четырнадцатый»! А календарь с яркими картинками на стене? «Май, 2014 года» — значилось на страничке. Выходит, волей «американского гостя» он переброшен в будущее, на 128 лет? Значит, подозрения были справедливы — и Олег Иванович, действительно, кто-то вроде капитана Немо или Робура-Завоевателя, только поставивший себе на службу не просто науку, но само время? А раз так — то каким же наивным и глупым казалось теперь отчаянное бегство лейтенанта! Раз уж похититель обладал таким могуществом — о каком сопротивлении могла идти речь?

— Ну вот. — Ольга, наконец, закончила обрабатывал рану лейтенанта и довольно ловко бинтовала голову моряка. — Пока так сойдет, но вообще-то, надо в травмпункт. Раз голова не кружится — может, Ромик поможет вам добраться? Тут недалеко есть, На Таганке, в детской поликлинике. Ой, только у вас пиджак в крови, надо вам найти что-нибудь подходящее. — и Ольга кинулась к огромному, почти в высоту комнаты, зеркалу на стене. Зеркало послушно отъехало в сторону — за ним оказался неглубокий шкаф, полный платья. — Ром, я дам Сереже твою ветровку, не против?

Ага, значит, он уже «Сережа»? Никонов и не заметил, когда успел сообщить энергичной курсистке свое имя — но был уверен, что назвался никаким не «Сережей» а, как и подобает, Сергеем Алексеевичем. Напористая, однако, барышня!

Лейтенант вздохнул. Оставалось одно — раз уж судьба свела его с этой парой, надо не пытаться играть с ними в кошки-мышки, а открыться — а там уж, будь что будет. Лейтенант сразу и окончательно поверил, что судьба и злая воля Семенова забросила его в далекое будущее — и первым делом надо найти кого-то кто поверит ему и согласится помочь. А раз так — то стоит ли откладывать это действо?

Так что — Никонов, не без некоторых колебаний, отстранил от себя хлопочущую курсистку.

— Спасибо, милейшая — Ольга… простите, не знаю, как вас по батюшке. И вам я очень благодарен за столь своевременную помощь, сержант. А теперь — не соблаговолите ли вы выслушать мою историю?

Глава сорок четвертая

Двое мужчин медленно шли по Гороховской улице. Над Москвой угасал закат — небо на востоке наливалось уже синими чёрнилами, а на густо-розовом фоне западной стороны горизонта ясно вырисовывались силуэты церквей. Лениво процокала мимо пролетка; извозчик, маящийся от скуки, проводил идущих взглядом — вырядятся же баре!

Выглядели эти двое и правда необычно. Если первый был одет, как вполне солидный господин — в светлый габардиновый макинтош, при трости и шляпе, — то второй смотрелся нелепо — в короткой, несерьезной и какой-то блестящей куртке, вызывающе-оранжевого цвета, с шутовской круглой шапочкой с длинным козырьком на голове, он выделялся на улицах Москвы, как белая ворона. Шутовски одетый господин что-то втолковывал собеседнику, энергично размахивая руками. Тот внимательно слушал, изредка кивая. При этом господин в нелепом платье ухитрялся еще и озираться по сторонам, глазея на все подряд — на проезжающего мимо извозчика, на церковь, на бакалейную лавку на углу, на стайку мальчишек, играющих в подворотне в свайку…