Мальчишник. Райское наслаждение - Рощина Наталия

Голубев нервно закурил: он сравнил впечатления, полученные от сегодняшнего общения с девушками, с тем цирком, что они с Ларисой разыгрывают в постели. Интересно, зачем они это делают, если оба давно получают удовлетворение на стороне? Обоим это прекрасно известно. Никаких сравнений. Тот страшный момент, когда впервые выяснилось, что они не верны друг другу, давно миновал. Лариса периодически меняет любовников, он — чаще. Голубев давно перестал вести счет победам на любовном фронте. В его объятиях побывали самые разные по темпераменту, общественному и семейному статусу женщины. Если это была замужняя дама, Гордей не испытывал угрызений совести. Он давно привык к роли обманутого мужа, который, правда, не остается в долгу. Пусть и другие с рогами походят. Мужская солидарность в данном случае не срабатывала.

«Пора писать мемуары», — подумал Гордей, но тут же осекся. Их пишут тогда, когда больше не ждешь уже ничего от жизни, когда в реальной жизни уже поставлена на себе жирная точка. Вот тогда и нужна иллюзия продолжения, воспоминания о горячих страстях, но, увы, чужие страсти никого не интересуют. Мимо мелькали силуэты прохожих, свечи высотных зданий. Он чувствовал себя почти уютно, почти счастливым. Лузгин мешал зачеркнуть слово «почти». Да, разговора, по-видимому, не избежать.

Предположения Гордея подтвердились. Едва он подошел к двери номера, надежды на то, что Лузгин спит, покинули его. Один из охранников передал просьбу Лузгина зайти к нему. Его номер был рядом. Голубев обреченно кивнул и вместо того, чтобы открыть свою дверь, постучал в соседнюю.

— Привет, — Гордей осторожно вошел. Свет выключен. Лишь настольная лампа освещает комнату неярким светом, интимным, ненавязчивым, что так не вязалось с предстоящим разговором.

— Твои забавы затянулись, — Лузгин проигнорировал приветствие. Он сидел в кресле, закинув ногу за ногу. В пепельнице полно окурков. Шеф много курил, когда нервничал. Голубев вдруг почувствовал себя виноватым. Это из-за него он заглотнул такую дозу никотина? Отчего бы ему так переживать? Ах, да. Пришлось отказаться от такого наслаждения и все для того, чтобы соблюсти кодекс чести. Жалеет теперь, но кто же виноват?

— Я потерял счет времени, — Гордей развел руками. — Я был полностью во власти плотских желаний. С тобой такое случается?

— Да, — Лузгин был краток. Пусть Гордей говорит.

— Сегодня ты показал пример целомудрия, Лева. Умыл меня. Ты порядочный, чистый, честный, а я, так, потереться приехал. Ты всегда и во всем первый. Ты — пример, а я… Кстати, я уже жалею, что не согласился на твое предложение. Мне было бы спокойнее одному.

— Я не осуждаю тебя, — Лузгин поднялся, включил верхнее освещение. Голубев стоял посреди комнаты, словно школьник, которого вызвали к директору. Весь его вид был протестом против несправедливых обвинений. — Присаживайся.

— Спасибо. — Голубев плюхнулся в одно из глубоких кресел. — И что ты так завелся?

— Все ничего, Гордей, все в порядке. Только меня нужно было спросить: хочу ли я таких развлечений. Я уже большой мальчик, меня трудно удивить и сбить с толку, понимаешь?

— Я всегда знал это.

— Тогда я не понимаю, — закуривая очередную сигарету, произнес Лузгин. — Мы знаем друг друга много лет. Мы — партнеры в бизнесе, здесь у нас царит полное согласие. Все остальное должно обсуждаться так же серьезно.

— Я не возражаю, — Голубев устало потер лоб. — Я хотел как лучше. Хотел развлечь тебя и себя заодно.

— Благими намерениями вымощена дорога в преисподнюю, — заметил Лев. Его голубые глаза насмешливо щурились. — С каких пор ты заботишься о моей предстательной железе?

— Ты грубо излагаешь.

— А в твоих словах сплошное «изящество». Нагнал телок в бассейн и доволен. Японки, немки, венгерки — кого я упустил?

— Ты упустил все, Лева!

— Мне эти местные утешительницы ни к чему.

— Брезгуешь?

— Тебе не понять, Гордей, — Лузгин погасил сигарету. — Именно поэтому я не стану ничего объяснять. Хочу предупредить: еще одна такая выходка, еще одно «благое дело», которое может помешать моей личной жизни, и мы расстанемся. Ты же можешь поиметь весь Лас-Вегас, я слова не скажу. Но о своем члене я позабочусь сам.

— Лева, не перегибай. Ты из меня сейчас такое сделал говно…

— «Такое» — это в самый раз для тебя, — усмехнулся Лузгин. — Ты сам это сказал, заметь. Все. Больше к этому не возвращаемся.

— Само собой.

— И последняя новость, которая тебе тоже не понравится.

— Какая? — напрягся Голубев.

— Я в субботу хочу быть дома.

— Командировка сокращена до минимума. Капец мальчишнику, — расстроился Гордей. Он уже смирился с тем, что из развлечений остается только казино, но Лузгин решил вообще улететь из Штатов. Когда еще представится возможность так здорово провести время? Надо же быть таким твердолобым, чтобы соблюдать только свои интересы. А кто подумает о несчастном Гордее? Кому нужен мужчина с нерастраченным потенциалом? Сегодня девочки довели его до полного изнеможения, но как же это было приятно. Они называли его гигантом. Понятно, что комплименты клиентам — часть их работы, но он получил все по высшему классу. Лузгин со своей верностью все испортил. Девочек можно нанять на несколько дней. Американцы так и не поняли, почему Лузгин отказался от их услуг. Голубев пытался перевести все в шутку, сказал, что отработает за себя и за того парня. Ему таки пришлось попотеть, но девочкам не пришлось жалеть. Они искренне хотели продолжения. Однако никто не знал, какая вожжа ударит под хвост обидевшемуся шефу. Значит, придется уезжать. Жаль. Лузгину что — он возвращается к любимой жене, а вот ему, Голубеву, такая перспектива не грозит. Как же все надоело…

— Ты можешь задержаться, но во вторник, максимум в среду быть на работе, — это был бальзам на душу Гордею, Лузгин решился на это, увидев, как помрачнело лицо партнера.

— Ты не шутишь? — оживился Гордей.

— Не шучу. Я сегодня займусь билетами. На какой день брать тебе?

— Дай мне максимум, — улыбнулся Голубев. — Это тебе, счастливчику, домой нужно, а мне бы век его не видеть.

— Зачем ты так живешь? Какой в этом смысл? — впервые за долгие годы Лузгин позволил себе задать эти вопросы вслух. Он подошел к креслу, и Голубеву стало совсем уж неуютно. — Кому это нужно?

На лице Голубева застыла натянутая улыбка. Лев вторгался в область, куда сам Гордей не любил захаживать. Если попытаться ответить, то получится, что он, Голубев, еще тот тип. И жена его — еще та сучка, которая гуляет от него без всякого стыда. При этом она не уходит от него потому, что привыкла к шикарной, беззаботной жизни, которую он обеспечивает, а он… Он не уходит потому… Однажды они попали в автомобильную катастрофу. Голубев был виновником происшедшего. Сам он тогда отделался легкими ушибами, синяками, царапинами, а вот Лариса угодила на операционный стол. После операции хирург сказал ему, что она не сможет иметь детей. Голубев тогда дал себе слово, что никогда не бросит эту женщину, если только она сама не захочет уйти от него.

Первое время после больницы у них словно второй медовый месяц начался. Не в плане безудержного секса, а в том трепете и нежности, которые ощущались в каждом взгляде, жесте. Ни Лариса, ни Гордей не вспоминали о том, что произошло. Как будто не было никакой аварии, больницы, приговора врачей. Голубевы словно открывали друг друга заново. Золотая пора. Воспоминания сдавили горло Гордея, стон рвался наружу, глаза повлажнели, сердце сдавило… Голубев опустил голову. Нет, Лев не должен видеть его таким. Потому что очень скоро наступили тяжелые времена. Глаза его стали сухими, как и отношения, которые с тех пор царят в их семье.

Вспыхнувшая было любовь умерла, начался период, когда было много обвинений, упреков, злости, измен. Они мучили друг друга. Лариса получала какое-то особое наслаждение от романов на стороне, а Гордей… Он не отставал. Он говорил себе, что должен терпеть все ее капризы, измены. Он должен вытерпеть все до конца. Это его крест. Признаться в этом было нелегко. Вот почему он пытался заглушить то обещание, словно наркозом, страстным, ни к чему не обязывающим сексом. Он успокаивал себя тем, что у него еще есть время начать жизнь «по-настоящему». По-настоящему. Так он подумал, когда впервые увидел Василису. Это была женщина, ради которой он мог бы нарушить свое обещание, не чувствуя за собой вины. Прошел год, но он до сих пор помнил то невероятное ощущение будущего счастья, которое переполняло его от одной мысли о возможности перемен. Рыжеволосая, не красавица, но и не дурнушка, зеленоглазая колдунья, она сразу привлекла его внимание. Как он тогда был красноречив. От волнения, кажется, он прочел Василисе целую лекцию о нэцке. Да, это его конек. Они бы еще многое узнали друг о друге, но появился Лузгин. Собственно, он уже был тогда, когда Гордей строил свои планы на песке. Надежда умерла, едва зародившись. Тогда он перестал строить планы на будущее, потому что в его будущем была лишь Лариса с постоянным лицемерием «на людях» и полным отчуждением в пределах так называемого семейного очага. В нем не было огня, ничего подобного, даже искры угасли. Сколько же они будут мучить друг друга? Лева прав, зачем все это.