VIP значит вампир - Юлия Набокова

Она была молода собой и стара душой. Она никогда не оставалась одна, но уже давно была бесконечно одинокой. Ее жизнь неслась чередой балов, вечеринок, свиданий, а ей хотелось покоя. Выпроводив очередного случайного кавалера, поделившегося с ней своей молодостью и своей кровью, Эльза садилась за холст и рисовала щечки-яблочки, мягкие завитки волос, курносый нос и восторженные голубые глаза маленького Ганса.

Еще недавно она любила рисовать портреты своих любовников. За пятьдесят лет их накопилось больше тысячи – натуральная блондинка с тонкой талией и пышным от природы бюстом никогда не знала недостатка в поклонниках.

Последние рисунки были посвящены пухлому белокурому ангелочку. На них Ганс смеялся, грустил, играл со щенком, безмятежно спал, носился с сачком по цветущему лугу. Если листать рисунки быстро, то Ганс словно оживал и, перескакивая с листа на лист, будто бы жил настоящей жизнью. Перебирая страницы жизни мальчика, существующего только в ее воображении, Эльза то смеялась, то плакала. Своих детей у нее не было – не успела. А ведь мог быть такой милый, розовощекий Ганс… Как она завидовала Пигмалиону, оживившему свою Галатею! Миллион жарких поцелуев своих любовников она не задумываясь поменяла бы на один родственный поцелуй белокурого мальчугана. Пятьдесят лет бурной молодости отдала бы за несколько лет тихой, уютной старости в окружении внуков.

Эльза выглядела девушкой, а мечтала стать бабушкой. Ее даже перестала радовать собственная галерея, к обладанию которой она так стремилась все эти годы, пока была свободной художницей и колесила по миру, меняя страны, имена и манеру живописи. Пару раз даже изменяла ей, оба раза неудачно. Сначала приняла предложение Инес и пробовала себя в дизайне моды. Лица моделей получались живыми и одухотворенными, а вот модели платьев безыскусными и неинтересными. Инес, очарованная ее картинами, тогда не смогла скрыть своего разочарования и признала, что мода не конек Эльзы.

Позже Эльза отложила кисти ради фотоаппарата и попыталась освоить новое искусство, но оно не пришлось ей по душе. Фотоснимки были лишь отпечатком реальности; картины же, пропущенные через сердце, становились отражением и ее внутреннего мира.

Ее галерея пользовалась успехом; выставки, работы для которых Эльза придирчиво отбирала, позволяли молодым художники заявить о себе и найти меценатов. По себе зная о тяготах жизни начинающих Суриковых и Пикассо, Эльза мечтала открыть свою галерею и сделать ее стартовой площадкой для юных талантов. Год пролетел в приятных хлопотах, а потом в ее сны пришел Ганс, и галерея отошла на второй план…

Люди изобретали средства и процедуры для омоложения и неистово жаждали вечной молодости, а Эльза считала ее своим проклятием и упорно рисовала портреты себя сорокалетней, пятидесятилетней, семидесятилетней. Щедро наносила паутинку морщин, с трепетом прорисовывала мешки под глазами и пигментные пятна на лбу, добавляла серебристые нити в волосы, растушевывала четкий овал лица.

– Это твоя бабушка? – спросил как-то ее эпизодический любовник, разглядывая портрет, который Эльза забыла на столе.

Художница взволнованно кивнула.

– Нравится?

Двадцатилетний манекенщик равнодушно пожал плечами:

– Старуха! Хоть бы пластику сделала, совсем себя запустила. Ты же такой никогда не будешь? – Он потянулся к ней, желая обнять за талию, и не понял, как оказался за дверью.

В ту ночь Эльза осталась голодной, но жажды она не чувствовала. В приступе вдохновения она рисовала портрет себя девяностолетней – такой, какой она никогда не будет, такой, какой она больше всего на свете мечтает стать.

В то время как сорокалетние дамы страстно стремились избавиться от морщин и скупали дорогие кремы, Эльза мечтала о креме для морщин, который проявит рисунок прожитых лет на ее гладком лбу, в уголках глаз и рта. Как стареющие женщины были одержимы молодостью, Эльза после семьдесят пятого дня рождения сделалась одержима старостью. Молодость стала для нее затянувшимся карнавалом, набившим оскомину, скучным, надоевшим до смерти и превратившимся в ее персональный ад. Старость казалась недостижимым раем – с тихими семейными радостями, с заботой близких, с заслуженным покоем.

Мало кто из вампиров понимал ее. Большинство из московской общины были еще молоды. Старшие вампиры сочувствующе кивали головой, твердили о неизбежных кризисах и протягивали визитку штатного психолога Владислава, специализировавшегося на возрастной психологии и вопросах долголетия.

Мозгоправ оказался столетним вампиром, заставшим еще публичные лекции Фрейда. Правда, в отличие от именитого учителя он не стал списывать все проблемы на либидо и посоветовал Эльзе неожиданное решение. Вампирша должна была найти свою ровесницу среди людей и на время стать ее тенью. Следить за каждым ее шагом, узнать ее образ жизни. Как живет, чем дышит, с кем дружит, что покупает на завтрак, какие отношения поддерживает с близкими и особенно с внуками.

– Зачем? – недоуменно возразила Эльза.

– Потому что такой могла бы быть твоя жизнь сейчас, – рассудительно заметил Владислав. – Представь себе, что эта пожилая женщина – это ты сама, только в параллельном измерении, где нет жажды и молодости, зато есть старение и болезни… Изучи ее жизнь, ее радости и горести. Ведь это то самое, что, тебе кажется, ты потеряла. Проанализируй, сравни. Наблюдай сперва на расстоянии, будь осторожна – старушки очень подозрительны и замечают любую мелочь. Потом ты должна с ней познакомиться. Приди к ней под видом… соцработницы, например! Принеси продукты, предложи помощь, расспроси ее о жизни. Прояви внимание – и она сама откроет тебе свою душу, расскажет обо всем. Если после этого разговора у тебя останутся вопросы – приходи.

Выйдя из уютного, напоенного едва уловимым ароматом лимона кабинета психолога на крыльцо, Эльза замерла, заметив в пестрой толпе прохожих черную кляксу, которая неотвратимо приближалась к ней. Старуха – грязная, растрепанная, скверно пахнущая, с перекошенным от злобы лицом, была похожа на ведьму. Отталкивающе безобразная и пугающая, она шагала по улице и громогласно разговаривала сама с собой, ругая власть, погоду, людей. Прохожие, спешащие по своим важным делам по оживленной улице, шарахались от нищенки, как от чумной, словно боялись заразиться от нее несчастьем и безумием. «А ведь она похожа на мою ровесницу, – с дрожью подумала Эльза, не в силах отвести взгляда от неприятной старухи. – Неужели и я могла стать такой?»

Поравнявшись с крыльцом, на котором изваянием застыла вампирша, нищенка привалилась к нему, чтобы перевести дыхание. Ноздри Эльзы затрепетали, почуяв запах давно не мытого тела и старческого пота. Даже два пшика изысканных духов «Герлен», которые она сделала минуту назад, прихорашиваясь у зеркала в фойе, не могли перебить этого отвратительного запаха – старости и безнадежности. Эльзе захотелось сбежать. Но не могло быть и речи о том, чтобы спуститься по ступеням и поравняться со старухой.