Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф

Тосканского при Петре Леопольде из династиий Габсбургов (1747–1792), впоследствии императоре Леопольде II, в значительной степени повлияли на реформу уголовного права за пределами империи. Парадный проект реформы, задуманный великим герцогом в соответствии с идеями Просвещения, вступил в силу в 1786 году после почти пятилетней подготовительной работы, но действовал без изменений всего четыре года, после чего был переработан, а его содержание стало более расплывчатым. В своем первоначальном виде реформа предусматривала отмену смертной казни и других телесных наказаний; рациональный процессуальный закон также не оставлял места для пыток. Это изменение коснулось и преступлений против религии. По словам одного современного исследователя, «вопреки старому уголовному праву, обоснованному и детерминированному теократией, эта группа преступлений была декриминализирована»[682]. Например, ограбление церкви больше не считалось святотатством, а квалифицировалось как хищение. Богохульство рассматривалось как нарушение, подлежащее ведению полиции, и, таким образом, относилось уже не к delitti («преступлениям»), а к contravvenzioni («проступкам»), которые должны были караться более мягкими наказаниями в порядке упрощенного судопроизводства, согласно статье 61 Уголовного кодекса Тосканы[683]. Только в случае богохульной ереси ситуация была иной: тот, кто препятствует богослужению, или виновный в другом публичном нечестии мог быть наказан принудительными работами, как и любой, кто «осмелился публично учить принципам, противоречащим нашей святой католической религии». С такими врагами общества нужно было расправляться с образцовой строгостью. На самом деле наказание в виде принудительных работ было самой суровой санкцией, предусмотренной уголовным законодательством Тосканы. Несмотря на просвещенное обоснование, «декриминализация» религиозных преступлений в Кодексе Леопольда имела четкие границы.

Напротив, прусский Общий земельный закон 1794 года, во многих других областях представляющий собой неудовлетворительный компромисс между феодальными традициями и нормами Просвещения, в области религиозного законодательства остается впечатляющим практическим воплощением обсуждаемых максим (PrALG[684] II‐20, § 214 и сл.). В программном разделе «Об оскорблении религиозных обществ» говорится: «Тот, кто оскорбляет религиозные общества, установленные в государстве, богохульствами в публичных речах или письменных текстах либо бесчестящими поступками и поведением», должен быть наказан лишением свободы на срок от четырех недель до шести месяцев. Очевидно, что в качестве жертвы богохульства фигурирует религиозная община, а не божество или государство. Дополнительные положения ясно дают понять, что общественный порядок и общественное спокойствие также являются важными объектами защиты. Таким образом, «ожесточение религиозных партий друг против друга», например посредством проповедей, также является наказуемым преступлением, и даже осуждается преувеличенное религиозное рвение между супругами (§ 227 и сл.). Наказание за «публично произнесенное грубое богохульство», которое «вызывает общее негодование», регулируется отдельно и предусматривает от двух до шести месяцев лишения свободы (§ 217).

Однако было бы неверно рассматривать такие правила как однозначный путь в направлении к современности, которому в следующем столетии следовало большинство германских государств. Даже после упразднения Империи в 1806 году правовая ситуация в Германии оставалась неясной. В стране по-прежнему преобладал плюрализм. Это касалось права в целом и тем более богохульства[685]. Королевство Бавария было исключением среди германских государств, во многом благодаря работе правового реформатора Фейербаха. В Уголовном кодексе 1813 года нет пункта о богохульстве, наказывается только препятствование богослужениям и религиозным собраниям или нападение на «служителей религии»[686]. Но у Баварии не было последователей, за исключением, возможно, герцогства Ольденбургского (Уголовный кодекс 1814 года)[687].

Подавляющее большинство заметных кодификаций уголовного права вплоть до середины XIX века содержали более или менее обширные положения о богохульстве, не ограничиваясь защитой церковных помещений и служителей. В некоторых государствах уголовное законодательство было сосредоточено на защите учений и обычаев «религиозного общества» (Королевство Вюртемберг, 1839 г.) или «религиозной партии, признанной или терпимой государством» (Великое герцогство Гессен, 1841 г.), от насмешек, унижения, оскорбительных действий, публичного презрения и «нарушения должного почтения» (Королевство Ганновер, 1840 г.)[688]. В большинстве кодификаций уголовного права того времени богохульство, как и прежде, наказывалось безоговорочно (и без дальнейшей квалификации). Даже Уголовный кодекс Королевства Пруссия 1851 года (снова) грозил тюремным заключением на срок до трех лет каждому, кто «публично хулит Бога устно, письменно или как-либо иначе»[689].

В литературе это часто рассматривается как реакционный возврат к ситуации до стандартов, принятых в дебатах эпохи Просвещения. Однако с учетом приведенных результатов исследования представляется несколько иное: ситуация характеризовалась скорее односторонним подчеркиванием идеи, что богохульство является преступлением против государства. Именно в послереволюционную эпоху бидермайера до 1848 года власти считали, что могут рассчитывать на поддержку религии «против беспокойного или даже вдумчивого гражданина». «Политическому и социальному брожению» того времени должна была противостоять религия (и уголовное право, защищающее религию) как авторитет, «держащий гражданина в узде»[690]. Ведь, как лаконично выразился барон фон Пройшен в 1841 году, «религиозная вера – главная опора государства»[691].

Великобритания: постепенно сдвигая границы

Первым современным обществом в Европе, бесспорно, считают Англию благодаря парламенту, имевшему сильное влияние со времен позднего Средневековья, и элите, которая была ориентирована на коммерцию и торговлю на относительно раннем этапе и в которой граница между дворянством и буржуазией была более размытой, чем в других странах. В то же время на Британских островах происходили ожесточенная, порой беспощадная политическая борьба и религиозные конфликты. Не в последнюю очередь эти конфликты стали катализатором общественной полемики, которая – особенно в растущем столичном Лондоне – характеризовалась широкой коммерциализированной совокупностью средств коммуникации и ожесточенной борьбой мнений. Эта общественная полемика приобрела свои первые очертания в период после Реформации в XVI веке, усилила свое значение во время гражданской войны примерно с 1640 года и наконец утвердилась в качестве определяющей силы политической жизни конституционной монархии после Славной революции 1689 года[692]. В этой неспокойной общественной атмосфере вопрос о богохульстве рассматривался неоднократно и в некоторых отношениях весьма противоречиво[693], поэтому трансформация этого преступления началась здесь раньше, чем на континенте.

Стандартный подход по отношению к богохульникам был установлен еще в XVII веке в речах, отстаивающих необходимость их сурового наказания. Будь то шотландский реформатор Джон Нокс в 1560 году, король Яков I в начале XVII века или Уильям Лод, архиепископ Кентерберийский с 1633 года, – все они были сторонниками смертной казни за богохульство. Однако ее редко применяли, не в последнюю очередь из-за неопределенности правовых оснований. С другой стороны, уже на раннем этапе выдвигалось требование далеко идущей толерантности в религиозных вопросах, например, со стороны ведущих представителей баптистов. В своей книге «Objections Аnswered» («Ответы на возражения»), вышедшей в 1615 году, Джон Мертон прямо заявил, что богохульство является самым страшным преступлением против Бога, которое только можно себе представить: атеист просто отрицает Творца, а богохульник поносит его. Но Моисеева заповедь об убийстве была отменена Христовой заповедью о любви. Мертон отвергал даже отлучение от церкви, потому что оно лишало преступника вечного блаженства. Любое возможное наказание должно оставаться за Богом[694]. Как мы уже видели, в середине XVII века именно унитарии и радикальные