Гарибальди - Абрам Лурье

В это время Медичи перешел Адидже (Этч) и, двигаясь по Бренте, занял Борго, Левико и Перджине. Он приближался уже с востока к Триенту. Но 10 августа Гарибальди неожиданно получил телеграмму от генерала Ламармора:

«Политические соображения повелительно требуют заключения перемирия, согласно которому все наши силы должны очистить Тироль. Таков приказ короля. Поэтому распорядитесь, чтобы 11 августа к 4 часам пополудни все ваши части ушли из Тироля. То же со своей стороны должен сделать генерал Медичи».

Как! Уйти из завоеванного Тироля, горы и долины которого усеяны телами сотен юных итальянских героев! Столько крови пролито — и все напрасно!.. Глубокое возмущение овладело волонтерами, на глазах своих командиров они в бешенстве ломали свои сабли и ружья.

Гневом и негодованием наполнилась душа Гарибальди. Он окинул мысленным взором события всей тяжелой войны, проигранной не только из-за неспособности ее официальных полководцев, но и вследствие предательской политики пьемонтского правительства, пресмыкающегося перед Тюильри. Поведение французского императора во время этой войны было крайне двуличным. Он давно уже желал поссорить между собой Пруссию и Австрию, поощрял пруссаков и тайно подстрекал итальянский кабинет. Но блестящая победа прусской армии, наголову разбившей австрийцев у Садовой (3 июля 1866 года), смешала все карты Наполеона III: французская дипломатия, все расчеты которой были построены на продолжительной и изнурительной войне, способной истощить силы враждующих сторон, растерялась. Тем временем австрийский император обратился к Наполеону с просьбой о посредничестве и заявил, что отдает ему Венецианскую область с тем, чтобы он передал ее Италии. После долгих колебаний Наполеон III согласился быть посредником между воюющими сторонами и прежде всего потребовал прекращения военных действий. Немного спустя прусский представитель договаривался с ним с глазу на глаз о выгодных для Пруссии условиях мира с Австрией.

Итальянское правительство играло в этом вопросе крайне жалкую роль. Его обошли. Мир был заключен без его ведома. Пруссия, союзница Италии, не нашла даже нужным с ней советоваться. По выражению итальянских патриотов, Венеция была дана Италии, как унизительная подачка, «как кость, брошенная собаке». Ей было заявлено напрямик, что на большее нечего рассчитывать. Без дальних околичностей Наполеон отправил в Венецию генерала Лебефа для выполнения условленной процедуры: принятия этой области и передачи ее после «плебисцита» Италии. Несмотря на возмущение народа и вполне боеспособную армию, Виктору Эммануилу «ничего более не оставалось», как подписать продиктованный, ему мирный договор (3 октября). Таким образом, в результате корыстной династической политики Пьемонта накануне занятия гарибальдийцами Триента приходилось очищать весь завоеванный итальянский Тироль.

Даже самым близким людям Гарибальди не выдавал волновавших его чувств. Спокойно взял он перо и в ответ на телеграмму Ламармора написал только одно слово: «Obbedisco» («Повинуюсь»),

ПОСЛЕДНИЕ ПОБЕДЫ ГАРИБАЛЬДИ

Настало время «опрокинуть обломки светского владычества папы и завоевать для Италии ее великую столицу». Эта мысль не давала покоя отшельнику Капреры. Еще в 1864 году французские войска очистили Рим, но туринское правительство обязалось не покушаться на светскую власть папы в Риме и во всей Папской области. «В Риме не было больше солдат Бонапарта. Неужели же несколько тысяч наемников — отбросы всех европейских клоак — будут держать под угрозой великую нацию и препятствовать ей воспользоваться своими священными правами?» — писал Гарибальди. Он не мог оставаться пассивным. Разве он не клялся перед тысячными толпами итальянцев: Roma о morte! (Рим или смерть!)

Рассчитывать на туринское правительство не приходилось. Оно, по обыкновению, трепетало перед Наполеоном III, не смея и помышлять о завоевании Рима. «Ждать инициативы тех, кого это касается, — иронизировал Гарибальди, — значило лелеять напрасные надежды, о которых говорит надпись на вратах Дантова ада: «Оставь надежду всяк, сюда входящий».

В этот период революционное брожение в Италии заметно усилилось. Не только широкие массы, но и значительные слои буржуазии были недовольны трусливой политикой правительства и возмущались военными неудачами армии. Парламент резко критиковал министров. Глава правительства Риказоли распустил беспокойный парламент и назначил новые выборы. Левая фракция парламента стала энергично готовиться к выборам и обратилась к Гарибальди с просьбой приехать и принять участие в предвыборной кампании.

«В одно прекрасное весеннее утро 1867 года, — рассказывает Джесси Марио, — мы (я и мой муж) были приятно поражены, увидав, что к нашему дому на площади Беллозгвардо во Флоренции подъехала коляска, из которой вышел Гарибальди. Бодрым голосом он попросил накормить его и приготовить ванну. Его сопровождали Бассо и ординарец Маврицио». Выяснилось, что он собирается совершить поездку в Венецию и предлагает супругам Марио, Альберту и Джесси. составить ему компанию.

Поездка Гарибальди в Венецию и другие города носила, как всегда, торжественный характер: население всюду встречало его овациями. Парламентская кампания мало интересовала в это время Гарибальди, но каждое свое выступление он использовал для единственного призыва: выбирать в парламент таких людей, которые поведут патриотов на Рим! В Болонье он говорил: «Пошлите в парламент таких людей, которые поведут нас в Рим, как в свой собственный дом, людей, которым интересы народа будут дороже, чем интересы попов». В Венеции, с балкона дворца Цеккини, где он жил, Гарибальди говорил — народу: «Остался еще один кусок Италии, который имеет для нас значение: Рим! Попы не хотят уступить его Италии! Эти люди в течение стольких веков грязнили и унижали Рим, превращая его в клоаку, — пора, чтобы они перестали осквернять нашу столицу!»

Из Венеции Гарибальди поехал в Киоджию, Тревизо, Удино, Пальмануову, Беллуно, Фельте, Виченцу, Верону и всюду настойчиво повторял одно и то же: сперва надо добиваться Рима мирными средствами, но если эти средства окажутся бесполезными, придется завоевывать его силой оружия! Узнав, что выдвинутые им в парламент кандидаты — Кунео и другие — не избраны, Гарибальди махнул рукой и сказал:

— Ладно, ладно, я вижу, что не гожусь для ремесла предвыборного агитатора!

В начале сентября Гарибальди уехал в Женеву, чтобы принять участие в заседаниях Международного Конгресса Мира.

Конгресс Мира, собравшийся в 1867 году в Женеве, представлял собой довольно причудливую смесь демократов, пацифистов, анархистов, социалистов и клерикалов (последние проникли на конгресс под предлогом борьбы за «евангельский мир»!). Появление Гарибальди на трибуне конгресс встретил бурными аплодисментами, но настроение его членов резко изменилось, когда итальянский революционер громким голосом прочел свои тезисы, в числе которых были следующие: «Все нации — сестры», «Члены Конгресса избираются демократическими обществами народов», «Папство, наиболее вредная из сект, объявляется низверженным», «Место священнослужителей, «откровений» и суеверий должны занять служители науки и культуры», «Только демократия в состоянии уничтожить страшный бич человечества — войну».