Тайна двух океанов - Григорий Адамов

– Таким образом, – сказал Шелавин, – ясно, что внутри ледяной горы, почти посередине ее, находилось глубокое и широкое, замкнутое со всех сторон ущелье. Вдоль этого ущелья гора треснула и разделилась. Судя по свежести стен, это произошло совсем недавно, может быть, даже несколько часов назад. Обе половины медленно отходят друг от друга, и возможно, что примерно через сутки здесь будет не канал, а открытое море, забитое льдинами. Нам нужно торопиться, Арсен Давидович! – решительно заключил океанограф.

– Я думаю, успеем, но поспешить не мешает, – ответил зоолог и отправился со своей партией дальше, разместившись на небольшой глубине – метров тридцать от поверхности.

Шелавин со Скворешней отплыли недалеко от них на середину канала и производили там многочисленные измерения температуры на различных глубинах, близких к поверхности. Потом занялись получением проб воды, подальше от льдин, для изучения ее химического состава. На все эти кропотливые, требующие большой тщательности работы ушло часов пять.

Шелавину и Скворешне оставалось только снять показания вертушек о скорости течения непосредственно около айсберга, убрать эти приборы и вернуться на подлодку. Они условились с зоологом, что встретятся с ним на выходной площадке минут через пятнадцать.

Едва приблизившись к приборам, Шелавин обратил внимание на необычайную и совершенно неожиданную скорость течения, которую показывали вертушки.

– Что за чертовщина! – закричал пораженный океанограф. – Ведь пять часов назад айсберг двигался с ничтожной быстротой, а теперь идет со скоростью парохода, и притом в обратном направлении!

– Вероятно, ветер переменился, – сказал Скворешня, принимаясь снимать вертушки, – и дует теперь с силой в десять баллов прямо в спину льдине.

– Да знаете ли вы, чем это грозит, позвольте вас спросить? Ведь она идет прямо на соединение со своей другой половиной! Надо предупредить вахтенного… Это же несчастье!

Он быстро вызвал подлодку. Но, прежде чем он успел сказать слово, послышался тревожный голос старшего лейтенанта:

– Скорее на подлодку! Все, все! Канал закрывается! Льдины приближаются друг к другу! Скорее! Открываю выходную камеру!..

– Есть! Слушаю! Бросайте вертушки, Скворешня!.. Скорее к подлодке!

Они понеслись на десяти десятых хода по направлению к кораблю. Впереди показались стремительно плывшие туда же зоолог, Цой, Марат и Павлик.

Не успели они, однако, приблизиться к «Пионеру», как внезапно раздался громовой удар. Мощной невидимой струей воды, словно чудовищным фонтаном, и люди и подлодка были одновременно подброшены кверху. Корабль быстро опустился и сейчас же вернул себе устойчивость, по люди, вертясь и кувыркаясь, были разбросаны в разные стороны. Скворешню струя с силой ударила о ледяное дно выемки; Павлик, как пробка, взлетел на два метра над поверхностью воды. Несмотря на страшный испуг, он успел заметить, что взволнованная, как будто кипящая вода образовала теперь небольшую полынью, окруженную со всех сторон отвесными ледяными стенами высотой в несколько десятков метров.

Через пять минут все собрались на откидной площадке подлодки, необычайно встревоженные, но целые и невредимые. Один лишь Скворешня охал и кряхтел, потирая без видимой пользы для себя свои металлические бедра и бока.

Впрочем, голос капитана немедленно прекратил эти бесцельные упражнения:

– Арсен Давидович, у вас никто не пострадал?

– Все в порядке, Николай Борисович.

– Товарищ Скворешня, немедленно обследуйте дно полыньи, особенно по линии соединения обоих айсбергов. Держите все время связь с подлодкой и о замеченном доносите.

– Есть обследовать дно, товарищ командир!

Скворешня медленно шел под водой вдоль свежеобразовавшегося ледяного шва. Удар при сближении айсбергов был, очевидно, гигантской силы. Линия их соединения была исковеркана глубокими ямами и выдавленным кверху льдом. Северный и южный концы полыньи сошлись неправильно, с выступами. Но, в общем, льдины сомкнулись полностью, совершенно слитно, не оставив между собой ни единого, даже самого ничтожного просвета. Выслушивая эти донесения, капитан время от времени озабоченно произносил:

– Так… гм… плохо… очень плохо…

Когда Скворешня вернулся на подлодку и явился в центральный пост, он застал там, кроме капитана и старшего лейтенанта, также Шелавина и зоолога. Лица у всех были крайне озабочены.

– Ситуация не очень приятная, – говорил капитан, медленно расхаживая. – Возможно, что льдина надолго останется теперь в этом положении. Мороз скует ее соединившиеся половины, попутный ветер, если он удержится, будет действовать на них, как огромной силы пресс, который еще больше закрепит работу мороза.

– Но ветер может перемениться, – сказал зоолог, – и опять разбить льдину. Ведь слабое ее место – внутренняя полынья – все-таки остается.

– На перемену ветра может быть лишь слабая надежда, – возразил Шелавин. – Не забывайте, что мы находимся в области непрерывных западных ветров, обходящих в этих широтах весь земной шар над свободными пространствами Мирового океана. Именно они, эти западные ветры, и создают здесь великое непрерывное кольцо западного дрейфового течения.

– Да… – задумчиво проговорил капитан. – Мало того, что мы здесь заперты, словно в ловушке, – мы еще осуждены на полную пассивность, между тем как и ветер и течение будут относить нас на ост, в южную область Атлантического океана.

– Я думаю, что если эту льдину разбил шторм, – сказал старший лейтенант, – то тот же шторм, продолжающий и теперь свирепствовать, может ее опять разбить.

– Конечно, не исключена и такая возможность, – согласился капитан. – Но когда это будет? Сколько нам придется ждать? Между тем плавание подлодки на исходе, а план научных работ в Тихом океане довольно значительный. Мы не можем, мы не должны непроизводительно терять время. Каждый день нам дорог.

– Тем более, – сказал Шелавин, – что это пассивное ожидание помощи от шторма может окончиться совсем не так, как нам хочется: шторм может пригнать льдину к неподвижному ледяному полю, и там она примерзнет уже надолго… Может случиться и так, что по пути мы сядем на мель и тоже надолго. Нет, капитан прав: ждать нельзя!

– Что же делать? – спросил старший лейтенант. После короткого молчания капитан сказал:

– А пока, Александр Леонидович, поднимите инфракрасный разведчик над поверхностью льдины и выясните все, что нужно, чтобы иметь ясное представление об окружающих нас условиях. Через два часа я созову совещание всего командного состава, и тогда мы примем окончательное решение.

На совещании старший лейтенант доложил, что размеры льдины – четыреста семьдесят пять метров в длину с веста на ост, а ширина в том месте, где находится подлодка, – триста шестьдесят восемь метров с зюйда на норд. Ширина ледяной перемычки, отделяющей внутреннюю полынью от открытого моря, равняется на норде девяноста двум метрам, на зюйде – семидесяти шести. Температура воды в полынье – на границе замерзания: один и восемь десятых градуса ниже нуля. Можно думать, что она скоро покроется льдом. Температура наружного воздуха – тридцать два градуса ниже нуля. Судя по высоте и длине волн в открытом море, шторм десятибалльный, идет с веста; льдина крепкая, ее части уже примерзли одна к другой.

Совещание прошло очень оживленно. Было принято решение: в течение трех дней выжидать результатов действия шторма, держать корпус подлодки «на пару», согревая воду в полынье, чтобы не допустить ее замерзания и насколько возможно ослабить этим смерзание частей льдины; кроме того, по предложению старшего акустика Чижова, пустить в ход на полную мощность обе ультразвуковые пушки, кормовую и носовую, действуя лучами по линии шва, разрыхляя ими в этих местах лед и ослабляя его сопротивление шторму.

Потянулись долгие, томительные часы ожидания, безделья и тревоги. Шторм продолжался, не только не утихая, но даже усиливаясь. По поверхности океана катились огромные волны, достигавшие порой двенадцати метров высоты, и, как гигантские тараны, били по айсбергу. Их громовые удары, оглушительный грохот и рев были ясно слышны даже в полынье под водой.

Ультразвуковые пушки работали на полную мощность, все глубже разрыхляя лед по линии соединения обеих частей айсберга.

Непрерывное звенящее гудение моторов не давало ни спать, ни думать на подлодке.

Цой плохо провел первую ночь ледяного плена и уже с утра вошел в лабораторию с головной болью. Работа не клеилась. Что-то непонятное, какое-то неосознанное беспокойство уже два дня неотступно донимало его. Это началось с вечера в честь Скворешни. Нет-нет, и вспыхнет перед Цоем злобный взгляд черных, глубоко запавших глаз, испуг и бледность детского лица…

«Какая глупость! – думал он, подвинчивая регулятор в микроскопе.. – Какое злопамятство! Из-за мешка… Совсем по поговорке Скворешни: „Велыкий до неба, а дурный, як треба“. Мешок! Притронулись к его мешку!.. Экое неуважение!.. Какая обида!..»