Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Бэнович Аксенов

на то что ВСГ и ВЗС изначально отказались от какой бы то ни было политической борьбы ради задач государственной обороны и помощи раненым воинам, сталкиваясь с недоверием со стороны власти и препятствиями в работе, в условиях ухудшающейся социально-политической ситуации в стране, эти общественные организации вынужденно политизировались и начинали критиковать правительство. Эмоциональный дрейф патриотических настроений общественных союзов 1914–1917 годов прошел путь от патриотической эйфории через патриотическую тревогу к патриотической революционности.

Государственная Дума как символ перемен

Созданная первой революцией Государственная дума, в составе которой были оппозиционные партии, включая и революционные, даже для тех, кто не считал ее парламентом, являлась символом гражданского общества, несовместимого с самодержавием. Мыслящий себя «хозяином земли русской» Николай II видел в ней свое поражение, вынужденную уступку революционерам. Двенадцатого июля, накануне начала Великой войны, царь на заседании Совета министров предложил лишить Государственную думу законодательного статуса, сделав ее законосовещательным органом, но министры сумели отговорить императора от этой затеи, предвидя общественное возмущение.

Двадцатого июля, в день объявления войны Германии, Николай II подписал указ о возобновлении занятий Государственной думы. Учитывая, что в царском манифесте были слова «да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение царя с его народом», общество расценило решение в столь ответственный час созвать Думу как знак примирения, за которым должны последовать шаги, направленные как минимум на усиление роли представительного законодательного органа власти в стране (а в идеале – подтверждение ее парламентского статуса, объявление политической амнистии и проч.). М. Палеолог замечал, что созыв Думы 26 июля 1914 года, «который показался бы вполне естественным и необходимым в какой угодно другой стране, был истолкован здесь как обнаружение „конституционализма“. В либеральных кругах за это благодарны, особенно императору»[287]. Накануне открытия сессии появился слух, что «Москва намерена просить настоящей конституции, и тогда она обещает положить все средства и силы для выигрыша начатой войны»[288].

День 26 июля действительно давал общественности надежды на то, что на фоне грозных событий, желая укрепить свой союз с обществом и разрешить назревшие противоречия, власть пойдет на определенные уступки. Символическим жестом стало рукопожатие недавних ярых противников – лидера правых В. М. Пуришкевича и лидера либералов П. Н. Милюкова. Черносотенная «Земщина» посвятила этому жесту заметку под заголовком «Между членами Гос. Думы забыта рознь», добавив, что Милюков также пожал руку и черносотенцу-радикалу Н. Е. Маркову 2-му. Возникала надежда, что начавшаяся Вторая Отечественная война закончит «войну патриотизмов» и приведет к патриотической консолидации общества и власти.

При этом сам император в Думу не поехал, но утром пригласил во дворец председателей Государственного совета и Государственной думы. Характерно, что, приветствуя их, Николай II говорил не о единении власти и общества, а о национальном единении славянства – очевидно, панславистские имперские планы царя были для него важнее внутреннего сплочения. В Государственной думе перед депутатами выступали члены правительства. Премьер-министр И. Л. Горемыкин давал повод предположить, что заседания в Таврическом дворце будут проходить чаще и степень участия Думы в государственных делах возрастет:

Законодательные учреждения должны знать, что и впредь они будут досрочно созываемы, если по чрезвычайным обстоятельствам это будет признано необходимым. На вашу долю, господа, выпала великая и ответственная задача быть выразителями народных дум и народного чувства[289].

Депутаты, очевидно, были польщены речами министров правительства. О полном доверии к Думе говорил министр иностранных дел Сазонов.

Соответственно, и народные избранники в порыве патриотических чувств выражали доверие правительству.

Все понимали, что борьба с правительством должна быть приостановлена на время войны и должна смениться полным ему содействием со стороны общественности. Несмотря на отрицательное отношение к власти, мы надеялись, что и она в этих трудных обстоятельствах будет искать опоры и содействия в обществе и народе, —

вспоминал первые месяцы войны князь В. А. Оболенский[290]. Вместе с тем некоторым рефреном звучали и прошлые критические замечания, хотя они и были заметно приглушены новой патриотической риторикой. Первым 26 июля 1914 года выступал А. Ф. Керенский, который от имени фракции трудовиков выразил уверенность, что «великая стихия российской демократии вместе со всеми другими силами дадут решительный отпор нападающему врагу», хотя при этом вставил в свои слова туманную фразу об освобождении в итоге страны «от страшных внутренних пут». Керенский выразил и претензию, что «власть наша даже в этот страшный час не хочет забыть внутренней распри: не дает она амнистии боровшимся за свободу и счастье страны, не хочет примириться с нерусскими народностями»[291]. Вслед за Керенским от лица социал-демократов В. И. Хаустов также обвинил правительства всех воюющих стран в развязывании войны, но при этом выразил уверенность, что «пролетариат, постоянный защитник свободы и интересов народа, во всякий момент будет защищать культурные блага народа от всяких посягательств»[292]. П. Н. Милюков солидаризировался с двумя первыми ораторами, заявив, что «никакие внешние обстоятельства не могут изменить» позиции партии, но выразил уверенность, что «каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг – сохранить нашу страну единой и неделимой… Отложим же внутренние споры, не дадим врагу ни малейшего повода надеяться на разделяющие нас разногласия»[293]. Тем самым даже оппозиционно настроенные депутаты озвучили готовность на время забыть о своих претензиях и таким образом выдали правительству и верховной власти кредит доверия. Однако власть распорядилась им весьма своеобразно. Вопреки обещаниям постоянного сотрудничества на практике оказалось, что Дума была не «досрочно созываема», а «досрочно распускаема», что провоцировало внутренние распри и не позволяло ей выполнять свою миссию.

Заседание Думы 26 июля было однодневным, на нем были рассмотрены и приняты предложенные Министерством финансов законопроекты о мерах денежного обращения и усиления казны в военное время, после чего Дума опять отправилась на каникулы. Но надежды общества на либерализацию правительственного курса не исчезли. В августе распространились слухи, перепечатанные газетами, что вскоре будет опубликован указ, касающийся целого ряда льгот в правовом положении инородцев в России. Со ссылкой на главноуправляющего землеустройством А. В. Кривошеина сообщалось, что «этот указ будет представлять собой нечто схожее с манифестом 17-го октября»[294].

Постепенно общественность осознавала, что царский призыв к единению власти и общества мыслился не на основе компромисса, взаимных уступок, а исключительно под знаменами верноподданнического национально-консервативного патриотизма. В кругах столичной интеллигенции появились идеи подтолкнуть императора к правильному решению, составив на его имя всеподданнейший адрес. Начальник Московского охранного отделения А. П. Мартынов передавал, что в адресе будет указано на безотлагательную необходимость созыва Государственной думы и привлечение общественности к обсуждению важных вопросов, на пагубность реакционной политики. Обсуждалось, что адрес будет передан императору либо