«Русские идут!» Почему боятся России? - Лев Вершинин

В общем, родись Кенесары лет на 700 раньше, копыта казахских коней, вполне вероятно, окунулись бы в Последнее Море, лет на 200, не менее, вероятно, растоптали бы Китай или, по крайней мере, Джунгарию. В суровой же реальности сюжет лишь подтвердил еще раз ту простую истину, что всякому овощу свое время. На запрос из Оренбурга по поводу переговоров Николай Павлович наложил резолюцию простую и ясную: «Двум монархам в одном царстве не бывать!» Да и сам Кенесары рассуждал схоже. Ни о какой автономии он и слышать не хотел, выдвигая встречные условия: все три жуза по состоянию на эпоху Тауке-хан, плюс (раз уж так случилось) Букеевская Орда, плюс (хотелось бы, но необязательно) помощь в борьбе с Кокандом. При такой сшибке амбиций судьба хана Кене была решена. Несмотря на то, что «новый Чингисхан», беспощадно разоряя кокандские поселения, от российских рубежей старался держаться подальше, а за акмолинскую наглость даже предлагал заплатить компенсацию, войска Империи, поддержанные ополчением султанов, двинулись в степи, вытеснив войска хана сперва в земли Старшего жуза, а затем и вообще на коренную территорию Кокандского ханства. Воевать на два фронта, как известно, не под силу никому, тем более что воины возрожденной Орды предпочитали не покидать родные места. С трудом вырвавшись из мешка, Кенесары перешел на земли вольных киргизов в предгорьях Алатау, где попытался создать новую базу, став по ходу дела героем страшилок, которыми киргизские матери по сей день пугают непослушных детишек, и в конце концов погиб в битве с киргизским ополчением у озера Иссык-Куль. После чего киргизы, по древнему обычаю отделив голову «великого хана» от тела, тщательно ее обработали и преподнесли в дар «хану наивеличайшему», который, пожав плечами, велел передать диковинку в Эрмитаж, где она хранится и поныне наряду с шедеврами Веласкеса, Рафаэля, Тёрнера и прочих «старых голландцев».

Малая Шахматная доска

Фигура, в чем-то шекспировски-трагическая, а в чем-то карикатурная, Кенесары, отдадим ему должное, сам того не предполагая, сделал великое дело. В процессе низведения самопровозглашенного ханства Россия, не по какому-то плану (планов не строили), но, как говорил уже не раз мною цитированный Александр Сергеевич, «силою вещей» добралась, наконец, до Семиречья, то есть до юга нынешнего Казахстана, имевшего (это для понимания ситуации необходимо иметь в виду) совершенно уникальный статус. Местные кочевники считали эту землю своей, но платили дань ханам Коканда, полагавшим себя владельцами по факту контроля. Цины, понемногу обустраивавшие Синьцзян, в свою очередь, не сомневались, что эти земли принадлежат именно им, и никому другому, потому что если бы не они, территория по-прежнему была бы под джунгарами, а кому же быть правопреемником побежденного, как не победителю? Имелись аргументы и у России. С тех пор, как кокандцы обнулили в Старшем жузе ханский престол, тамошние племена жили сами по себе, под верховенством собственных султанов. Тех самых, чьи прошения о принятии под покровительство в Коллегии иностранных дел считали уже сундуками. На сундуках, конечно, лежали толстые слои пыли, но сейчас, когда границы России раздвинулись до кочевий Старшего жуза, архивы недолго было и перетряхнуть. Когда же перетряхнули, оказалось, что, как ни странно, Китай спорить не настроен. Прирастить к Поднебесной очередную порцию землицы Цины, следуя примеру предшественников, не возражали никогда, но рвать жилы за совершенно ненужную степь, оспаривая ее у очень серьезного оппонента, не считали нужным, да и силы у них были уже не те.

Поэтому досужие разговоры о демаркации плавно перешли в практическую плоскость, и даже с учетом восточной неторопливости продвигались вполне успешно, хотя окончательно все документы, зафиксировавшие признание Пекином российского суверенитета над Великой Степью, были подписаны немного позже. Совсем иначе обстояло дело с Кокандом. В отличие от консервативных, но мудрых чиновников Чжуннаньхая, тамошние мирзы и шейхи (как, впрочем, и их бухарско-хивинские близнецы) пребывали в абсолютной уверенности, что их сарбазы непобедимы, а ежели вдруг и победимы, то Аллах поможет при любом раскладе. К тому же, в отличие от Китая, где и максимального-то годового прибытка с кочевников хватило бы еле-еле на год скудного содержания не самой любимой жены Сына Неба, кокандский бюджет едва ли не наполовину формировался за счет казахов. В силу чего любые проявления диссидентства в Старшем жузе, тем паче хоть краешком связанные с русскими, пресекались на корню с недоступной даже маньчжурскому разумению жестокостью. И, коль скоро в ответ степняки ерепенились еще сильнее, карательные акции осуществлялись все чаще. В первую очередь, разумеется, против родов, просивших Россию о помощи.

В конце концов, начиная с 1839 года, кокандцев, до тех пор защищенных приказом огня не открывать, начинают бить. Сперва при встречах в степи, затем на их земле, разрушая опорные пункты. В 1853-м Коканд теряет важнейшую крепость Ак-Мечеть, ключевой пункт контроля над степями. В ходе боев выясняется, что (а) кокандцы драки не боятся, но (b) русские умеют бить их в соотношении 1 к 10 и даже 1 к 20. Так что граница медленно ползет к южной кромке Великой Степи. В 1854-м на реке Алматы выросло укрепление Верное, после чего в состав России вошел весь Заилийский край, а вдоль нижнего течения Сырдарьи возникла Сырдарьинская укрепленная линия. Всего через несколько лет Александр II подписанием «Положения об управлении Семиреченской и Сырдарьинской областями» и «Положения об управлении Тургайской, Уральской, Акмолинской и Семипалатинской областями» расставит все точки над «ё», официально включив Великую Степь в состав Империи и учредив на базе Сибирского казачьего войска новое войско, Семиреченское. Впрочем, этим «всего нескольким» предстояло изменить очень многое. В те дни по пальцам (две-три персоны в городе на Неве да пять-шесть в городе на Темзе) можно было посчитать тех, кто понимал, что ситуация меняется качественно. Что Россия, выйдя на северную линию коренных земель Коканда, достигла, наконец, своих естественных южных рубежей, и теперь уже не слегка, как случалось и раньше, а всерьез, с головой вступает в Большую Игру. Впрочем, это уже совсем иной разговор.

Глава XXХIV. ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ (1)

Вопросы теории

Подробно описывать движение России в Среднюю Азию не хочется. О всякого рода баталиях, так или иначе относящихся к той эпохе, – написано очень много, очень подробно и очень интересно. Но есть нюансы, на мой взгляд, не вполне ясные. Например: а на фига, собственно, все это затевалось? По крайней мере, именно в такой форме? Вот на том, пожалуй, и сосредоточимся. А уж там как пойдет…

Будем объективны. Очень много где Россия расширялась мирно, на благо и себе, и новым подданным, если и не сразу, то быстро свой интерес понимавшим. Но в Средней Азии все не так. Там завоевание (вернее, все-таки «включение в сферу влияния», ибо завоевано было далеко не все) не подлежит сомнению. И туда никто не звал. Люди жили своей жизнью, и людям было хорошо. Не всем, но кому-то наверняка, а остальным, по крайней мере, привычно и уютно. А русские пришли и всех поработили. Ну как поработили… Так, по крайней мере, принято считать нынче в некоторых молодых государствах. Во всяком случае, на официальном уровне, где все предельно от идеологии и запредельно на эмоциях. Особенно, если речь идет об учебниках, цель которых – выдрессировать подрастающее поколение в соответствующем духе, дать им правильную версию национальной истории, вне зависимости от того, история это или принятый и утвержденный в качестве истории миф. Что ж, тем интереснее попытаться вникнуть в суть. Поскольку, хотя теория поверяется практикой, но для такой поверки нужно сперва сформулировать теорию.

Отметая западную, рукопожатную и «суверенную» версии о «зверином оскале», в первую очередь, – по крайней мере, в советской и серьезной западной историографии, – называются экономические причины. Дескать, во-первых, караванная торговля, а во-вторых, во второй половине XIX века, после Реформы, резкий рывок промышленности и неизбежная потребность развивающегося капитала в вывозе товаров. А соответственно, поиск новых рынков сбыта, еще не освоенных вездесущими бриттами и прочими, успевшими раньше.

С первым пунктом спорить не приходится. Действительно, торговля с Востоком и Югом была одним из приоритетов России во все эпохи ее существования. Действительно, этим приоритетом обуславливались многие действия во внешней политике. И действительно, наконец, необходимость обеспечить безопасность на этих путях вынуждала Россию двигаться все дальше и дальше, в итоге дойдя до южной границы бывшего Дешт-и-Кипчак. Но вот пункт номер два вызывает определенное сомнение. Чисто в том смысле, что стремление свести все к соотношению производительных сил и производственных отношений сыграло с советскими историками злую шутку. Прошения заводчиков и фабрикантов на предмет помочь вывозу товаров в Среднюю Азию, пока там не укрепились англичане, безусловно, имели место. И знаменитый «меморандум Гагемейстера» («выгодно для России, что сбыт туда наших мануфактурных изделий усиливается, тогда как мы оттуда запасаемся разными сырыми произведениями» плюс «необходимо прекращение в Хивинском ханстве торговли невольниками и усмирение чрез это туркменских племен, кочующих на восточной стороне Каспийского моря») тоже. И «Проект устава товарищества для развития торговли в Средней Азии» С.А. Хрулева тоже факт истории.