Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев

шаг, останавливались, всадники спешивались, разводили костры, рассаживались вокруг них. Потекли неторопливые, спокойные разговоры.

Талец взглянул ввысь. Тёмные лохматые тучи неслись над лесом, стал накрапывать мелкий, противный дождик. Вечерело, деревья бросали в сторону костра длинные тени, на душе у паренька стало смутно, тревожно. Всё тело пробирал озноб, думалось: вот завтра поутру первый бой ждёт его. Должен, обязан он отплатить лютым врагам за содеянное зло. Но... Вдруг, воистину, стрела какая... Ну так что ж, стрела так стрела, смерть так смерть... Достойно встретит он последний свой час.

Чья-то тяжёлая рука легла на плечо Тальца. Он обернулся и увидел перед собой озарённое доброй улыбкой спокойное лицо Хомуни.

— Ложись-ка давай. Попону конскую постели, а под голову седло, и спи.

Талец послушал доброго совета, лёг под стволом могучего столетнего дуба, сомкнул веки, но уснуть не мог, всё ворочался, перед мысленным взором снова и снова возникала родная деревня, отец, мать, сестра, братья, душили слёзы. Наконец, не выдержав, он тихо разрыдался, уткнувшись лицом в грубую кожу седла.

Глава 46

СНОВСКАЯ СЕЧА

Половецкое войско разбило стан на берегу Снова, неподалёку от земляных валов маленького сторожевого городка. Обременённые возами добра, скотом и полоняниками, связанными арканами в длинные цени, тяжело, медленно двигались степняки в последние дни. Была орда хана Осулука подобна упившемуся кровью клещу, стала ленивой, рыхлой, малоспособной к бою.

— Возьмём на копьё Сновск, уйдём в степи, — говорил, сидя в своём шатре, старый Осулук молодым солтанам и бекам. — Сытый кипчак — плохой воин. Добыча большая — много золота и серебра будет. Что ещё нужно? Весной, когда степь зелёная, трава свежая — опять пойдём в набег. Осенью — ещё.

— Нет, хан! — взвизгнул в ярости Арсланапа, злобно выпятив нижнюю челюсть. — Я хочу найти и убить своего врага, кровника. Я знаю его имя! Это Хомуня — сакмагон каназа Всеволода! Я убью его! Кровь — за кровь, смерть — за смерть!

— Перестань, солтан! — хриплым голосом перебил его Осулук. — Погубить нас хочешь. Урусы не дураки, их земля велика. Придут, соберут новую рать, налетят на нас. У них кольчуги лучше наших, мечи — лучше, щиты — лучше. Уходить надо. Кипчак хорош тогда, когда он быстр, как ветер. А сейчас... Выйди, посмотри. Коровы, бараны, невольники, рухлядь. Да, солтан Асуп! Скажи, не вернулись ли ертаулы[256]?

— Нет, хан, — ответил, разведя руками, молодой, толстый половец.

— Куда же они делись? — Осулук по привычке стал кусать грязные ногти.

— Чего ты боишься? — усмехнулся Асуп. — Думаю, они ушли за Десну. Грабят урусские сёла. Куда им ещё деваться? Урусы разбиты, каназ Святослав спрятался в Чернигове, как лиса в норе. Возьмём Сновск, обложим их, дань платить нам будут.

Солтаны и беки одобрительно засмеялись.

Осулук промолчал. Тревожили его царящие кругом необычные тишина и спокойствие. Ой, как не нравилось ему загадочное исчезновение ертаулов!

Хан вышел из шатра, осмотрел лагерь, объехал на мохноногом низкорослом коньке сторожевые посты. По-прежнему окрест лагеря царило безмолвие. Уверовавшие в свою непобедимость степняки беззаботно веселились. Одни, упившись кумысом, ходили по земле, едва волоча ноги, другие предавались утехам любви с русскими невольницами-полонянками, третьи мирно храпели у костров.

Распустилось войско! Осулук гневно ожёг конька плетью. Одно радовало: всё-таки под рукой двенадцать тысяч воинов, с такой ратью ничего не страшно. Да и урусов нигде не видно. Может, Асуп прав? Понемногу хан остыл и успокоился.

...Ранним утром, едва забрезжило за курганами алое пламя зари, Хомуня с пешим полком левой руки и частью дружинников прокрался к вражескому стану. Вместе с другими полз по жёсткой, колючей траве и Талец. Приподнимая голову, он всматривался вперёд, замечал юрты, обозы, составленные кольцом вокруг стана и крытые бычьими шкурами.

— Шкуры кладут, дабы поджечь не мочно было, — шёпотом пояснил пареньку Хомуня.

Руссы бесшумно сняли половецкую охрану. Тихие, приглушённые вскрики не нарушили безмятежности лагеря.

И тогда Хомуня, выпрямившись в полный рост, крикнул громовым басом:

— За мной, други! Взять их в мечи!

Разметав обозы, русский полк сходу ворвался в половецкое становище, вмиг огласившееся гортанными воплями, полными сначала изумления, а после — страха и отчаяния. На едва успевших прийти в себя кочевников обрушились, словно дождь, десятки калёных стрел. Безжалостно, с тихим свистом отыскивали они среди смешавшихся степняков жертвы и разили в грудь, в шею, в спину, в голову. Выли от нестерпимой боли, кричали, катались в предсмертных судорогах застигнутые врасплох половецкие воины; вспыхивали подожжённые руссами войлочные юрты; зловеще сверкали в воздухе булатные мечи и сабли и с беспощадностью опускались на вчера казавшихся непобедимыми, а сегодня растерянных и перепуганных врагов.

Опытный Осулук в невообразимой толчее сумел-таки построить всех, кто мог ещё держать в руках оружие, плотно сомкнутыми рядами и — последнее, что ему оставалось — приказал пробиваться к лошадям, которых так неосмотрительно оставил давеча пастись на лугу близ самого берега Снова.

Хомуня, не менее опытный в ратном деле, разгадал замысел хана и, размахивая мечом, что было мочи закричал:

— Угоняйте лошадей! На брег, на брег их не пущайте!

Степняки бестолково сбивались в кучу, и даже Осулук не смог сразу понять, что полк руссов во много раз меньше и слабее их и что лишь храбрость и отчаянное желание во что бы то ни стало отомстить ненавистному врагу за разорение родной земли вели черниговских дружинников и ополченцев в бой, заставляя их, не жалея живота своего, врубаться в пекло смертельной схватки. Воистину, велики глаза у страха.

В самый разгар сечи, когда половцы уже немного пришли в себя и, тесня отряд Хомуни к подножию невысоких холмов, взобрались на своих откормленных лошадей, из леса выскочили быстрые, как ветер, конные дружинники Святослава. Сам князь, обнажив богатырский харалужный меч, первым летел навстречу неприятелю.

Плотные ряды половцев разорвались сразу в нескольких местах, они дрогнули и, не выдержав нового натиска, обратились в бегство.

— Шакалы! Грязные свиньи! Собачий помёт! — вне себя от бешенства, орал Арсланапа.

Страшно было его изуродованное, искажённое лютой злобой лицо с глубокими багровыми рубцами, напоённым яростью взглядом и хищно искривлённым ртом.

Угрозами и криком ему удалось повернуть свою орду лицом к руссам, он стал отыскивать среди множества вражьих шеломов и лиц Хомуню, наконец увидел его, издал радостный вопль, но спустя мгновение всё вокруг солтана неожиданно смешалось и спуталось. Это князь Святослав, заранее знавший, в каком месте нужно