Некроманты (сборник) - Вячеслав Бакулин

И тут среди блистательной толпы я вижу Регину.

С ее рыже-красными, огненными волосами, с ее хмурой складочкой меж бровей и чувственными полными губами. Несомненно, она. Но тут, среди «звезд», в серебристом вечернем платье?

С ней какой-то кудрявый красавчик с переливающейся в свете ламп бабочкой. Лицо у него еще ярче.

Идут под руку, мило перешептываются.

Никогда не замечал за Региной тяги к светским мероприятиям. Впрочем, я много чего не замечал. Поэтому она и ушла.

И мы должны снова встретиться? Здесь? И я, в нелепом смокинге. И, конечно, со стаканом в руке!

Ну, уж нет.

Совершаю сложный маневр, пытаясь затеряться в толпе…

Натыкаюсь на Ибиса.

– И ты здесь?! – говорим мы хором.

– Какими судьбами?

С Ибисом под ручку хорошенькая брюнетка.

– Изучаю рынок. Наша контора сработала форму для синемашки. Одного шитья золотого знаешь сколько? А фианитов на ордена?! Офигительный контракт! Да и на половине присутствующих я узнаю, так сказать, знакомые фасоны… Ах да, Тина! Тина, мой друг Фенхель… Писатель.

– Очень приятно! – пожимаю узкую девичью ладонь.

Прожигаю Ибиса испепеляющим взглядом. Он беззвучно ухмыляется.

Тут появляется Сильвия.

– Глянь, Сильвия, кого я встретил! Сильвия! Тина! Сильвия! Ибис…

Подружка Ибиса приподнимает брови, услышав его старую кличку. Готов поспорить, он не рассказывал ей о героическом прошлом.

Сильвия обворожительна. Тут же вовлекает Ибиса с его пассией в светскую беседу. Заминка с прозвищем из прошлой жизни забыта.

Я даже прощаю Сильвии ее дворецкого. Уже действует выпитое, да и ждать от нее другого – глупо.

Синема идиотская. Об этом я уже знаю от Витольда. Поделиться с ним впечатлениями не могу – после окончания просмотра Мосье Картуша обступают поклонники и поклонницы.

Выйдя в фойе с Сильвией, вновь сталкиваемся с Ибисом и Тиной.

– Ну, как синема? – спрашивает Ибис.

– Раньше я думал, – говорю я, – что самое жалкое зрелище на свете – это мой адвокат Грегор, исполняющий по пьяни народные флюговские танцы. Но эта синема его переплюнула.

Ибис заходится беззвучным смехом:

– Только прошу, не говори этого режиссеру. С недавних пор он мой приятель. И у моего начальства на него планы… О! Как раз сейчас познакомлю!

Ибис с Тиной выдвигаются на пару корпусов вперед.

Излучая волны дружелюбия, Ибис направляется к кудрявому красавчику, под руку с которым шествует Регина.

Тут происходит заминка. Потому что, радостно поздоровавшись с приятелем, Ибис узнает Регину. Косится на меня.

«Яр-Инфернополис маленький город?» – хочется сказать мне.

Кошачьи зрачки Регины заполняют собой радужку.

Но светские манеры берут верх.

Нас представляют друг другу, будто мы не знакомы, и мы делаем вид, что так и есть.

Сильвия блистает, кудрявый рассыпается в комплиментах, Ибис предстает в образе тонкого ценителя синематографа. Регина пялится на меня, покусывая губу, а я решаю, что пора навестить фуршетный столик.

Сидим на мягких красных диванах и ведем светскую беседу.

Кудрявый красавчик, как выяснилось, Лукисберг-младший, излагает свою концепцию искусства, рассказывает о том, как при помощи гриболюдской медитации будит в себе творческое начало, внутреннего гения, и дарит людям надежду и счастье.

Тина и Ибис удачно шутят и поддерживают беседу.

Сильвия молчит, прислушивается, приковывая к себе горящий взгляд кудрявого гения. Он не представляет, в какой опасности. В голове моей подружки наверняка зреет По‑настоящему-Разгромная-Статья.

Впрочем, если синема уже одобрена НекроЦензурой (а иначе бы ее премьера не проходила с такой помпой в «Большой Грелке»), почти наверняка ее «зашитый» шеф никогда статью не напечатает.

Регина бросает взгляды исподтишка – на меня, на Ибиса, снова на меня.

Я налегаю на выпивку.

– Фенхель, вы же писатель? – говорит Лукисберг. – Интересно, что вы думаете по этому поводу?

Я давлюсь коньяком. Прокашлявшись, посылаю улыбку Ибису. Тот невозмутим.

В глазах Сильвии появляется огонь. Ждет скандала.

– По поводу вашей теории, – говорю я, устраиваясь поудобней. – Вот вы говорите про внутреннего гения, скрытого в каждом, это красиво, в этом что-то от воззрений халкантийских философов… Гора Оливус, вдохновенные творцы, расцвет поэзии. С другой стороны, наблюдая окружающий мир, что мы видим?

Я делаю выразительную паузу.

Все молчат. Втягиваюсь в роль светского льва. Регина барабанит пальцами по внешней стенке бокала. Делаю изрядный глоток, улыбаюсь:

– Видим, что большинство представителей человечества бесконечно далеко от халкантийского идеала. Неравенство здесь заключается даже не в социальном положении, а в изначальных предпосылках. Люди не равны. А некоторые вообще не люди. Не всем суждено быть гениями. А что до идеалов… Мне нравится думать, что хрен у меня размером тридцать сантиметров… Хотя на самом деле он на пять сантиметров меньше.

Повисает звенящая тишина. Ибис довольно крякает.

Лукисберг хлопает глазами, а потом расплывается в улыбке.

Все оживают.

– Блестяще, – говорит Лукисберг. – Как выразительно! Правда, дорогая?

Последняя реплика предназначается Регине. Надо видеть ее лицо при этом «дорогая».

Ибис производит неимоверные усилия, чтоб обрести контроль над лицевыми мышцами.

Сильвия радостно хохочет.

Тина, кажется, ничего не поняла.

Еще одна ночь вдвоем.

Огонь в камине бросает на нас тени. Я сижу на кушетке, завернувшись в халат, с незажженной сигаретой в руке, смотрю на Сильвию.

Расхаживает от окна к двери, читает мою рукопись, хрустя большим зеленым яблоком. Светлые волосы распущены по плечам, из одежды на ней только ажурные чулки и намотанный на шею шарфик. Тот самый – вульгарный, с искорками.

Любуюсь, какая она грациозная, гибкая, нездешне загорелая.

– Ну? – спрашиваю, ломая в пальцах сигарету.

Небрежно отмахивается. Читает дальше, мягко ступая по паркету узкими ступнями.

Наконец, дочитав, аккуратной стопкой складывает листы на краю стола. Садится на стул, поджав под себя одну ногу, смотрит на меня, задумчиво хрустя яблоком.

– Что скажешь?

– Хороший рассказ, – говорит она. – Но его никогда не напечатают.

На миг я чувствую себя на месте ее некрократического шефа. Кажется, будто с моим ртом тоже поработали ниткой и иголкой. Не представляю, что сказать в ответ.

– Ох, Фенхель, – улыбается Сильвия. – Целуешься ты классно. Но как писателю-фантасту тебе еще учиться.

– В каком смысле?

– Ну, знаешь, есть такое специальное определение, как вистирская поэтика. Когда пишешь про флюгов, всяких там мотыльков и гусениц и Винклопенские войны, а имеешь в виду то, что происходит у тебя за окном. Читал же Парагорьева? Вот он тут особенно преуспел.

– Но ведь это не фантастика, – шепчу я. – Это все было! На самом деле…

Сильвия смеется. Я смотрю на раскрошенную в клочья сигарету, отряхиваю руки от табачной крошки.

– Ну да, – продолжает Сильвия, – понимаю. Ты сроднился с героями, пока все это писал. У меня такое было с очерком про гриболюдов, когда целый месяц тусовалась в коммуне этих ребят. В курсе, что один из них консультирует самого Императора? Поговаривают, у него интрижка с Ее Величеством…

Я не понимаю, о чем она говорит. В голове крутится – не роман, а рассказ. Не мемуары, а фантастика.

– Хотя сюжет мне нравится. Четверо ребят оказались в заднице мира, в гребаном аду, меж двух огней. И из-за их действий начинается война. А когда возвращаются – никому уже нет до них дела. Круто. Только надо перенести происходящее ну… например, к рубберам. В эту их материковую Латоксу, как ее там… Лаалокль-Аатцль-Тцааяс! Язык сломать можно! Если поменять сеттинг – есть шанс, что прокатит.

– Наверное, – я устало потираю виски. – Наверное, поменяю сеттинг. Да, ты совершенно права, Сильвия. Спасибо!

– Не грусти, Фенхель. И да, кстати… Слушай, у меня тут такие новости… Э‑э‑э, внезапные… В общем, я уезжаю из Яра.

– Что?

– Уезжаю. Тот парень, помнишь? В «Саду» и потом – на премьере в «Грелке»?

– Похожий на дворецкого?

– Не знаю, на кого он похож… Но это Иванов-Индиана, профессор археологии… тот самый, да, не делай такие глаза! Он заведует в Изыскательном этнографической секцией и рулит всеми «полевыми» проектами. Он сделал мне предложение.

– Руки и сердца?

– Смешно! Нет, речь идет об экспедиции по Сабинее. Земли, пострадавшие от Мора. Начиная с города Масочников – Маскавеллы. Потомки пострадавших от Мора, никогда не снимающие своих масок, город их стоит на воде и там каждый день – карнавал. И заканчивая Филинийскими островами. О том, во что превратилось тамошнее население, известно только по слухам. Ну и по романам фантастическим, конечно, хаха!