Комедия книги - Иштван Рат-Вег

«Братья мои во Христе, благочестивые приверженцы Господа нашего!.. Пришел наш час!.. Вы знаете, что со Святого Варфоломея, кого мы празднуем сегодня, поганые язычники безжалостно содрали кожу. Я уже давно разыскиваю нож, который был орудием нечестивцев. И вот, наконец, я нашел его в руках правителей почтенного города, они, которые нечестивее язычников, немилосердно обдирают им бедный народ…»

Последовавшая затем критика финансовых постановлений магистрата была столько успешной, что взволнованные прихожане тут же на месте отколотили должностных мужей, причастных к повышению и взиманию налогов. Оскорбленные власти, конечно, поспешили с жалобой к архиепископу, от которого последовал строгий выговор и твердый наказ подстрекающему к бунту священнику всенародно, с кафедры, взять свои дерзкие обвинения обратно. Именно это и произошло в ближайший праздник, при еще большем скоплении народа. Преподобный Андраш показал запечатанное мощной печатью письмо архиепископа и смиренно приступил к покаянию:

«Братья и сестры! Как покорный слуга и сын во Христе нашего милосердного отца архиепископа я с готовностью склоняюсь перед словом его милости. Я признаю свои ошибки и постараюсь их исправить. Я ошибался, когда утверждал, что нож, которым язычники содрали кожу со Святого Варфоломея, теперь в руках дендешского городского совета и именно им он обдирает бедный народ. Я ошибался, признаю, ибо теперь этот нож уже не у членов совета, а в руках дьявольской силы, которая когда-нибудь в аду будет сдирать им кожу с членов магистрата некоего города…»

И дальше все в том же роде. Но дендешский магистрат больше не стал жаловаться. У Блашковича была привычка, обернувшись в начале службы к алтарному изображению покровителя церкви, приветствовать его несколькими словами, из которых явствовала основная идея будущей проповеди. Однажды он служил в церкви Святого Иакова в Яс-Якохалме по случаю престольного праздника. На алтаре был изображен святой в дорожном одеянии, с посохом в руке и флягой на боку. Поднявшись на кафедру, Блашкович обратился к нему с такой речью:

«Почто, Святой Иаков, ты явился меж нас с жезлом в руке и флягой на боку? Может статься, ты желаешь быть судьей в Ясшаге, ибо ясскому судье надобны обе эти вещи. Жезл, дабы избивать бедный народ, а фляга — дабы предаваться пьянству. Но чтобы познать все это в совершенстве, тебе следует поначалу побегать у судейских на посылках…»

Продолжение было под стать началу. Преподобный Андраш не забыл помянуть в праздничной проповеди безбожие, жестокосердие и распутство ясской правящей верхушки. Успех и на этот раз был огромный, но чуть не обернулся катастрофой: местные чиновники избили бы священника, если бы он вовремя не покинул место ораторского торжества. В другой раз Блашковича пригласили детекские прихожане прочитать праздничную проповедь в день Святого Георгия. Здесь ему не понравилось, что церковь полуразрушена, а ее покровитель, вице-губернатор комитата Хевеш, не обращает внимания на настойчивые просьбы приходского священника и на то, что сквозь дырявую крышу льет дождь. Послушать проповедь знаменитого священника явился и сам вице-губернатор в окружении множества гостей. А тот, повернувшись к алтарю, начал свою речь такими словами:

«Слышишь ли ты меня, Святой Георгий? То, что ты был доблестным воином, к тому же конником, это я вижу, ибо ты сидишь на скакуне, в руке твоей копье, а на голове шлем. Верно и то, что во время своих походов ты объездил весь мир и перевидел множество жилищ, но чтобы у тебя где-нибудь было столь негодное пристанище, как эта детекская церковь, никогда не поверю…»

Вице-губернатор на другой же день распорядился насчет ремонта.

Блашковича часто приглашали на богослужения в Эрш. Покровитель Эрша, барон Йожеф Орци, очень любил его и всегда уговаривал остаться, если в замке собирались гости. Преподобный Андраш и за столом сыпал остротами так же, как с кафедры. Случалось, его шутки задевали менее остроумных собеседников, которые парировали их весьма неуклюже, и дело кончалось чуть ли не ссорой. Именно это произошло, когда некий Янош Ниче, баснословно богатый дворянин, под хмельком затеял со священником неловкую пикировку. Блашковичу, наконец, надоело, и он возьми да и скажи:

«Вы, ваше благородие, так потешаетесь надо мной, что придется пропесочить Вас с кафедры».

«Хотел бы я послушать, как это у Вас получится», — был высокомерный ответ.

«Что ж, как Вам будет угодно».

В следующее воскресенье вся компания гостей пожаловала в церковь, и среди них, конечно, господин Ниче. Все ждали, что будет. Блашкович прочитал грандиозную проповедь о Страшном суде. Он только раз повернулся к господину Ниче со словами:

«Я и сам, братья и сестры мои во Христе, пребываю в уверенности, что гнев Господа Бога нашего призовет нас вскоре на Страшный суд, ибо столько скверны уже навлекло на этот многострадальный мир людское жульНИЧЕство, клеветНИЧЕство, мошенНИЧЕство, разбойНИЧЕство…»

Господин Ниче признал себя побежденным и за обедом выпил с язвительным пастором на брудершафт.

Говоря о проповедях, можно порой употребить определение «ведьмовские», так как необходима именно ведьмовская ловкость для тех двуликих, как Янус, духовных назиданий, когда непосвященная часть публики внимает наставлениям, а другая веселится. Рассказывают, что на такое однажды решился и Абрахам-а-Санта-Клара. Перед ним стояла задача часть публики довести до слез, а другую рассмешить. Тогда он сделал вот что: привязал к спине лисий хвост, и пока сидящие напротив него прихожане роняли слезы от трогательных, проникающих в самое сердце речей, те, что были за спиной, помирали со смеху, глядя на прыгающий лисий хвост.

Анекдот совершенно неправдоподобен. Знаменитый венский проповедник пользовался иными методами: он заставлял, смеяться, но никогда не делал посмешищем самого себя. А вот история о «двуликой» проповеди, которую Йожеф Бабик[382] вкладывает в уста некоего хитроумного капеллана Б., кажется вполне вероятной. Как-то воскресным утром капеллан повстречал у прихода нескольких своих друзей, с которыми давно не виделся. Посреди бурной радости один вдруг воскликнул:

«А вот слабо тебе сказать во время проповеди: „Привет, Пишта!“».

«А вот скажу, спорим на бочку вина».

Заключили пари. И проповедь обогатилась следующим отступлением:

«Ибо взглянем на приветствия, любезные прихожане; не правда ли, вы и сами находите предосудительным, что они, подобно всему прочему, подвластны влиянию моды? В прежние времена, ежели встречали кого-то старше себя и хотели выказать ему свое почтение, то говорили: „Слава Иисусу Христу“, — он же отвечал: „Во веки веков“. Позднее люди стали отвыкать от этого и уже желали друг другу только доброго утра или доброго вечера; теперь же при встрече ни Господь, ни какое другое доброе пожелание нейдет на ум, а уж издалека тянут руку и кричат: „Привет, Пишта!“».

Капеллан еще не успел закончить проповеди, а бочка была уже откупорена. В Трансильвании тоже был знаменитый проповедник, похожий на Андраша Блашковича, — монах ордена миноритов Витус Сакачи. Однажды он читал в Торде проповедь о необдуманных, скоропалительных суждениях. Во время службы прихожане с великим разочарованием отметили, что известный своим красноречием священник говорит не по памяти, а постоянно заглядывает в бумажку. Такого в тордайской церкви еще не бывало. Когда же проповедь доплелась до бичевания шпаргалок, а оратор стал запинаться пуще прежнего, вытянутые от удивления физиономии расплылись в улыбки, послышался смех. Отец Витус, который только того и ждал, отложил бумажку.

«Так вот, любезные мои братья и сестры, из приведенных примеров вы, очевидно, поняли, ко сколь вредоносным, сколь роковым последствиям может привести поспешное суждение. И все же примеры не пошли вам впрок, ибо уже в следующую минуту вы попались: вы осудили Витуса за то, что он читает по бумажке. Так вот извольте убедиться, что вы поторопились и осудили меня неправо, ибо (тут он показал листок) на этом листке нет ни единой буквы, это просто чистый листок. Так судит мир, так судят тордайцы! Аминь».

Не таким знаменитым, как Андраш Блашкович и Витус Сакачи, но все же известным благодаря своим необычным проповедям был капеллан вацской епархии Пишта Сюч.[383] Примечательно, что он использовал те же методы убеждения, что и отец Витус: предпочитал наглядный способ всем прочим. Однажды он попал в местечко, где народ сквернословил самым что ни есть безбожным образом и не внимал никаким увещеваниям. Пишта Сюч нашел метод лечения.

В воскресенье он поднялся на кафедру без евангелия и, не прочитав молитвы, тут же начал безобразно ругаться. Проклятья и поношения так и сыпались из него — ах, сукины дети, песье отродье, чтоб вам сгинуть, пораскрывали пасти-то, да пошли вы все… и т. д., и т. п. К счастью, венгерский язык богат смачными и энергичными выражениями, так что дело не стопорилось и полусонных прихожан удалось — таки расшевелить непрерывным потоком ругательств. Они прислушивались все внимательнее, переглядывались все настороженнее, постепенно утверждаясь во мнении, что проповедник сошел с ума, старушки часто крестились. Наконец оратор угомонился и с силой хлопнул ладонью по перилам кафедры: