За перевалом - Владимир Савченко

Сыт?

Профессор сел на песок у воды. По-южному быстро смеркалось. Черное небо заполнили звезды. И, глянув на них, Берн понял, что сидит не так. Надо иначе, лицом несколько левее блиставшей над горизонтом Полярной. Повернулся, поднял голову: теперь правильно – слева, на западе, пылает в светлой части неба Венера, прямо вверху лишь чуть уступающий ей в блеске Юпитер, правее его тлеет желто-красный огонек Марса. Вся плоскость эклиптики теперь перед глазами, плоскость закрученного вокруг Солнца вихря планет и полей.

Он легко представил-почувствовал огненную ось этого вихря – слева ниже горизонта; воображение продолжило и плоскость – фронт его в закрытой планетой части пространства. Все двигалось и вращалось согласно, все было объемно: Венера уходила вниз впереди Земли, Марс и Юпитер позади и слева – но эти планеты-струи вихря отставали в беге. А за вихрем Солнечной текли другие звездные струи, увлекаемые, в общем, для ближних тел, русле галактического рукава туда, куда он смотрит: в сторону созвездия Цефея.

Это было чувственное понимание Галактики. Оно сообщало душе покой и силу – но это были чужой покой и чужая сила.

– Не хочу-уу! – заорал профессор, вскакивая на ноги и потрясая кулаками. – Не надо! Пусть небо будет плоским!

Он даже вспотел, несмотря на вечернюю прохладу – так стало страшно.

Опасность была внутри, он понял: новый человек пробуждался в нем, с иными знаниями, иным отношением к миру. И этому новому он, Берн, был мелок и противен, – К чертям, не выйдет! – Он забегал по песку, колотя себя по голове, по груди. – Не возьмешь! Я – Альфред Берн!

«Да-да, Берн. Профессор Альфред Берн, отбросивший свое время, заскочивший через тысячи причин далеко в мир следствий. А ведь они могли быть не такими, следствия из тех же причин: ведь ты – причина…»

– Что-о? Я?! Почему-у?

«И ты причина. Ты изъял себя из прошлого, изъял действия, которые мог совершить… и ведь немало мог, величиной был, светилом. А вспомни, с какими чувствами ты изучал историю проспанных тобою веков. Потепления, экологического кризиса… вспомни злорадненькое удовлетворение: а со мною все обошлось, все хорошо – ага!..»

– Не надо!.. – молил теперь Берн внутренний голос, который бил на выбор по скрытым изъянам души.

«Нет, надо – не устраивай показуху терзаний. Ты не один такой беглец от настоящего, причина будущих бед, вас много было. Другие бежали тривиальней: в узкую специализацию, в погоню за успехом, в любовь, в заботы о семье, даже в деловые и политические интриги… лишь бы не встрять в большое, общечеловеческое. Ты улепетнул оригинальней и дальше всех».

– А, насмехаешься! Все равно не бывать по-твоему! Это мое тело!..

«Твое тело сгнило бы в лесу еще минувшей осенью. Много ли в этом теле твоего?..»

– Нет, врешь: я – или никто! – Берн стремительно выдернул из шортов пояс, сделал петлю и искал воспаленными глазами дерево и сук, через который можно ее закинуть.

«Вот! Теперь ты во всей красе, Альфред Берн, в полный рост! – издевался, все крепчая, внутренний голос. – Издал свой поросячий визг: а я-а! Только я-а!..

С ним ты полез в шахту, с ним и вынырнул на поверхность. Не дури, эй! Не дури! Обстоятельства подчиняются тому, кто крепче духом. Тужься не тужься – ты обречен логикой своей жизни…»

Не было вокруг деревьев – одни камыши. На соседнем островке Берн на фоне дотлевающего заката увидел что-то похожее на ствол. Возбужденно сопя, перебрел протоку по грудь, кинулся сквозь тростники: это был сферодатчик на высокой ножке.

«Спокойней, Аль, не надо истерики, – урезонивал теперь голос. – Ты хочешь жить? Живи, кто же против. Но как? Для чего? Ответь себе: представляешь ли ты свою дальнейшую жизнь?»

Шар при виде человека зарделся сигналом готовности.

– А… и здесь ты, кристаллический соглядатай! – прохрипел Берн. – Ну, скажи же хоть ты, всезнайка, электронный оракул: в чем смысл жизни? Скажи это Альдобиану 42/256!

– Чьей? – уточнил с двухметровой высоты бесстрастный голос ИРЦ. – Если твоей, так уже ни в чем.

Берн застонал и, обхватив голову, опустился на песок. Будущего не было.

Человек, который не знал, кто он, проснулся на рассвете. Прекрасная женщина стояла рядом на розовом песке, женщина из его снов. У ног ее лежали биокрылья. Синие глаза смотрели с нежностью и затаенной тревогой.

Человек закрыл глаза – проверить, не сон ли? Нет, женщина осталась по ту сторону век, в реальности. Открыл глаза. Она опустилась рядом на колени, растрепала волосы над лбом:

– Пробуждайся, Дан! Вставай, соня.

Жесты, слова, голос – все знакомое, щемяше-милое. Он сел, упираясь руками в песок, глядел вовсю: густые серые волосы, собранные сзади, чистое лицо с чуть вздернутым носом, сросшиеся темные брови (он знал: когда она не улыбается, они будто сведены в тихом раздумье); округло-точные линии тела, рук, плеч.

– Ксена?!

…Он не связывал индексовое имя Алимоксена 33/65, узнанное в справке ИРЦ, с женщиной, которой грезил. И вот – вырвалось, связало само.

– Ксена, ты – есть?.. – Он встал на ноги.

– Я есть, – просто ответила она, глядя снизу, – ведь я и была, никуда не девалась. А ты – есть? Ты – Дан?

Он шагнул, поднял и обнял ее. Руки в самом деле были теплые и сильные. Он испытал миг яркого, как вспышка, счастья, когда целовал глаза с пушистыми ресницами, губы, шею. Но тут ожгла мысль: значит, все – не бред?! Он отстранился.

– Постой… я не Дан. Я – Берн? Аль?.. Не знаю. Я будто родился. Ни в чем не уверен. Я – Дан, пусть… – Он испытующе взглянул на женщину; она стояла, опустив-руки. – Скажи, что случилось с Даном… со мной, со мной! Что произошло там с… с нами – на Одиннадцатой?

– Ну… ты же сам знаешь. Залетел слишком высоко, отказали биокрылья.

Судороги в них получились от избытка кислорода…

Упал на «нож-скалу», разбился. Я отыскала твою голову. Сохранили ее в биоконсервирующем растворе…

Голос Ксены звучал по-ученически неуверенно, просительно. Она будто уговаривала его согласиться с тем, что говорит. И это прибавило уверенности ему. Он шагнул, взял ее за плечи:

– Не отказывали у меня биокрылья! И судороги были не в них – во мне.

Парализовалось тело, я же тебе радировал. И не потому все это, что высоко залетел, избыток кислорода. Это сделали Амебы!

Никогда он не видел, чтобы человек так пугался. Лицо женщины посерело, зрачки в остановившихся глазах сошлись в точки. Он почувствовал, что ее трясет.

– Что с тобой?

Она прижала похолодевшее лицо к его щеке, зашептала умоляюще и сбивчиво:

– Там не было никаких Амеб… никаких Высших Простейших.

– Я не говорил о Высших Простейших! – торжествующе перебил он.

– И не надо говорить… Там не было никого. Пустая планета, почти безжизненная, только микроорганизмы… И в воде ничего не было. Не надо об этом, Дан. Они… я не знаю как, но отомстят и здесь, убьют тебя снова. Они в нашей психике, понимаешь? Не было там ничего: ни живого моря, ни домиков…