Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле - Джон Бэррон

Адамс громко и отчетливо заявил:

— Вы вторгаетесь в запретную область.

— Это так, — провозгласил Черч. — Перейдем к другому вопросу.

Казалось, ФБР выиграло. Но для этого пришлось изменить торжественной клятве, многие годы так часто дававшейся Моррису и Джеку: «Мы никогда не расскажем о «Соло» никому, кроме самых высокопоставленных людей в правительстве». И теперь кому-то предстояло объясняться с Моррисом и Джеком. Задание не из приятных.

Ливит, Бранниган, Бойл и Лэнтри взяли это на себя. Двенадцатого декабря 1975 года на очередном совещании с Моррисом и Джеком Ливит рассказал, что случилось, и объяснил, что у ФБР не было выбора, чтобы защитить их и «Соло» от краха. Ничего, касающегося Морриса и Джека, произнесено не было. Уоннол процитировал оценки Государственного департамента и ЦРУ и бесчисленные письма Киссинджера, удостоверяющие величайшую важность операции. В конечном счете комитет согласился с делом Кинга, прекратил требовать данные о причинах, по которым оно было начато, и пообещал хранить тайну.

Но потом Ливит признался:

— Правда, пятеро в Сенате и двое из министерства юстиции знают об операции.

Когда лицо Джека побагровело от гнева, а Моррис застыл от изумления, Ливит попытался сгладить впечатление. Комитет мог прислать повестку агентам и принудить их отвечать под присягой и публично — о Льюисоне и его руководстве резервными фондами, о его продолжительных связях с Лемом Харрисом; о партийных докладах Харриса о нем и о его взаимоотношениях с Кингом и КГБ.

Сделал попытку и Бранниган:

— Мы сказали, что это важнейшая операция, и, если они ее раскроют, страна может проиграть.

Ничуть не успокоенный, Джек заорал:

— Это очень серьезно, просто ошеломляюще!

— Я тоже удивлен и шокирован, — сказал Моррис. — Если что-то выходит за пределы маленькой группы людей, конец секретам. Опасность в том, что политики или члены комитета разгласят информацию ради личной карьеры. Мы почти ничего не знаем о них и их родственниках. Так что мы должны признаться себе, что уже не засекречены.

— Пусть я покажусь глупцом, но я не согласен, — сказал Ливит.

— Это может дойти до других сенаторов и конгрессменов с большими амбициями. Один из них может проговориться прессе; такое случалось. У нас нет гарантий. А как насчет коммунистов? Разве мы знаем все их связи? Нужно быть идиотами, чтобы так думать. По богатому опыту я знаю, что они связаны с Вашингтоном. Раньше или позже информация дойдет до них. Обычно этим занимался «Фатсо» (партиец, известный еще как «Тини», который хвастался своим доступом к некоторым конгрессменам).

К тому же продолжается кампания за принятие закона о свободе информации. Коммунисты новички в этой области, и их адвоката упрекали за медлительность. А скрытый смысл событий ужасает как с точки зрения безопасности операции, так и с личной. Мы под угрозой разоблачения. Мы не контролируем ситуацию.

Джек добавил:

— Здесь много чего замешано. Не только организация, но и наши семьи.

Бранниган отозвался:

— Должны вам сказать, как члены вашей семьи, что мы считали это необходимым. Мистер Келли и все мы дали согласие.

Мы не можем дать никаких гарантий, и только потому мы здесь. Мы пытались предотвратить гораздо худшее. Мы пытались спасти вас и всю операцию. Это самое ценное, что есть у ФБР.

Но Джека и это не успокоило:

— Операция перестала быть строгим секретом, каким была еще недавно. Годами в нее было вовлечено множество людей из ФБР, но мы были спокойны. Потому что гарантии Бюро были залогом безопасности.

Бойл видел, что Моррис почти не обращает внимания на перебранку; по привычке Моррис пытался анализировать и думать наперед, а в таких случаях он думал вслух, обращаясь больше к себе, чем к кому бы то ни было.

— Если они когда-нибудь узнают, что мы водили за нос всех этих лидеров, КГБ и все правительства, сотрудничающие с ними, включая Мао и парней вроде Гэса, они будут охотиться за нами до скончания дней. Нет места на земле, где мы сможем спрятаться. Даже добряк из добряков сочтет за честь нас уничтожить… Сегодня Джек получил послание Советов для Гэса: «Можете ли вы встретиться с нашим послом?» Теперь я должен передать его Гэсу. Вы думаете, мне легко с ним встречаться? Я встревожен. Нужно ли мне носить карманное радио, чтобы узнать об опасности?

Ливит перебил:

— Я понимаю ваши ощущения, их можно сравнить с ударом мячом между глаз, и я понимаю ваши чувства.

И он продолжил перечислять уникальные предосторожности по защите «Соло»: специальные сейфы, вооруженные курьеры; готовность высочайших лиц в правительстве читать отчеты и сразу же возвращать их; тот факт, что о «Соло» знают только президент, госсекретарь и генеральный прокурор. Перечислив все это, он заявил, что ФБР в любое время может «переселить» (то есть сорвать с места и спрятать) Морриса, Еву, Джека и Розу. Желая отдать должное их деятельности, он повторил то, что Моррис слышал десятки раз:

— Это наиважнейшая разведывательная операция США.

— Но теперь есть и нечто новое, не правда ли? — заметил Моррис.

Ливит согласился. ФБР контролирует свои действия, но не может контролировать комитеты Конгресса и его членов. Да, КГБ, как и любой специалист-историк, мог установить по раскрытым документам на Кинга личности информаторов (58-го и 69-го). Комитет Черча дал слово и до сих пор держал его. Но на будущее ничего гарантировать нельзя.

В феврале 1976 года Моррис должен лететь в Москву как секретный делегат XXV съезда партии. Отказ посетить этот священный ритуал вызовет вопросы, а там и подозрения. Как и отказ Евы его сопровождать. Ее там тоже ждали, жены советских вождей уже предвкушали ее подарки, ее общество и приглашения на великолепные банкеты. Но теперь Моррис не был уверен, решатся ли они поехать.

— Нужно трезво рассудить и все обдумать. В свете всего происходящего в Вашингтоне лучше подумать заранее. Если я и смогу поехать, придется приложить нечеловеческие усилия, чтобы там ничего не случилось.

В ходе дискуссии Бойл почти ничего не говорил. Руководство с ним не советовалось и не известило его о раскрытии секретов «Соло» для семерых людей вне ФБР. Он понимал необходимость держать комитет подальше от досье Кинга. Но, как и Моррис с Джеком, он чувствовал, что его предали. Как бы ни было неизбежно случившееся, Бюро нарушило слово и резко увеличило выпадающий на их долю риск. Бойл знал, что члены Конгресса, с которыми говорил Уоннол, вполне могут оказаться благоразумными патриотами. Но он был согласен с Моррисом, который заявил:

— Думаю, что некоторые из этих комитетов нанимают людей, которые в нормальное время не прошли бы проверку на благонадежность даже в праве пользоваться правительственным писсуаром.

Так что же они могли сказать? В конечном счете, Моррис и сам мог решить, продолжать или нет.

Моррис, конечно, мог сказать Еве, что путешествие в Москву стало сейчас намного опаснее, и спросить, хочет ли она ехать. Бойл уже слышал ее ответ:

— Это всегда было опасно, так что какая разница? Опасность? Если ты думаешь, что лучше ехать, едем. Другими словами, я твоя жена. Я последую за тобой в ад и обратно, если мы выберемся. Если нет — что же, у любой истории бывает конец, а наша была довольно недурна. Тебе решать.

Со всей врожденной грацией и шармом Ева в семьдесят пять оставалась довольно крепкой дамой, патриоткой Америки и очень хорошей шпионкой. Если бы решение зависело от нее, она сказала бы «едем».

Моррис мог посоветоваться с Джеком. Тот умел виртуозно давать почтительные советы ему, ФБР и КГБ. КГБ он говорил:

— Хватит передавать деньги в эту чертову непогоду. Хватит вести себя, как дети. В Нью-Йорке люди разговаривают не с помощью мела, карандаша или графита. Они просто снимают трубку телефона. Вы можете прослушивать каждый телефон: в Советском Союзе, и меня это ни капли не волнует. ФБР поклялось Конгрессу — а они не будут лгать Конгрессу, если желают сохранить финансирование, — что прослушивают телефоны менее двухсот человек, но меня среди этих двухсот нет. Мы с Моррисом немало потрудились, чтобы это доказать.

ФБР же Джек говорил следующее:

— Моей жене и детям нужна медицинская страховка. Я не могу вертеться двадцать четыре часа в сутки, целуя задницу Гэсу Холлу, крутя мозги КГБ и при этом заниматься бизнесом. Может Бюро это организовать? Или оно будет меня преследовать за то, что я беру 5 процентов от той суммы, что приношу в год моей стране?

Возможно, Джек казался скандалистом, но чаще он оказывался прав. ФБР обеспечило медицинские страховки. КГБ согласился, что в снежную бурю вполне можно подождать, пока расчистят дороги, и что отныне и впредь можно звонить по телефону (но так и не отменил полностью «доисторические» варианты связи — меловые, карандашные метки и радиосигналы, означающие «нам нечего сказать»).