Цвет крови - серый - Владимир Брайт

Ите показалось, что она отключилась на ходу, ненадолго провалившись в полусон-полубеспамятство. Однако это ощущение быстро прошло, после того как девушка поняла, что по-прежнему идет по тому же самому месту. Она достигла края поляны и вдруг увидела обезображенное тело ворга, неестественно вывернутая голова которого валялась в луже крови, а передние лапы были безжалостно сломаны.

«Гольстерры», — равнодушно подумала она, не испытывая жалости к еще одной жертве чудовищ.

Ита уже собиралась идти дальше, но неожиданно ее внимание привлекла ромашка. Свежесорванный цветок лежал рядом с трупом, отчетливо выделяясь на фоне зеленой травы и темно-бордовой крови. Сама не зная почему, она подняла эту ромашку и, задумчиво повертев ее в пальцах, воткнула в петлицу.

Едва заметная капля сорвалась с конца стебля, упав на голову поверженного ворга. Остекленевшие глаза бессмысленно смотрели вслед удаляющейся лучнице, и, если хорошо присмотреться, в самой глубине этих пустых, безжизненных глаз можно было заметить отблески былого страха.

Ее длинный путь только начинался, а пророчество Сарга уже сбылось — дважды за ночь она привела в трепет, казалось, привыкший ко всему Хаос. Но что самое удивительное — это было только начало. Самое начало длинной и беспощадной войны, в которой не было ничего, кроме бесчисленных легионов поверженных врагов, в чьих глазах навсегда застынет то же выражение, что и у этого мертвого ворга.

После того как имуры и темные эльфы покинули лагерь, я вновь оказался один на один со своими проблемами. Они никуда не ушли, а только отступили на задний план. И то, что теперь у командира жалкой кучки людей в оруженосцах состоял не кто-нибудь, а наследный принц дроу, не добавляло особого оптимизма в мои и без того невеселые мысли. Хотя на самом деле в моем подчинении оказался не один дроу, а сразу два. Тот придворный из свиты, о котором я уже успел позабыть, сначала ужасно расстроился, проиграв пари, ставкой которого была его свобода, а затем невероятно обрадовался — он, единственный из всех своих соплеменников, остался со своим принцем, имея на то все основания. Карточный долг — долг чести.

Мне не нужна была бродячая цирковая труппа, разбившая бивак в нашем лагере. Поэтому, не слишком-то церемонясь в выражениях, я освободил Валда от его обязательств, предложив как можно быстрее убраться прочь с моих глаз.

В ответ дроу повторил трюк своего принца — протянул оружие, предложив мне либо убить его, освободив от вечного позора, либо принять на службу.

Изречение древних, что история всегда повторяется дважды, один раз как трагедия, а второй — как фарс, в очередной раз нашла свое подтверждение. Причем произошло это прямо у меня на глазах.

— Прикажи, пожалуйста, ему убраться, — устало попросил я Айвеля.

— Никто не властен приказывать дроу, когда вопрос касается его чести, — последовал лаконичный ответ.

— Значит, его честь говорит — стань рабом, раз проиграл спор?

— Да. Иного выхода нет — только смерть.

— Хорошо. — Я решил принять правила этой дурацкой игры. — Подойди сюда, раб.

Было очевидно, что Валда, придворного вельможу, особу, приближенную к императорской фамилии, покоробило такое грубое обращение. Тем не менее он сдержал рвущийся наружу гнев и подошел. Этот блистательный дроу, наверное, полагал, что мы играем в придворные игры или игрушечные солдатики, где нет грязи и крови, боли и войны, а существует только чистое и благородное понятие «честь», которая превыше всего на свете.

Он ошибался.

Причем настолько глубоко, что даже не мог себе этого представить. Стельский Мясник, подарок вождя гоблинов, без всяких слов и увещеваний привел меня к осознанию простой истины: у каждой чести есть своя цена.

Бывают пределы, за которыми нет ничего. И если ты достиг такого предела, а затем вновь опустился на землю, то твое сердце подобно бездонной яме, в глубине которой растворится все, что угодно. И где уже нет ничего, кроме пустоты и вечного серого неба с низко висящими облаками.

— Пойдешь сменишь повязки раненым и вытрешь тех, кто в беспамятстве сходил под себя, — приказал я.

Валд дернулся. Но не как от пощечины, а так, будто его со всего размаха ударили хлыстом. Рука легла на рукоять стилета, намереваясь выхватить его из ножен, но в самый последний момент застыла. Больше чем уверен, Валда сдержало только присутствие принца.

— А ты, наверное, думал, мой милый, — я намеренно втаптывал его в грязь, потому что не испытывал ни малейшей жалости к этому напыщенному дроу, — что, став рабом человека, будешь продолжать носить свои прекрасные одежды, пить благородные вина и флиртовать с красавицами? Давай посмотрим, насколько далеко простирается твое понятие о чести. Может быть, это всего лишь слова, а на самом деле эта пресловутая честь разбивается о суровую правду жизни — кусок обычного дерьма? Если это так — ты свободен, мне не нужен раб, который будет подвергать сомнению каждый приказ своего господина. Если же ты остаешься, то иди, — я устало махнул рукой в сторону палатки с ранеными, — мне нужно кое-что обсудить с Айвелем.

Было прекрасно видно, что в душе дроу идет борьба между вполне обоснованным желанием убить презренного человека и стремлением доказать самому себе, что обычное дерьмо — это еще не тот предел, о который может разбиться его прекрасный корабль мечты, называемый «честь».

В конечном итоге он все же переборол свою ярость и, не говоря ни слова, изысканно поклонился (вложив в этот поклон все свое презрение) и пошел выполнять приказ.

— Потенциал есть. — Я не кривлялся и не насмехался над темным эльфом, я просто констатировал факт. — Если повезет пережить эту войну, из него может получиться что-нибудь путное.

Не думаю, что в представлении Айвеля «что-нибудь путное» ассоциировалось с уходом за ранеными и уборкой дерьма, но он счел ниже своего достоинства вступать в спор, поэтому лишь молча кивнул.

— Ты совершенно напрасно ввязался в эту авантюру... — начал было я, но, заметив напряженный взгляд эльфа, не стал заканчивать мысль, а резко повернул голову в направлении взгляда.

Меня даже успела посетить не слишком оригинальная мысль, что зациклившееся время идет по кругу, но никто, кроме меня, этого не замечает. Потому что в глубине души крепло и набирало силу убеждение, что когда-то я уже видел эту картину — горстка раненых лучников в безжизненно пустом лагере и веселая толпа врагов, идущая к нам для того, чтобы убить... Не играло особой роли то, что сначала это были имуры, затем дроу, а теперь вот — орки. Менялись лишь расы, а суть оставалась прежней — Хаос вознамерился добить жалкие остатки людей и не успокоится, пока не сделает этого.