Путешествия никогда не кончаются - Робин Дэвидсон

Даже дикие животные не выдерживали засухи и погиба, ли. Они бродили в скотоводческих районах, где находили воду рядом с артезианскими колодцами, в запрудах, цистернах, деревянных корытах, но в окрестностях водоемов скот уже съел всю траву до последней былинки. Вечером я редко разбивала лагерь вблизи воды. В небольших чашеобразных ложбинах с водопоем земля, как правило, была покрыта толстым слоем пыли, повсюду валялись иссушенные солнцем трупы животных, обезображенные предсмертными муками, — зрелище, не способствовавшее поднятию духа… Обычно я останавливалась у воды в середине дня, чтобы передохнуть, помыться, напоить верблюдов, а потом шла еще миль десять и разбивала лагерь там, где корм был получше. Это не всегда удавалось, и однажды вечером недалеко от «Гленейла» я разбила лагерь в полумиле от водопоя.

Я никогда не наказывала Дигжити, когда она охотилась на кенгуру, так как знала, что кенгуру бегают быстрее собаки. Но в ту ночь Дигжити разбудила меня и помчалась вдогонку за бедным, исхудавшим до костей старым самцом кенгуру, вспугнутым у водопоя. Со сна я не сразу догадалась позвать ее назад, а когда позвала, она уже скрылась в темноте. Я снова провалилась в сон. Дигжити скоро вернулась, она лизала меня, пока я не проснулась, а потом заскулила, требуя, чтобы я встала и пошла за ней.

— Господи, Диг, неужели ты поймала кенгуру?

Диг скулит, Диг скребет землю, лижет мне руки. Я зарядила ружье и пошла за ней. Она привела меня прямо к своей добыче. На земле лежал огромный серый самец, готовый вот-вот отдать богу душу. Он, наверное, так ослабел, что просто не мог бежать. Дигжити не прикоснулась к нему, она, наверное, даже не знала, как это делают, беднягу, видно, хватил удар. Он лежал на боку и едва дышал. Я прикончила его выстрелом в голову. На следующее утро, проходя мимо туши, я нагнулась с ножом в руке, чтобы отрезать заднюю ногу и хвост. И окаменела. Что Эдди говорил мне про кенгуру? «Это не имеет к тебе никакого отношения, ты — белая». А вдруг имеет? Откуда ты знаешь? Я не могла унести кенгуру целиком, он был слишком тяжелый, но оставить такое нежное мясо гнить на солнце казалось безумием. Постояв в нерешительности минут пять, я убрала нож и пошла дальше.

Когда верования и обычаи людей одной культуры переводят на язык другой культуры, часто прибегают к слову «суеверие». Возможно, именно суеверие не позволило мне прикоснуться к кенгуру, но, вернее, я уже повидала так много, что не могла сказать с уверенностью, где истина, а где ее подобие. А утратив уверенность, не могла позволить себе такую роскошь, как риск.

Владельцы фермы «Гленейл» не обманули моих ожиданий. Они оказались не только настоящими хозяевами, но и симпатичными, добрыми, великодушными людьми: притворяясь, что не замечают моего безобразного поведения, они продолжали дружелюбно болтать, пока я рыгала, чесалась, жадно глотала чай и, как голодный волк, пожирала одну пшеничную лепешку за другой. Я дотащилась до ворот их фермы в конце дня. За забором я увидела седую приветливую женщину в свежевыглаженном летнем платье, она поливала цветы в саду и, взглянув на меня, даже не подняла брови, а просто сказала:

— Здравствуйте, дорогая, как хорошо, что вы пришли, заходите, хотите чашку чая?

Айлин, Хенри и их сын Лу пригласили меня погостить у них неделю. Чудесно! С ними было приятно поговорить, но они еще кормили меня и ухаживали за мной с искренним радушием австралийцев, живущих на краю света. Щедрость и приветливость входят в понятие кодекса чести в этих местах и в отдаленных уголках Австралии, я уверена, распространены повсеместно. Здесь, кроме того, в почете честность, тяжелый труд, простая жизнь и любовь к земле. Моим верблюдам очень нужно было хоть немного подкормиться, потому что их ожидала скотоперегонная дорога, и Хенри разрешил мне выпустить их на огороженное пастбище, где обычно паслись его лошади. Пастбище представляло собой около двух квадратных миль голого камня, серого несъедобного спинифекса и обратившейся в пыль земли. Но здесь еще оставались в живых одна маленькая акация, несколько сандаловых деревьев с пожухлой листвой и другая пышная зеленая акация, видимо способная обходиться без воды. Или протянувшая свои корни на сотни футов в глубь земли. Так или иначе, следующий месяц моим верблюдам предстояло существовать главным образом за счет такой пищи.

Чем ближе я знакомилась со своими хозяевами, тем больше восхищалась их поразительным умением переносить трудности и сохранять душевное спокойствие. У них были все основания заламывать руки, проливать слезы и оплакивать свою судьбу. Скот погибал, от лошадей остались кожа да кости, жара умерщвляла даже спинифекс, а на небе — ни облачка. Их ферма была единственной, расположенной так далеко в пустыне, и, может быть, оторванность от мира крепче всего сплачивала семью Уордов. Оторванность от мира и то, что Хенри был великолепным фермером, любил землю и ни он, ни его жена, ни сын никогда не поменялись бы местами ни с одним городским жителем за все дожди на свете. Пока я была у них, они брали меня на пастбище, куда сгоняли молодых, обреченных на смерть бычков. Выручка от продажи мяса едва покрывала стоимость перевозки, если, конечно, удавалось продать все мясо. Мы ночевали на пастбище, ели говядину, смеялись и распевали песенки Слима Дасти.

Тем, кто не знает Дасти, я могу сказать, что это самый знаменитый бард в западных сельскохозяйственных районах Австралии. Хотя большинство друзей затыкают уши, когда я наигрываю его песни, я прощаю их, так как они никогда не были на родео в Маунт-Изе. А пока вы сами не побывали на этом празднике дикой Австралии, не просыпались в четыре утра под песенки Слима, гремевшие из всех репродукторов и безжалостно вырывавшие участников состязаний из мертвых объятий пьяного сна, призывая их поскорее заняться такими важными делами, как скачки на необъезженных лошадях, заарканивание быков и бесконечные возлияния; пока вы не слышали, как целую неделю Слим перебирает струны гитары и с утра до ночи напевает перед микрофоном свои берущие за живое песенки; пока не отважились заглянуть в местный бар, он же «змеюшник», где каждый может забить камнями ворону на лету и с кнутом обращается не хуже жонглера; пока вы не отважились переступить порог этого бара и посидеть там с приятелем и с приятелем приятеля, а потом потанцевать под треньканье гитар, на которых кто-нибудь из ковбоев вместе со своей патлатой подружкой в платье с блестками исполняет «Щеголя из Уранданжи»; пока вы не почувствовали себя частью опьяневшей от радостного возбуждения толпы, собравшейся в последний вечер родео, когда — чудо из чудес — Слим во плоти предстает перед вами в шикарной шляпе и ярко-красной шелковой рубашке в сопровождении, как ни странно, хороших музыкантов, и вы со слезами на глазах и в пивной кружке не спели вместе со всеми про «высокого смуглого мужчину в седле», — пока вы не прошли через все это, вам не понять, как глубоко затрагивает Душу этот бард австралийского захолустья.