Гоминиды - Роберт Сойер

— Она будет очень рада, папа.

— А как Пабо?

Адекор заулыбался.

— Она страшно по тебе скучала. Выскакивала из дома при каждом шорохе, надеялась, что ты вернулся.

— Ох, милая моя старушенция, — сказал Понтер.

— Папа, — сказала Жасмель, — что тебе дала та женщина?

— О, — сказал Понтер. — Я и сам-то ещё не смотрел. Давайте глянем…

Понтер запустил руку в карман своих странных штанов из чужого мира и вытащил из него свёрток из белой материи. Он осторожно его развернул. Внутри была золотая цепочка и прикреплённые к ней две простые перпендикулярные полоски неравной длины, пересекающиеся примерно на трети более длинной из них.

— Как красиво, — сказала Жасмель. — А что это?

Понтер приподнял бровь.

— Это символ системы верований, которую разделяют некоторые из них.

— Кто была та женщина? — спросил Адекор.

— Мой друг, — ответил Понтер. — Её зовут… на самом деле, я произношу правильно только первый слог её имени — Мэре.

Адекор рассмеялся: «мэре» — это было слово их родного языка, означавшее «возлюбленная».

— Я говорил, что тебе следует найти новую женщину, — сказал он шутливым тоном, — но не ожидал, что её поиски так далеко тебя заведут.

Понтер улыбнулся, но не слишком весело.

— Она была очень добра, — сказал он.

Адекор знал своего партнёра достаточно хорошо, чтобы понять: какая бы история ни стояла за этими словами, она будет рассказана в своё время, и не раньше.

— Кстати, о женщинах, — сказал Адекор. — Я… э-э… пока тебя не было, у меня были кое-какие дела с партнёршей Класт.

— Даклар! — воскликнул Понтер. — Как у неё дела?

— Видишь ли, — сказал Адекор, глядя теперь на Жасмель, — она стала довольно знаменитой в твоё отсутствие.

— Правда? — сказал Понтер. — И чем же?

— Она выдвинула обвинение в убийстве.

— Убийстве! — воскликнул Понтер. — Кого убили?

— Тебя, — невозмутимо ответил Адекор.

У Понтера упала челюсть.

— Ты, видишь ли, исчез, — сказал Адекор, — и Болбай подумала…

— Она подумала, что ты меня убил? — в голосе Понтера звучало неподдельное изумление.

— Ну, — сказал Адекор, — ты и правда пропал, а шахта такая глубокая, что архив алиби не принимает сигнала компаньона. Болбай представила это как идеальное убийство.

— Не могу поверить, — Понтер покачал головой. — Кто говорил от твоего имени?

— Я, — сказала Жасмель.

— Молодчина! — сказал Понтер, снова её обнимая. — Адекор, мне так жаль, что тебе пришлось через это пройти, — сказал он из-за плеча дочери.

— А уж как мне жаль, но… — Адекор пожал плечами. — Впрочем, рано или поздно ты всё равно бы услышал. Болбай считает, что я тебя ненавидел, потому что чувствовал себя в нашем проекте на вторых ролях.

— Чепуха, — сказал Понтер, выпуская Жасмель. — Я ничего не добился бы без тебя.

Адекор склонил голову.

— Это очень великодушно с твоей стороны, но… — Он замолчал, потом развёл руками. — Но в её слова была доля правды.

Понтер положил руки Адекору на плечи.

— Возможно, теории и правда были больше мои, чем твои — но это ты спроектировал и построил квантовый компьютер, и это твой компьютер открыл ворота в иной мир. Твой вклад теперь в сотни раз превышает мой.

Адекор улыбнулся.

— Спасибо.

— Так чем всё закончилось? — спросил Понтер, улыбаясь. — У тебя вроде голос писклявей не стал, так что, я полагаю, у неё ничего не вышло?

— На самом деле, — сказала Жасмель, — дело будет слушаться в трибунале завтра.

Понтер удивлённо покачал головой.

— Очевидно, мы должны добиться его отмены.

Адекор улыбнулся.

— Да уж будь так любезен, — сказал он.

На следующее утро к арбитру Сард присоединился иссохший морщинистый мужчина и ещё более морщинистая женщина; они сидели по сторонам от неё. Зал Серого Совета был набит зрителями, среди которых выделялись серебристыми одеяниями десятеро эксгибиционистов. Даклар Болбай по-прежнему была одета в оранжевое, цвет обвинения. По залу пронеслась волна возбуждённого шёпота, когда вошедший в зал Адекор оказался одет не в синее, как подобает обвиняемому, а в легкомысленную широкую рубаху с цветочным узором и светло-зелёные штаны. Он прошёл прямо к вертящемуся табурету, с которым уже успел свести близкое знакомство.

— Учёный Халд, — сказала арбитр Сард, — у нас есть традиции, и я ожидаю от вас их соблюдения. Я думаю, вы уже хорошо осведомлены о том, как я не люблю попусту тратить время, иначе я бы послала вас домой переодеться, но завтра будьте добры явиться в синем.

— Конечно, арбитр, — сказал Адекор. — Прошу меня простить.

Сард кивнула.

— Итак, начинаем финальное разбирательство по делу об убийстве Адекором Халдом, проживающим на Окраине Салдака, Понтера Боддета, проживающего там же. Главный трибунал состоит из Фарбы Донда, — пожилой мужчина кивнул, — а также Каб Жодлер и меня, Комель Сард. Обвинитель — Даклар Болбай, в качестве опекуна Мегамег Бек, младшего ребёнка своей умершей партнёрши. — Сард обвела взглядом забитое людьми помещение, и её лоб пересекла довольная борозда: она знала, что об этом деле будут говорить ещё много месяцев спустя. — Мы начнём с вступительного слова обвинителя. Даклар Болбай, можете начинать.

— Со всем уважением, арбитр, — сказал Адекор, поднимаясь на ноги, — не мог бы говорящий от моего имени сначала представить заявление защиты?

— Учёный Халд, — резко сказал Донд, — арбитр Садр уже вынесла вам предупреждение относительно следования традициям. Обвиняемый всегда говорит первым, и…

— О, я это прекрасно понимаю, — сказал Адекор. — Но, видите ли, я и правда осведомлён о стремлении арбитра Сард продвигать дело со всей возможной скоростью, и я уверен, что нарушение порядка выступления значительно его ускорит.

Болбай поднялась, по-видимому, почувствовав выгоду для себя. И правда, если она будет выступать после защиты, то сможет разнести её аргументы в клочки уже во вступительном слове.

— Как обвинитель, я не возражаю против того, чтобы защита выступила первой.

— Спасибо, — сказал Адекор, отвешивая поклон. — Теперь, если позволите…

— Учёный Халд! — рявкнула Сард. — Не обвиняемому определять порядок слушания дела. Мы будем слушать его согласно традиции, и первой говорить будет Даклар Болбай.

— Я лишь подумал… — начал Адекор.

— Тишина! — От возмущения Сард начала краснеть. — Вы вообще не должны говорить. — Она посмотрела на Жасмель. — Жасмель Кет, лишь вы одна можете говорить от имени учёного Халда; пожалуйста, запомните это хорошенько.

Жасмель встала.

— Со всем уважением, арбитр, но сегодня не я говорю от имени Адекора. Вы сами посоветовали ему найти более подходящего защитника.

Сард коротко кивнула.

— Отрадно слышать, что он хотя бы изредка прислушивается к тому, что ему говорят. — Она оглядела толпу. — Хорошо. Кто говорит от имени Адекора Халда?

Понтер Боддет, который стоял непосредственно за дверями зала Совета, вошёл в зал.

— Я, — объявил он.

Некоторые из зрителей ахнули.

— Очень хорошо, — сказала Сард, глядя в протокол и готовясь внести в него изменение. — И ваше имя…?

— Боддет, — сказал Понтер. Сард резко вскинула голову. — Понтер Боддет.

Понтер оглядел зал. Жасмель до сих пор удерживала Мегамег, но сейчас отпустила сестру. Мегамег кинулась через весь зал Совета к Понтеру, и тот подхватил её с пола и крепко прижал к груди.

— К порядку! — взревела Сард. — Всем соблюдать порядок!

Понтер улыбался от уха до уха. Он немного опасался, что власти могут решить держать существование другой Земли в секрете. В конце концов, доктор Монтего и доктор Сингх лишь в последний момент смогли предотвратить захват Понтера глексенскими властями, в результате которого он мог исчезнуть навсегда. Но сейчас тысячи людей смотрели на своих домашних визорах на то, что видели эксгибиционисты, и целый зал обычных компаньонов транслировал происходящее на кубы алиби своих владельцев. Весь мир — этот мир — скоро узнает правду.

Болбай поднялась на ноги.

— Понтер!

— Твоё стремление отомстить за меня похвально, дорогая Даклар, — сказал он, — но, как видишь, несколько преждевременно.

— Где ты был? — спросила Болбай. Адекору показалось, что она выглядит скорее рассерженной, чем обрадованной.

— Где я был? — повторил Понтер, глядя на серебристые костюмы в толпе. — Должен сказать, я польщён тем, что дело об убийстве не слишком известного учёного привлекло столько эксгибиционистов. В их присутствии, и в присутствии сотен обычных компаньонов, посылающих сигналы в павильон алиби, я с превеликим удовольствием всё подробно объясню. — Он оглядел обращённые к нему лица — широкие, плоские лица; лица с носами нормального размера, а не теми пимпочками, что считаются носами у глексенов; заросшие волосами лица мужчин и менее волосатые — женщин; лица с далеко выступающими надбровными дугами и сглаженными нижними челюстями; прекрасные, превосходные лица, лица его народа, его друзей, его вида. — Но сначала, — произнёс он, — я хотел бы сказать, что нет в мире места лучше, чем родной дом.