Я – инквизитор - Александр Мазин

– Все правильно,– сказал отец Серафим, но с видом укусившего лимон.– Масштаб крутой взял, вот что плохо. Слыхал, хозяин «Прима-груз» тебе крупное вспомоществование пообещал?

– Верно,– подтвердил Игорь Саввич.– Только не мне – общине. Обещал две палаты для детей-сердечников оборудовать. И весь младший персонал на содержание взять сроком на год.

– Это какая же сумма?

– Не мое дело! – отрезал Потмаков.– И не твое!

– Есть мнение,– глядя в сторону, произнес отец Серафим,– что деньги эти лучше бы пожертвовать Церкви непосредственно.

– А я, значит, уже не Церковь? – едко осведомился отец Егорий.

– Ну, в определенном смысле,– разглядывая толстенькие пальцы,– не совсем. Ты миру себя являешь не как священнослужитель. По форме,– быстро уточнил отец Серафим, опасаясь, что собеседник его вспылит.– Я понимаю, что тебе разрешено не носить монашескую одежду…

– Нет, постой! – перебил отец Егорий.– Не разрешено мне, а указано! Указано! Тобой! А мне ряса не жмет! Ты с больного на здорового не вали! Разрешено! Ныне ж, сегодня ж к вечерне облачусь и так же впредь ходить буду. Как по сану положено!

– Ну вот, ты уже и обиделся! – сказал отец Серафим.– Я всего лишь сказал: есть мнение. Я же не сказал – прекрати! И, более того, объяснили там, наверху,– он сделал неопределенный жест,– что деятельность твоя необходима. В целях главной твоей миссии. Вот только результаты твоей работы внешней зримы и внушительны, а главной до вчерашнего дня и вовсе не было.

– Есть мнение,– язвительно произнес отец Егорий,– что православие намного древнее христианства. И мнение сие высказано публично.

– Должен тебе сказать,– возразил отец Серафим, обрадованный, что собеседник его успокаивается,– что мнение сие, хоть и заведомо ложное, может и пользу принести. Может, для русского человека православие и впрямь подревней и поважней христианства будет. В определенном смысле.

– Это кто же так решил? – поинтересовался отец Егорий. И не дав собеседнику ответить: – А то, может, давай сразу и молитвы переиначим? Что ж это мы по дурости к Христу взываем? Ниспошли нам благодать, батюшка Серафим, во имя владык и святых спонсоров!

– Кощунствуешь!

– Я?! Я кощунствую?

– Все,– спокойно, поднимая руки, произнес отец Серафим.– Не подобает нам с тобой склочничать, как торговкам на рынке. Грех это.

– Да,– опомнившись, согласился отец Егорий.– Не подобает. Прости, Господи! Прости и ты, брат! А я милостыню творил и творить буду! Может, зачтет мне Бог, когда за тайные дела ответ держать стану!

– Не злые же дела! – возразил отец Серафим.– Для Бога и они!

– Силой на силу – не по-христиански это! – сказал Игорь Саввич.– По-христиански же – милосердием гнев человеческий умерять!

– Милосердие да непротивление для сильного хорошо! – возразил отец Серафим.– У слабого же непротивление трусостью называется! Вот наберем силу, тогда сможем и без насилия веру укреплять! Не я один так думаю. И ты вроде бы со мной согласен был?

– Да не с этим же я согласен! Двойной грех: свой недуг на иного, менее крепкого, перекладывать! Вот что я думаю!

– Думай что хочешь,– сказал отец Серафим.– Только от дела не отступись!

– Не отступлюсь!

«Нет больше любви, если кто душу положи за други своя!» – напомнил себе отец Егорий. А вслух сказал:

– Адрес-то дай ведьмин. Домой поеду. Пятый час уже.

Глава двенадцатая

До Всеволожска ехали больше часа. Минут сорок пять – по городу, в машинной толкотне, в бесконечных объездах и переездах. Когда же выехали на Дорогу жизни, Петя дал волю мотору, и неказистая на вид «Волга», взревев, принялась пожирать километры не хуже «мерседеса». К сожалению, ни шины «Пирелли», ни могучий движок, ни дисковые тормоза не заменят настоящей фирменной подвески. На гладкой (для России), только что заасфальтированной дороге пассажиров мотало, как пьяного в грузовике. К счастью, километров этих до Всеволожска было всего ничего.

Притормозив у перекрестка, Петя развернул карту, показал отцу Егорию:

– Ваша вот эта, средняя девятиэтажка. Подвезти или пешком пройдетесь, как обычно?

– Пешочком,– сказал отец Егорий.– А то эдак и ходить скоро разучимся.

Петя улыбнулся, Ласковин – нет. Он предпочел бы проехать до нужного подъезда, а не брести по обледеневшим колдобинам под холоднющим ветром.

– Я вас там подожду,– сказал Сарычев, указывая вперед.– У забегаловки. А то, может, к дому подъехать? – И подмигнул Андрею.

Ласковин с Петром неплохо сошлись. Настолько неплохо, что Сарычев предложил походить с ним в закрытый для простых смертных тир и, обнаружив, что стреляет Андрей, как старушка пукает, взялся за его обучение. Взамен Ласковин показал Пете парочку простых, но эффективных айкидошных захватов-бросков и починил японскую магнитолу. Оба «телохранителя» отца Егория прониклись друг к другу уважением. Хотя при первой встрече взаимной симпатии не испытали.

– Не надо,– отказался отец Егорий.– Жди, где сказал.

Андрей и его духовный наставник выбрались наружу. Ветер, обрадовавшись, тут же выпалил в них зарядом колючего снега.

Скользя по обледеневшей глине, отец Егорий и Ласковин спустились вниз, к гаражам, обогнули их, преодолели настоящую заградительную полосу из строительного мусора, вставшей дыбом грязи и пересекающихся канав с гладкими, как стекло, склонами. Наконец им удалось «прорваться» на более-менее сносную дорожку. Хрустя замерзшими лужами, Ласковин и Игорь Саввич припустили к трем стоящим одна рядом с другой девятиэтажкам.

– Что мы о ней знаем? – спросил Андрей, отворачивая лицо от режущего ветра. Ветер немедленно впился ему в ухо. Андрей позавидовал отцу Егорию, чья грива была не хуже меховой шапки.

– Мало,– ответил Игорь Саввич.– Мало знаем. Знаем, что ведьма: то ли лечит, то ли калечит; знаем, что не старая. Вот и все. Адрес еще знаем.

– Плохо, что женщина,– заметил Андрей.– Мужика можно и припугнуть, а женщину… неудобно.

– Ведьма – не женщина,– буркнул отец Егорий. И замолчал. Верно, вампира вспомнил.

Андрей подставил ветру другое ухо. В этом городке он никогда не был. Но, с поправкой на погоду, ему здесь нравилось.

«Летом хорошо,– подумал с легкой завистью.– Лес – рукой подать. Озера…» – Он видел их на Петиной карте.

Дошли наконец. На четвертый этаж поднялись пешком. Отец Егорий лифты презирал.

Хозяйка, как заметил Ласковин, некоторое время изучала их через глазок, потом решила впустить.

– Милости прошу,– сказала «ведьма», открывши и отступая в сторону, к большому, на полприхожей, шкафу с зеркалом. У нее было контральто, но не звучное, а тихое, глуховатое, словно связки берегла.