Сыновья - Вилли Бредель

инициативу предпринимателей и за немецкую жилищную культуру, за домовладение и землевладение. Нет, Вальтер не станет слушать этакую мерзость — сыт по горло! Он выскочил из столовой, накинул на себя непромокаемый плащ и крикнул в кухню:

— Мама, я ухожу! Так и знай!

— Что-о? Уходишь? Куда это?

— Да, ухожу. Там несут такую околесицу, что сил нет слушать. Низкая, брехливая, реакционная шайка! Уйду лучше!

— Ты с ума спятил! — Мама Фрида в испуге метнулась к дверям. — Что с тобой? — она обняла его за плечи. — Пусть себе болтают, сколько угодно. Ведь всему этому грош цена… Они же пьяны вдрызг. А ты, глупыш, принимаешь это близко к сердцу!

— Ты не хочешь меня понять, мама. Это совсем не глупости. Они говорят с пьяных глаз, верно! Но противно слушать их сладкие речи, когда знаешь, что они с радостью свернули бы нам шею.

— Ну, это уж ты через край хватил!

— Пусти меня. Тошно мне от всего этого!

— Ну что же, ступай, если так! — Мама Фрида вдруг приняла сдержанно-холодный вид. — Но что я скажу отцу, если он спросит, где ты?

— Правду!

V

Никто не спросил, где Вальтер. Его отсутствия не заметили: на этом первом семейном новогоднем празднике произошла еще одна сенсация.

Кофе был подан, и Папке с благоговейной осторожностью, с жестами верховного жреца, совершающего обряд, разрезал торт с кремом, когда раздался звонок.

На него никто не обратил внимания. Но вскоре из передней донесся таинственно приглушенный говор, шушуканье. Хинрих взглянул на жену, та молча кивнула ему. Оба, улыбаясь, смотрели на ничего не подозревающего Карла.

Вдруг Фрида просунула голову в приоткрытую дверь и сказала:

— Карл, к нам еще гости! Твой брат с женой!

Это было доложено без особой радости, скорее как нечто весьма обыденное. Лицо Карла Брентена в первую минуту исказила гримаса удивления, пожалуй, даже злобы. У Папке вырвалось:

— У тебя есть брат, Карл? В первый раз слышу!

Он взглянул на своего приятеля. И в ту же минуту сообразил, что сейчас откроется семейная тайна и, вероятно, произойдет примирение.

Хинрих, по-видимому, боялся скандала — он вскочил и преувеличенно громко воскликнул:

— Замечательно! Вот это сюрприз!

Скромно, но с внушительным видом, в мундире и при шпаге, важно неся массивную лысую голову, в комнату вошел таможенный инспектор Матиас Брентен. Он взглянул в глаза брату весьма серьезно и среди общего напряженного молчания спросил замогильным голосом:

— Разрешается войти?

— Я никого еще из моего дома не выгонял.

Это был не слишком любезный ответ и отнюдь не приглашение, но гости захлопали в ладоши — пример подал Хинрих, — а Матиас Брентен подошел к столу и протянул брату руку:

— Так давай же мириться, Карл! Будь я в тот раз дома, наше примирение состоялось бы раньше.

— Здравствуй, Матиас. Добро пожаловать!

— Я с Минной! — И Матиас сделал жест в сторону жены, которая стояла в дверях рядом с Фридой.

— Добро пожаловать, Минна! Здравствуй!

— Господа, я должен извиниться, что пришел в мундире. Но я прямо со службы.

Матиас Брентен поздоровался с Хинрихом и Мими, Густавом и Софи, Алисой и Арнольдом. С остальными он не был знаком. Он попросил брата представить его гостям.

Пауль Папке с величайшим благоволением рассматривал этого неизвестно откуда свалившегося брата. Какие манеры! Безусловно, светский человек; высокопочтенная у Карла родня. Тем более странно, что сам он так и остался невежа невежей. Впрочем, очень кстати, что хотя бы один из них может козырнуть своей левизной. Сегодня она в цене.

Матиас Брентен стоял, слегка склонив голову и благосклонно улыбаясь. По внешности и манере держать себя он и в самом деле походил на Бисмарка. Те же кустистые брови. Те же взъерошенные усы. Тот же лысый череп. Карл представил ему гостей:

— Инспектор гамбургского Городского театра, мой старый друг! Владелец транспортной конторы Вильгельм Штамер, мой лучший приятель по Нейстрелицу.

Инспектор… Владелец транспортной конторы!.. Для Матиаса Брентена это была приятная неожиданность: он опасался, что попадет в логово «красных», что ему придется пожимать руку каким-нибудь горлодерам, каким-нибудь бесшабашным хулиганам… Инспектор Городского театра… К тому же — безупречной внешности. А Штамер хотя по виду и грубоват, но все же как-никак предприниматель… Нет, Матиас Брентен и впрямь приятно был удивлен. Именно поэтому он чувствовал себя обязанным предпослать своему первому бокалу несколько пояснительных слов. Он поднялся и, держа бокал на уровне груди, обвел взглядом гостей:

— Милостивые государыни и государи! Разрешите мне обратиться к вам и, прежде всего, к брату моему Карлу с открытой душой, так сказать, с исповедью. После многих лет мы здесь встречаемся впервые, причем — в его доме. Подчеркиваю — в его доме: ибо хотя Карл и младший, но он во многих отношениях оказался человеком более зрелым и умудренным опытом и, прежде всего, — более дальновидным. Поэтому…

— Браво! Браво! — воскликнул Папке, и все захлопали в ладоши вслед за ним.

— …Поэтому я, хотя и старший, счел своим долгом сделать первый шаг к примирению. Я никогда не был социал-демократом, я истинный немец, чиновник, для которого служба — содержание жизни и который — извините за откровенность — не был причастен к политической шумихе и не очень высоко ее ценил. До сих пор социал-демократ был для меня чем-то средним между лодырем и преступником. Теперь я знаю — мы ведь ежедневно в этом убеждаемся, — что среди социал-демократов есть почтенные, порядочные и приятные люди. Подонки, которые прежде шли к ним в партию, теперь, к счастью, отхлынули к спартаковцам. Да, господа, как бывший верноподданный кайзера и кайзеровский чиновник, как убежденный консерватор, я открыто и честно признаю, что с величайшим уважением отношусь к умеренным благоразумным социал-демократам! Я с восхищением слежу за тем, как мужественно они борются с неразумием масс. Для меня это полная неожиданность! Поэтому мне не трудно в знак примирения протянуть руку моему брату Карлу — социал-демократу…

— Великолепно сказано, господин инспектор! — восторженно воскликнул Папке.

— Честные, мужественные слова! — подтвердил Хинрих. — Если бы все могли подняться до такой высоты взглядов!

— Дядя Матиас! Какой же ты оратор! — крикнула Алиса через стол. — Ты нас просто обворожил!

Карл Брентен встал молча, с задумчивым видом, и постучал о свой бокал.

— Тш!.. Тише!.. Карл будет говорить!

— Благодарю за любезные слова. Не сомневаюсь в их искренности, но кое-что не могу оставить без ответа. Мы, независимые социал-демократы…

— Карл, прошу тебя, заклинаю, забудь на час политику. — Папке с умоляющим видом воздел обе руки.

— Правильно! — подхватили дамы. — От нее только ссора да свара!

«Твердолобые идиоты! — Карл побагровел. — Политическую брехню моего братца вы готовы слушать, развесив уши, а мне, которого вы превозносите до