История русской революции. Том II, часть 1 - Лев Троцкий

Вторая русская бригада была двинута против первой. Артиллерия заняла позиции на ближайших горных склонах, пехота, по всем правилам инженерного искусства, рыла окопы и подступы к Ла-Куртин. Окрестности были крепко оцеплены альпийскими стрелками, дабы ни один француз не проник на театр войны двух русских бригад. Так военные власти Франции инсценировали на своей территории русскую гражданскую войну, предусмотрительно окружив ее изгородью штыков. Это была репетиция. В дальнейшем правящая Франция организовывала гражданскую войну на территории самой России, окружив ее колючим кольцом блокады.

«Правильный, методичный обстрел лагеря начался». Из лагеря вышло несколько сот солдат, готовых сдаться. Их приняли и тут же возобновили артиллерийский огонь. Так длилось четверо суток. Куртинцы сдавались по частям. 6 сентября оставалось всего около двухсот человек, решивших не сдаваться живьем. Во главе их стоял украинец Глоба, баптист, фанатик: в России его называли бы большевиком. Под прикрытием орудийной, пулеметной и ружейной стрельбы, слившейся в один общий гул, начался настоящий штурм. В конце концов мятежники были раздавлены. Количество жертв так и осталось неизвестным. Порядок был, во всяком случае, восстановлен. Но уже через несколько недель вторая бригада, которая расстреливала первую, оказалась охвачена той же самой болезнью…

Страшную заразу русские солдаты привезли с собою через моря в своих холщовых мешках, в складках своих шинелей и в тайниках своих душ. Тем и замечателен этот драматический эпизод в Ла-Куртин, что он представляет собою как бы сознательно построенный идеальный опыт, почти под колоколом воздушного насоса, для изучения внутренних процессов в русской армии, подготовленных всем прошлым страны.

ПРИБОЙ

Сильнодействующее средство клеветы оказалось обоюдоострым оружием. Если большевики – немецкие шпионы, то почему же весть об этом исходит главным образом от людей, наиболее ненавистных народу? Почему именно кадетская печать, которая приписывает рабочим и солдатам по всякому поводу самые низменные побуждения, громче и решительнее всех обвиняет большевиков? Почему реакционный инженер или мастер, притаившийся со времени переворота, теперь сразу воспрянул и открыто проклинает большевиков? Почему осмелели в полках наиболее реакционные офицеры и почему, обличая Ленина и компанию, они размахивают кулаками перед самым носом у солдат, как если бы изменниками были именно солдаты?

На каждом заводе были свои большевики. «Похож я на немецкого шпиона, ребята, а?» – спрашивал слесарь или токарь, вся подноготная которого была известна рабочим. Нередко сами соглашатели в борьбе с натиском контрреволюции заходили дальше, чем хотели, и, не желая того, прокладывали дорогу большевикам. Солдат Пирейко рассказывает, как военный врач Маркович, сторонник Плеханова, отверг на солдатском митинге обвинение Ленина в шпионстве, чтобы тем решительнее разбить его политические взгляды, как несостоятельные и пагубные. Тщетно! «Раз Ленин умный и не шпион, не предатель и хочет заключить мир, то мы и пойдем за ним», – говорили солдаты после собрания.

Временно задержанный в своем росте большевизм снова начинал уверенно расправлять свои крылья. «Возмездие не медлит, – писал Троцкий в середине августа. – Гонимая, преследуемая, оклеветанная, наша партия никогда не росла так быстро, как в последнее время. И этот процесс не замедлит перекинуться из столиц на провинцию, из городов на деревни и на армию… Все трудящиеся массы страны научатся в новых испытаниях связывать свою судьбу с судьбой нашей партии».

Петроград шел по-прежнему впереди. Казалось, всесильная метла работает по заводам, выметая из всех углов и закоулков влияние соглашателей. «Падают последние твердыни оборончества… – сообщала большевистская газета. – Давно ли безраздельно господствовали господа оборонцы на громадном Обуховском заводе? Теперь им туда нельзя и показываться». На выборах петроградской городской думы 20 августа подано было около 550 тысяч голосов, значительно меньше, чем на июльских выборах в районные думы. Потеряв больше 375 тысяч, эсеры все еще собрали свыше 200 тысяч голосов, или 37 % общего числа. На долю кадетов пришлась пятая часть. «Жалкие 23 тысячи голосов, – пишет Суханов, – собрал наш меньшевистский список». Неожиданно для всех большевики получили почти 200 тысяч голосов, около трети общего числа.

На областной конференции профессиональных союзов Урала, проходившей в середине августа и объединившей полтораста тысяч рабочих, по всем вопросам вынесены решения большевистского характера. В Киеве на конференции фабзавкомов 20 августа резолюция большевиков принята большинством 161 голоса против 35, при 13 воздержавшихся. На демократических выборах в городскую думу Иваново-Вознесенска, как раз в момент восстания Корнилова, большевики из 102 мест получили 58, эсеры – 24, меньшевики – 4. В Кронштадте председателем Совета избран большевик Брекман, а городским головой большевик Покровский. Далеко не везде столь ярко, кое-где отставая, большевизм растет, в течение августа, на протяжении почти всей страны.

Восстание Корнилова дает радикализации масс могущественный толчок. Слуцкий напомнил по этому поводу слова Маркса: революция нуждается временами в том, чтобы ее подстегнула контрреволюция. Опасность пробуждала не только энергию, но и проницательность. Коллективная мысль заработала под высоким напряжением. Недостатка в материале для выводов не было. Коалицию объявляли необходимой для защиты революции, между тем союзник по коалиции оказался на стороне контрреволюции, Московское совещание провозглашалось смотром национального единства. Только Центральный Комитет большевиков предупреждал: «Совещание… неминуемо превратится в орган заговора контрреволюции». События принесли проверку. Теперь и Керенский заявлял: «Московское совещание… это пролог к 27 августа… Здесь производится подсчет сил… Здесь впервые был представлен России ее будущий диктатор Корнилов». Как будто не Керенский был инициатором, организатором и председателем этого совещания и как будто не он представлял Корнилова как «первого солдата» революции. Как будто не Временное правительство вооружало Корнилова смертной казнью против солдат и как будто предупреждения большевиков не объявлялись демагогией.

Петроградский гарнизон вспоминал, далее, что за два дня до восстания Корнилова большевики выразили на заседании солдатской секции подозрение, не выводятся ли передовые полки из столицы с контрреволюционными целями? На это представители меньшевиков и эсеров отвечали грозным требованием: не входить в обсуждение боевых приказов генерала Корнилова. В этом духе проведена была резолюция. «Большевики, видно, слов на ветер не бросают!» – вот что должен был теперь сказать себе беспартийный рабочий или солдат.

Если генералы-заговорщики, по запоздалому обвинению самих соглашателей, были повинны не только в сдаче Риги, но и в июльском прорыве, за что же травили большевиков и расстреливали солдат? Если военные провокаторы пытались вызвать на улицы рабочих и солдат 27 августа, не сыграли ли они своей роли и в кровавых столкновениях 4 июля? Каково, далее, место Керенского во всей этой истории? Против кого он вызывал третий конный корпус? Почему он назначил Савинкова генерал-губернатором, а Филоненко – помощником? И кто такой Филоненко, кандидат в директорию? Неожиданно раздается ответ броневого дивизиона: Филоненко, служивший у них поручиком, подвергал солдат худшим унижениям и издевательствам. Откуда взялся темный делец Завойко? Что вообще означает этот подбор проходимцев на самой верхушке?

Факты были просты, ясны, в памяти у многих, доступны всем, неотразимы и убийственны. Эшелоны «дикой» дивизии, развороченные рельсы, взаимообвинения Зимнего дворца и ставки, показания Савинкова и Керенского говорили сами за себя. Какой неопровержимый обвинительный акт против соглашателей и их режима! Смысл травли большевиков стал окончательно ясен: она входила необходимым элементом в подготовку государственного переворота.

Прозревшими рабочими и солдатами овладевало острое чувство стыда за себя. Значит, Ленин скрывается только потому, что его подло оклеветали? Значит, другие содержатся в тюрьме в угоду кадетам, генералам, банкирам, дипломатам Антанты? Значит, большевики не гонятся за местечками, и их ненавидят наверху именно за то, что они не хотят примкнуть к акционерному товариществу, которое называется коалицией! Вот что поняли труженики, простые люди, угнетенные. И из этих настроений, вместе с чувством вины перед большевиками, выросли несокрушимая преданность партии и доверие к ее вождям.

До самых последних дней старые солдаты, кадровые элементы армии, артиллеристы, унтер-офицерский состав крепились изо всех сил. Они не хотели ставить крест на своих боевых трудах, подвигах, жертвах: неужели все это было растрачено без смысла? Но когда последняя опора оказалась выбита у них из-под ног, они круто – налево кругом! – повернулись лицом к большевикам. Теперь они полностью вошли в революцию, со своими унтер-офицерскими нашивками, со своим закалом старых солдат и с крепко стиснутыми челюстями: они просчитались на войне, зато на этот раз они доведут работу до конца.