Сладкая жизнь - Анна Оранская

— А вам? — Она по-прежнему называла его на вы, хотя он уже раза три ее просил перейти на ты. Но она не могла так, и ее не смущало, что они обращаются друг к другу по-разному. — Вам нравится?

— Ну здесь еще ничего — все-таки лучшее в Москве заведение такого плана. Где-нибудь на окраине вообще кошмар — чернуха просто. — Он вдруг взглянул на нее по-особому. — Но если честно, не очень. Вот если бы там была ты — а в зале только я…

— Андрей, перестаньте! — Она заставила себя улыбнуться, чтобы скрыть стыдливый испуг. И это ей удалось — как удалось смотреть на раздевающихся девиц, делая вид, что ей интересно. А то, что покраснела, было не страшно — все-таки темный зал. — Вы переводите разговор на меня, а на мой вопрос не ответили. А я точно вижу, что вам нравится — например, вот эта, в центре, пышная такая…

Грудастая девица в трусиках, шляпе и сапогах высоко задирала ноги, а обнаженный бюст упруго прыгал в такт движениям.

— Алла, если бы ты могла оценить, какая грудь у тебя, ты бы не спрашивала…

— Перестаньте, пожалуйста! — В голосе ее было больше кокетства, чем возмущения и настойчивости. Но он выставил вперед ладони, смеясь.

— Ну хорошо, хорошо. Кстати, тебе как больше понравилось — когда я был сверху или сзади? Мне — и так, и так, но вообще у тебя такая фантастическая попка…

Он говорил это негромко, но ей показалось, что его слова слышат все, — и она осмотрелась поспешно. Но вместо того чтобы сказать ему что-то строго и резко, сжаться, подумать, что он специально это говорит, напоминает про гостиницу и про это, — вместо этого она откинулась назад, поднимая высоко голову. Усилием удерживаясь в роли светской дамы, из которой чуть не выскользнула, чуть не оставила ее на стуле, как скинутую полинявшей змеей кожу, оказавшись серой и невзрачной под переливавшейся блестящей чешуей, в которую влезла не по праву.

Но она была светской дамой, сидящей за столом с мужчиной, с которым у нее было это… но больше никогда не будет. И она может лишь пожурить его за фамильярную дерзость — но не более. Потому что его восхищение ею — пусть и слишком откровенное, но ведь искреннее — заслуживает снисхождения.

— Андрей, — произнесла с укоризной, — Андрей, мы ведь договорились…

Сразу после того как она села в машину, еще перед тем как отдать галстук, она выдала ему первую пришедшую на ум фразу. Что принимает его приглашение в последний раз и едет с ним ненадолго — и только потому, что он вынудил ее его принять. И взамен на ее согласие он должен обещать ей больше никогда ей не звонить и встреч с ней не искать. И он кивнул — просто кивнул, вцепившись в ее глаза своими глазами, серьезными и задумчивыми. Которые сейчас улыбались.

— Извини, я повторяюсь. Признавайся — тебе ведь это все твои мужчины говорили? И ведь после меня тоже будут говорить, верное дело…

— Мужчины?

Она чуть не поперхнулась вином. Не сразу догадавшись, что он шутит, платит ей так за ее разговоры насчет его консультанток. И испытала облегчение, когда догадалась.

— Андрей, о чем вы говорите? Я замужем, у меня ребенок…

Он скептически покачал головой, как бы соглашаясь, и она поняла, что ее слова звучат глупо, — ведь наличие мужа и ребенка не помешало ей сделать это с ним. Пусть и не по ее воле это было, все случайно произошло — но она ведь не отталкивала его, не кричала, не протестовала. И еще она поняла, что он всерьез считает, что у нее были мужчины, кроме Сергея… и кроме него. И ей показалось что ее слова насчет семьи прозвучали двусмысленно — словно она кокетничала, прикрываясь семьей и творя под этим прикрытием, существующим для посторонних, все что угодно. Словно своим многочисленным любовникам она всегда говорила именно так — как настоящая светская дама из тех, о ком пишут любовные романы.

— Давайте сменим тему, пожалуйста… — попросила, почему-то чувствуя себя польщенной, что он так про нее подумал. Может, потому, что это подходило к играемой ею сегодня роли. И пусть она никогда не пробовала играть до недавнего времени, когда неудачно попыталась сделать это с Сергеем, пусть вторая попытка закончилась для нее плачевно, но сегодня ей ничего не грозило, во-первых, и она видела, что ему нравится ее роль, во-вторых, причем он убежден, что это не роль, и всячески ей подыгрывает, не догадываясь об этом. И в-третьих, она ей самой нравилась, эта роль, играемая в последний раз.

Эта роль, с которой ей сейчас было жаль расставаться — как, наверное, было жаль Золушке превращаться из принцессы в жалкую замарашку. И она отметила, что сравнение корректное — потому что она, как и Золушка, вынуждена возвращаться из сказочного мира в реальный. И пусть она сама была своей волшебницей, но против будней и быта никакие чары не могли ничего поделать.

Было уже начало второго, когда они вышли. Он уговаривал посидеть еще, но она напомнила про данное им слово. А на улице шел снег, засыпав ждавший их на стоянке «мерседес», и она вдруг подумала, что впервые в жизни идет в тонких туфлях по снегу — но в последнее время многое в ее жизни произошло впервые. И в последний раз. Наверное, не стоило торопиться — ей было хорошо сегодня, и она чувствовала себя великолепно, и вообще все было так… как не было никогда. И ей стало жаль, когда они вышли, что она сама призвала остановиться это чудесное мгновение — действительно мгновение в длинной жизни, в которой дальше не должно было быть никаких чудес.

Он молчал — не намекал на ночь в отеле, не предлагал больше никуда поехать, не убеждал вернуться. И промерзшая машина грелась, наполнялась теплом, заставляющим сползать осевший на стеклах снег, и огромная щетка, одна почему-то, расположенная в самом центре, в два движения расчистила видимость и продолжала заученно сметать крошечные снежинки, осмелившиеся оказаться у нее на пути.

— Я испортила вам вечер? Просто уже поздно… Но я ведь могу доехать сама, поймаю такси и доеду. А вы можете вернуться. Нет, правда, вы же говорили, что так любите старый Новый год, — а из-за меня…

Она не знала, почему произнесла это — почему ни с того ни с сего расчувствовалась. Или знала — хотя бы догадывалась?

— Люблю. — Он улыбнулся, но без особого веселья. — Смотрела «Последний бойскаут»? Там Уиллис говорит все время — небо голубое, вода мокрая, а жизнь дерьмо. И в общем, следует признать, что он прав — особенно когда праздники кончаются…

Машина тронулась с места, и уже через две минуты Смоленская площадь показалась впереди, и, хотя он ехал очень медленно, явно не торопясь никуда, еще через две минуты должна была показаться Пресня, а там налево, к зоопарку, и еще пятнадцать минут, и…

— Если хотите, — начала она нерешительно, не зная, как лучше это сказать, чтобы он правильно ее понял. Торопясь — потому что вот-вот они должны были свернуть к «Баррикадной». Не встречая никакого внутреннего сопротивления — и этому не удивляясь. — Если хотите, мы можем заехать куда-нибудь еще — совсем ненадолго. Я бы не хотела, чтобы вы портили себе праздник из-за меня — так что, если хотите, я… я с удовольствием…

Он посмотрел на нее внимательно, и «мерседес» рванул вперед, проскочив левый поворот на площади Восстания, свернув во дворы, не доезжая площади Маяковского, поплутав по переулкам, останавливаясь у какого-то дома с яркой вывеской.

— Еще полчаса у тебя есть? Тогда с меня бутылка шампанского — гарантировали, что лучшего. «Дом Периньон», какой-то там невероятной выдержки. Это тут я номер заказывал — вместе с шампанским. У них тут тусовка на всю ночь — ресторан, шоу-программа, ну и номер в придачу, а я еще сказал, чтобы две бутылки в номер отнесли. Но номер мы им подарим за ненадобностью, а вот шампанское заберем — и выпьем его в ресторане. Как мысль?..

Она чуть не выпалила, что у нее есть не только полчаса, но, может, даже целый час. Потому что… потому что некуда было торопиться. И был Новый год, пусть и старый — хотя куда более праздничный, чем тот, который она встречала тридцать первого декабря. И ей, как и ему, не хотелось, чтобы праздник кончался так быстро. Впервые за много лет не хотелось — впервые за последние пятнадцать лет, а может, вообще впервые. И хотя сейчас, две недели спустя, идя по Арбату, она верила, что, разумеется, не догадывалась, чем все закончится, — тогда она сама поднялась в этот номер, объясняя себе, что ей просто любопытно. Она ведь никогда не была в гостинице, тем более такой — как в западных фильмах и книгах. Он не убеждал ее вовсе — наоборот, попросил подождать, пока он поднимется и вернется. И взял ключ у стойки, и уже пошел к лифту, и, спохватившись, вернулся обратно.

— Сигару забыл в машине — одну секунду, я сейчас…

Ей на какой-то момент стало неуютно в холле — она вспомнила, как говорила ему, что не проститутка, чтобы приглашать ее на ночь в гостиницу, и как подумала, перед тем как поехать с ним, что, стоило бы ей зайти в этот отель, на нее сразу весь персонал начал бы коситься, думая, что рехнулась тетка, в ее возрасте о другом надо думать. Но никто из персонала на нее не косился — вообще никто, хотя куча народу дефилировала внизу, несмотря на позднее время, но они были слишком заняты, чтобы на нее коситься, а может, она естественно тут смотрелась. Тут и рядом с ним — потому что ей казалось уже, что они хорошо смотрятся вместе.