Ледяное озеро - Эдмондсон Элизабет

— Верно. Вы правы. Поскольку со мной никто не консультировался, я никогда об этом и не думал.

— А во время пасхальных каникул ее увезли за границу. На поправку, как объяснила нам няня.

— Ваша няня должна бы знать, в чем дело.

— Доктор Джонстон, вам хорошо известно, что няня уволилась от нас много лет назад.

— В самом деле? Что ж, тогда, похоже, некому вам помочь. Ваша бабушка леди Ричардсон в курсе дела. Спросите у нее.

Старался ли доктор Джонстон специально казаться бестолковым? Упрямым? Язвительным?

— Я могла бы, но ответа не получила бы.

— Леди Ричардсон знает все, что происходило в «Уинкрэге» на протяжении последних пятидесяти лет. Абсолютно все.

— Но не скажет.

— Ах, дорогая Аликс, это ее привилегия. У всех нас есть свои секреты. А среди них такие, которые гораздо лучше держать при себе. Спящие собаки, как я уже сказал. Иногда даже у самой мирной из них при пробуждении возникает мертвая хватка.

Майкл уже жалел, что пришел. Здесь собрались люди не его круга; ему было жарко, некомфортно и — за исключением тех моментов, когда он мог танцевать или беседовать с Сеси, — попросту скучно. Его белый галстук был слишком туг, и воротничок натирал шею.

Фредди веселился вовсю, не пропуская ни одного танца, флиртуя с красивыми девушками и даже с Джейн Ричардсон, которая, вероятно, на добрый десяток лет старше его и замужем. Майкл не уделял много времени размышлениям о вопросах морали: его голова была слишком забита аэропланами, однако он держался прямого и четкого представления, что люди, состоящие в браке, должны там и оставаться и замужние женщины — табу, даже для флирта.

Фредди будет находиться тут до конца: впереди ожидался рил, шотландский хороводный танец, а он обожал танцевать рил.

Нельзя ли открыть окно? Похоже, помещение герметически закупорено тяжелыми шторами из парчи и бархата, каждой из которых с лихвой хватило бы занавесить окна в доме его квартирной хозяйки, заслонив все стекло.

— Жарко? — спросила появившаяся Урсула.

— Очень, — ответил Майкл.

— Вы сникли. Идемте со мной. Здесь есть одно прохладное местечко.

Прохладным местечком оказались верхние ступеньки лестницы, ведущей в погреб. Майкл подумал, что знает места и поприятнее, поскольку смрадный холодный воздух, которым несло из глубины, начал овевать его не на шутку.

— Боже, что там хранится?

— Грибы в основном. Это не винный погреб — тот на другом конце дома, это подвал контрабандистов, где раньше прятали от таможенников контрабандное вино и бренди.

— Контрабандистов? Но тут поблизости нет моря.

— Оно ближе, чем вы думаете, и, наверное, контрабандистам имело смысл привозить свой груз сюда, раз они много лет именно так и делали. В восемнадцатом столетии.

— «Пять да двадцать пони, полуночный мрак…», — продекламировал Майкл всплывшую в памяти строку из давнего школьного стихотворения.

— «Курево для писаря, для попа коньяк»[44], — подхватила Урсула. — Ну что, остыли немного?

— Я заработаю пневмонию, если тут останусь.

— Вы когда-нибудь болели пневмонией?

— Да, в детстве.

— Это было страшно? У вас было клокочущее дыхание и бредовые галлюцинации?

— Я плохо помню, слава Богу. Это было, когда я приезжал на рождественские праздники. Я гулял поздно вечером и схватил сильную простуду. То же самое может случиться и сейчас, поэтому лучше вернуться в зал.

— Когда это случилось?

— В двадцатом году.

— Когда озеро замерзало в прошлый раз?

— Да. Я катался на коньках при лунном свете. — Он заговорил тише, в сознании возникла отчетливая картина, как он скользит по льду, подпрыгивая и выписывая петли, стараясь увернуться от странных синих теней, порождаемых полной луной. На нем твидовые спортивные штаны и широкая куртка с поясом. Куртка тесновата — то был год, когда он начал интенсивно расти.

— О чем вы задумались? — спросила Урсула.

— Что? О, извините, как неучтиво с моей стороны… Я вдруг вспомнил, как катался тогда по льду озера. Не странно ли, что подобные воспоминания вспыхивают в мозгу человека, будто яркий фонарь? Так отчетливо оно ни разу не вспоминалось за все эти годы. Даже одежда, что была на мне тогда…

— Я вообще думаю, что вы ходячая масса мыслей, вытесненных в подсознание, — участливо сказала Урсула. — Как и большинство людей. Вероятно, у вас имеется комплекс насчет катания на коньках. Вы не чувствуете головокружение или потерю ориентации, когда катаетесь?

— Нет. Куда мы идем?

— Я вам покажу. Вы уверены, что хотите вернуться в зал? Моя мачеха, пожалуй, набросится на вас и заставит танцевать. Она говорит, что не хватает молодых мужчин для танцев. Она вне себя, потому что моя двоюродная бабка и женщины вроде Джейн Ричардсон тоже танцуют. Видите ли, дело в том, что они оттягивают на себя мужчин и оставляют девушек без кавалеров. Не пойму, почему она так волнуется по этому поводу: у Розалинд тысяча соискателей, претендующих на нее. Вы претендовали?

— Танцевать с вашей сводной сестрой? Нет.

— И Эдвин тоже нет, а она бесстыдно к нему подлащивалась. Это так взбесило бедного Саймона, хотя он и без того немного не в форме. Эдвин смотрит на нее как на какого-нибудь червяка, а она надувает губы, вскидывает голову и расспрашивает его о фотографии. И все с многозначительным взглядом из-под своих глянцевых ресниц.

— Боже милостивый, — пробормотал Майкл, отворачиваясь от своей странной собеседницы. Она что, напилась шампанским?

— Я не пьяная, я практикуюсь, — угадав его мысли, хихикнула Урсула. — Собираюсь стать писателем, поэтому наблюдаю и слушаю.

— Итак, мы говорим о подслушивании?

Она пожала плечами.

— В такой семье, как наша, это порой единственный способ выяснить, что происходит. Вы шокированы?

— Я не люблю тех, кто подслушивает. Они не услышат ничего хорошего о себе.

— Вздор, который вдалбливают нам в школе! Если бы я не держала уши открытыми, то в один прекрасный день вдруг обнаружила бы, что меня отослали в пансион благородных девиц или на постоянное жительство к кузине Аделаиде в Богнор-Регис[45], они постоянно обсуждают такие вещи за моей спиной. Предупрежден — значит, вооружен.

— Вы шпионите за своими домашними?

— Да. Я смотрю и слушаю, что говорят, и если интересно, стараюсь узнать больше. Очень увлекательно.

Простой способ нажить себе врагов, подумал Майкл.

— А каким писателем? Газетным репортером? Романистом? Биографом?

— Было бы грандиозно стать биографом, вы не находите? Правда, мне могло бы показаться несколько утомительным то, что биограф вынужден на время ограничивать себя описанием чьей-то одной жизни. А беда репортера в том, что необходимо быть привязанным к фактам.

— Вот в этом я не уверен.

— Предполагается, что нужно. Я собираюсь сочинять романы. Полные живой человеческой заинтересованности, обнажающие скрытые от глаз пороки высшего класса.

— Боже милостивый!

— Моей родне это не понравится. Сначала они заявят, что это неподобающее занятие и не подумать ли мне лучше о секретарской работе. Ну, чтобы скоротать время, пока не выйду замуж. Потом, когда я стану знаменитым писателем, они начнут беспокоиться, что я помещу их в свои книги.

— А сегодня вечером вы тоже собираете материал?

— Вы имеете в виду о вас? Не будьте тщеславным. Я недостаточно вас знаю, чтобы определить, сумею ли выстроить на вашем материале характер персонажа. У вас есть какие-нибудь тайны?

— Как? — Майкл даже не верил, что участвует в этом разговоре. Сколько лет Урсуле Гриндли? Пятнадцать? Да поможет Бог ее семье, когда она вырастет!

— Тайны. Секреты. Темные дела в прошлом. Тот ли вы, кем желаете казаться? Я знаю, чем вы зарабатываете на жизнь: водите аэропланы.

— Я конструирую самолеты. Авиатехнику. — Уж это-то должно погасить ее запал: в конструировании самолетов нет ничего таинственного и великосветского.