Мир приклюяений 1956 (полная версия) - Г. Цирулис

— Где ж ты сидел там? — не выдержал Роман Петрович.

— А на заборе. В аккурат против балкона. Беляки курили, а я слушаю… Один говорит: “Теперь здешним большевикам крышка”. А другой отвечает: “Генерал Тугаевский не зря приехал сюда. Он еще себя покажет!” А потом как пошли чесать языками! Я такое узнал! — Он зорко взглянул на собеседника, проверяя, какое впечатление произвели его слова. — А потом ихний хор пел. Я этому хору такого рака печеного приготовил! Всю ночь думал. Такое придумал!

— Что же ты придумал такое? — спросил Роман Петрович с самым безразличным видом, хотя, услышав о генерале Тугаевском, он насторожился. Мало ли что мог услышать бойкий беспризорный мальчишка, с утра до ночи бегающий по городу паренек заметил, что собеседник заинтересовался его рассказом, и плутовато подмигнул ему:

— Интересно?

— Расскажи.

— А ты прежде скажи: где теперь большевики? — Мальчуган вдруг сорвался с деловитого тона и как-то очень по-ребячьи произнес: — Я их, дядь, который день ищу.

— Как же ты ищешь?

— А так. Увижу, идет по улице рабочий посурьезнее — я к нему: “Скажи, где тут большевики?” Ну, как и тебе говорю.

— И что же они?

Мальчуган вздохнул:

— Ни черт-ма толку! Кто смеется, а кто и серчает, прочь гонит. А один нашелся чудило, говорит: “Большевики сейчас в подполье”. Обдурить захотел.

— Почему же обдурить? — остановил Роман Петрович нахмурившегося паренька. — Если в городе и остались большевики, так только в подполье.

— В подполье? — вспыхнул мальчуган. — Да я сам который уж день в подпольях да сараях ночую, — никого там нету. Одни крысы!

Он круто повернулся, соскочил на откос насыпи и на широко расставленных ногах съехал по сухой, скользкой траве вниз.

Роман Петрович окликнул его, но тот даже не обернулся, юркнул в проход между будками, стоявшими тыльной стороной к полотну железной дороги.

Просьба мальчонки удивила Романа Петровича и встревожила. В городе, где прочно обосновались деникинцы, за одно лишь знакомство с человеком, состоявшим в партии большевиков, можно было сесть за тюремную решетку. И вдруг… бездомный паренек останавливает прохожего в людном месте и спрашивает, как ему разыскать большевиков!

Размышляя об этом, Роман Петрович все еще смотрел в сторону будок, за которыми скрылся оборвыш. Кто он и почему ищет большевиков? Не зря же парнишка завел такой разговор!

Скользя по иссохшей траве, Роман Петрович спустился с крутой насыпи и пошел по кожевенному ряду.

Он бродил между будками, увешанными ботинками, туфлями и громадными рыбацкими сапогами. Останавливался у прилавков, на которых были разложены подошвы, стельки, хром, юфта.

Внимание его привлекла кучка людей. Роман Петрович подошел к ним и увидел, что они обступили его недавнего собеседника.

Мальчуган поднял руки над головой и, звучно щелкая зажатыми в пальцах гладкими бараньими ребрышками, собирал публику. Потом он опустил руки, деловито осмотрел обступивших его людей и звонко прокричал:

— Граждане дорогие! Дяденьки и тетеньки! Братишки и сестрицы! Не жалости жду я вашей, а уважения к моему таланту и голому сиротству. С малолетства остался я без отца; без матери, сиротою безродным и никому не нужным. Не знаю я ни материнской ласки, ни отцовского уважения. И пропасть бы мне в пучине жизненной, если б не открылся во мне счастье-талант бесценный. И теперь только он, талант мой, кормит меня и поит, одевает и обувает…

Многие слушатели улыбались, глядя на худую, тонкую шею и рваный френч певца. Видно было, что “талант” кормил и одевал его обладателя очень неважно.

Не обращая внимания на улыбки и шутки, оборванец кашлянул в кулак и запел, ловко прищелкивая костяшками о колено:

Котенок Васька—

Зелены глазки,

Любил на теплой печке спать.

Его поймали,

Винтовку дали,

На фронт послали воевать.

Усы обрили

И глаз подбили.

Теперь не

Васька он — солдат…

Хлеборобы и солдаты, торговцы-разносчики и ремесленники внимательно вслушивались в слова наивной и злой песенки. Она высмеивала порядки, при которых даже безобидного серого котенка Ваську заставили воевать неизвестно за что. Кое-кто из слушателей испробовал на себе унтерские кулаки и понимал, о чем идет речь в песенке.

Беспризорник закончил песенку. Широким жестом он сорвал с головы фуражку:

— Граждане! Кто сколько не пожалеет!

В измятую фуражку посыпались монеты.

— Тоже работа! — обернулся к Роману Петровичу немолодой солдат с темным лицом, изрытым глубокими, редкими оспинами. — Кормится!..

— А ну подходи, подходи! — закричал уличный “артист”, доставая из-за пазухи листки, исписанные тусклым химическим карандашом. — Кому слова новой песни “Котенок серый”? Бери, хватай!

Торговля шла бойко. Роман Петрович тоже взял грязноватый листок, исписанный неровным почерком.

Уличный певец поднял вверх пустые руки, показывая, что песен у него больше нет. Слушатели уже собрались расходиться, когда в его руках как-то особенно звучно щелкнули костяшки.

Оборвыш наморщил острый, чуть облупившийся носик. Часто и коротко оглядываясь по сторонам, он запел дерзкую, озорную песенку:

Эй вы, буржуи! Отдайте-ка мильоны,

Теперь наше право и наши законы,

Эй вы, буржуи! Намажьте салом пятки.

Пока еще не поздно — тикайте без оглядки.

Пожилой фельдфебель, грузный, с багровым, одутловатым лицом и пышными, старательно расчесанными усами, решительно расталкивал слушателей, пробиваясь к уличному певцу.

Роман Петрович быстро шагнул в сторону и загородил ему путь.

Но мальчишка был зорок. Не успел фельдфебель отодвинуть плечом Романа Петровича, как мальчонка оборвал песенку и скрылся в узком простенке между будками.

Фельдфебель бросился за ним, но будки стояли тут тесно, и он застрял в узком простенке.

Старый служака не успокоился. Придерживая рукой шашку, он припустил бегом вокруг будок.

Фельдфебелю не повезло: на повороте он грузно, всем телом налетел на выходившего из-за будки седого есаула. От толчка дородного фельдфебеля офицер еле устоял на ногах.

— С ума спятил! — крикнул он. — Пьяная м-морда!

— Фулигана ловлю! — впопыхах ответил фельдфебель.

Он хотел было вновь пуститься в погоню, но есаул понял движение фельдфебеля как попытку сбежать от него. А тут еще заметил улыбающиеся лица окружающих и пришел в ярость.