Сдвиг времени по-марсиански - Филип Дик

— Нельзя судить о книге только на том основании, что она бестселлер, — сказал он. — Это всем известно. Многие из бестселлеров — ужасный хлам.

Но, однако, эта книга…

Он в нерешительности замолчал.

— Вы правы, — сказала Бетти, — у большинства на самом деле скверный вкус.

— То же самое относится и к музыке, — поддержал Пол. — Сейчас мало кто интересуется, например, подлинным американским народным джазом. Вот вам, скажем, Роберт, нравятся Ванк Джонсон или Кид Ори и им подобные? У меня целая дискотека такой музыки: оригиналы пластинок фирмы «Дженет».

— К сожалению, я немного знаю о негритянской музыке.

По их виду он понял, что это признание не доставило им большого удовольствия.

— Я предпочитаю классику, Баха и Бетховена.

Конечно же, это произвело желанное впечатление. Но все же он ощущал некоторую натянутость. Неужели они предполагали, что он будет отрицать музыку великих европейских мастеров, не подвластную времени классику, ради нью-орлеанского джаза, родившегося в притонах и кабачках негритянских кварталов?

— Пожалуй, если я представлю вам что-нибудь из избранного этих нью-орлеанских королей ритма… — начал Пол.

Он собрался выйти из комнаты, но Бетти бросила на него предупреждающий взгляд, и он нерешительно пожал плечами.

— Обед уже почти готов, — сказала она.

Пол вернулся на свое место и сел, пробормотав, как показалось Роберту, несколько раздраженно:

— Джаз из Нью-Орлеана — это есть самая подлинная народная музыка. Ее корни на этом континенте. Все остальное пришло из Европы, например, эти старомодные струнные баллады на английский манер.

— Мы непрерывно спорим друг с другом.

Бетти улыбнулась Роберту.

— Я не разделяю его любви к старому джазу.

Все еще держа в руках экземпляр «Саранчи», Чилдан спросил:

— Какого рода альтернативное настоящее описывается в этом романе?

Бетти ответила не сразу.

— То, в котором Германия и Япония проиграли войну.

Повисла пауза.

Наконец Бетти грациозно поднялась и сказала:

— Пора обедать. Пожалуйста к столу, двое изголодавшихся джентльменов, утомленных делами и заботами.

На обеденном столе уже лежала большая белая скатерть, столовое серебро, фарфор, высокие грубые салфетки, в которых Роберт узнал старинные американские подгузники.

Приборы были также из безукоризненного американского серебра высшей пробы.

Чашки и блюдца темно голубого и желтого цветов были производства фирмы «Ройял Альберт». Это была очень редкая посуда, и Роберт не мог не залюбоваться ею, испытывая при этом профессиональное восхищение.

Тарелки же не были американскими. На вид это были японские тарелки, но он не стал бы этого утверждать. Это было вне поля его деятельности.

— Это фарфор Имари, — сказал Пол.

Он угадал мысли Роберта.

— Из Ариты. Он считается одним из лучших. Япония.

Они сели за стол.

— Кофе? — спросила Бетти у Роберта.

— Да, — ответил он. — Спасибо.

— После обеда, разумеется, — сказала она.

Она направилась к тележке с кушаниями.

Пища показалась Чилдану восхитительной.

Бетти великолепно готовила. Особенно ему понравился салат. Авокадо, сердцевина артишоков, цветная капуста… Слава богу, что его не потчуют японской пищей, смесью зелени и кусочков мяса: ею он был сыт по горло со времен окончания войны.

И морскими продуктами. Слава богу, его положение позволяет обходиться без креветок и всяких других моллюсков.

— Хотелось бы узнать, — сказал Роберт. — Каким по мнению автора, был бы мир, если бы Германия и Япония проиграли бы войну.

Некоторое время не отвечали ни Пол, ни Бетти.

— Разница была бы очень существенной, — отозвался Пол. — Лучше об этом прочесть самому. Если вы сейчас все узнаете, впечатление от книги будет испорчено.

— У меня по данному вопросу есть одно очень твердое убеждение, — сказал Роберт. — Я не раз обдумывал этот вариант и пришел к выводу, что в мире было бы все намного хуже.

Он слышал свой твердый, резкий теперь голос.

— Намного хуже.

Эти слова, казалось, удивили их, а может быть, тон, которым они были произнесены.

— Повсюду господствовал бы коммунизм, — продолжал Роберт.

Пол кивнул.

— Автор, мистер Готорн Абендсен, со всех сторон рассмотрел этот вопрос — беспрепятственное распространение Советской России. Но также как и в Первой Мировой войне, даже будучи на стороне победителей, отсталая, в основном крестьянская Россия, естественно, получает кукиш. Становится посмешищем в крупных размерах — вспомните ее войну с Японией, когда…

— Теперь же пришлось пострадать нам, оплачивая цену нынешней ситуации, — сказал Роберт. — Но мы сделали это по доброй воле, чтобы остановить нашествие славянского мира.

Бетти тихо сказала:

— Лично я не верю ни в какие исторические бредни о нашествии со стороны любых народов. Славян ли, китайцев или японцев.

Она безмятежно посмотрела на Роберта.

Было видно, что ее не занесло, что она абсолютно владеет собой, и что она просто намеревалась выразить свои чувства.

На щеках ее появился яркий румянец.

Какое— то время они молча ели.

"Снова я осрамился, — признался себе Чилдан. — Невозможно избежать этой темы, потому что она повсюду: в книге, которая случайно попадает в руки, в этих подгузниках — добыче завоевателей. Мародерство, учиненное по отношению к моему народу. Взгляни в лицо фактам. Пытаешься убедить себя в том, что эти японцы и ты похожи? Но погляди, даже когда ты прославляешь их победу, опускаешься до того, что радуешься поражению своего народа — все равно мы стоим на разной почве. То, что определенные слова значат для меня, имеет совершенно противоположное значение для них. У них другие мозги и другие души. Смотри, они пьют из английских фарфоровых чашек, пользуются американскими столовыми приборами, слушают негритянскую музыку. Это все на поверхности. Преимущества богатства и власти делают все это доступным для них, но это все как пить дать суррогат, наносное. Даже эта «Книга перемен», которой они почти что придушили нас — она китайская, позаимствованная у другого, ранее покоренного народа. Кого они думают одурачить? Самих себя? Воруют обычаи и справа и слева: одежду, еду, разговоры, походку. Ну хотя бы только взгляни, как и с каким смаком они пожирают печеный картофель со сметаной и сыром, это старинное американское блюдо, также ставшее их трофеем. Никого они не одурачат, вот что я вам скажу, а меня — меньше всего. Только белые расы наделены даром творчества, — размышлял он. — И тем не менее, я — чистокровный представитель этих рас — должен разбивать об пол лоб перед этими двумя. Только подумай, что было бы, если бы мы победили! Да мы бы стерли их с лица земли. Сегодня не было бы Японии, а США были бы единственной могучей процветающей державой на всем необъятном мире. Я должен обязательно прочесть эту книгу…

«Саранчу», — подумал он. — Это мой патриотический долг".

— Роберт, вы совсем не едите, — мягко заметила Бетти. — Разве еда плохо приготовлена?

Он сразу же зацепил полную вилку салата.

— Нет, — сказал он. — Это воистину самая превосходная еда, которую мне только приходилось есть за последние годы.

— Спасибо, — сказала она.

Она была явно польщена его словами.

— Я изо всех сил старалась приготовить настоящую… Например, я делала покупки только на крохотных американских базарчиках, удаленных от центральных улиц, где нам пытаются выдать итальянские или мексиканские продукты за американские.

"Да, вы довели нашу пищу до совершенства, — подумал Роберт Чилдан. — Общее мнение справедливо: у нас безграничные способности к подражанию.

Яблочный пирог, кока-кола, увлечение кинофильмами, Кленом Миллером… Вы могли бы склеить искусственную Америку из жести и рисовой бумаги, бумажную мамулю на кухню, бумажного Па, читающего газету, бумажного бэби у его ног.

Все, что угодно".

Пол молча наблюдал за Чилданом. Роберт, внезапно заметив это внимание, оборвал ход мыслей и сосредоточился на еде.

"Он что, и мысли умеет читать, видеть то, что я думаю на самом деле?

Пожалуй, внешне я ничем себя не выдал. Лицо соответствует ситуации. Нет, все в порядке".

— Роберт, — сказал Пол, — поскольку вы здесь родились и выросли, употребляете местные, трудно переводимые выражения, хорошо знакомы с культурой и обычаями своего народа, вы, возможно, окажите мне помощь в понимании одного явления, с которым я недавно столкнулся. Разъясните мне смысл некоторых фильмов двадцатых годов, которые мне довелось увидеть.

Роберт слегка поклонился.

— В этих фильмах главную роль играет ныне уже давно забытый актер, некто Чаплин. Это неловкий, жалкий человек, на которым издеваются все окружающие, и тем не менее его страдания, его нескончаемые несчастья вызывают у белой части публики какой-то совершенно неконтролируемый смех.