Заговор мерлина - Диана Джонс

– Поезжайте с Солсбери, дорогие мои, – сказала она. – Все устроено.

Мы вышли на улицу следом за Солсбери, который широко шагал в своих зеленых сапогах, и пошли по городу. К тому времени, как мы дошли до угла, рядом с сапогами появились два больших гладкошерстных ретривера, черный и золотистый. Они скромно трусили по обе стороны от Солс бери. Грундо был в восторге.

– Это ваши? – спросил он, заглядывая в лицо высокому Солсбери.

Солсбери кивнул.

– Я без собаки никогда не хожу, – сказал он. – Хотя у них, конечно, и хозяева имеются.

– А-а… – сказал Грундо. – Понятно!

Как бы то ни было, ретриверы бежали за нами всю дорогу до окраины города, то отбегая, то возвращаясь назад, как всегда делают собаки, пока мы не вышли к месту перед небольшим, но довольно высоким холмом, где они разбежались по сторонам. Один из псов задрал лапу и помочился на колесо квадратной старой коричневой машины, которая стояла у холма.

– А ну, прекрати, ты, грязное животное! – завопил кто-то из-за холмика.

На самом деле, если приглядеться, холмик был довольно необычный. Казалось, он состоит из погребенных под землей домов. Видны были окна, двери, куски стен, полускрытые травой, наваленные друг на друга от земли до вершины. На полпути к вершине, под деревом, склонившимся над засыпанным дверным проемом, на заросшем травой пороге сидел старый бродяга.

– Ты, это, следи за своими чертовыми псами! – заорал он на Солсбери пронзительным надтреснутым старческим голосом.

– Я слежу, – ответил Солсбери. – На моих улицах они никогда не гадят. Это мой брат, – пояснил он. – Древний Сарум.

Мы в изумлении уставились на бродягу. Бродяга встал и легко сбежал вниз по холму. На нем тоже были резиновые сапоги, только черные, потрескавшиеся и грязные, а его куртка и штаны были такие старые, что трудно было даже сказать, какой цвет они имели изначально. Рядом с высоким Солсбери он выглядел почти карликом. Он ухмыльнулся злобной улыбкой прямо в лицо Грундо, продемонстрировав кривые зубы, и сказал:

– Старший брат, чтоб вы знали! У меня была своя хартия, когда Солсбери еще и в проекте не было. И я по-прежнему посылаю от себя члена парламента в Винчестер. Я – гнилое местечко, вот я кто.

– Мой брат не настолько привязан к своим зданиям, как я, – объяснил Солсбери. – Поэтому он сможет отвезти вас в Лондон.

Лицо Древнего Сарума жутко исказилось. Сперва оно вытянулось и приобрело форму длинного-длинного яйца, и нижняя губа выпятилась так сильно, что мы подумали, будто он вот-вот зарыдает. А потом съежилось и схлопнулось с треском, как у сердитого щелкунчика.

– Привязан! – сказал он. – Да ты шутишь! Как можно быть привязанным к груде старых развалин? Нелегко быть гнилым местечком, чтоб вы знали! У меня ведь и людей-то совсем не осталось.

Он развернулся и раздраженно уставился на своего высокого брата.

– А ты можешь гарантировать, что Лондон меня впустит? А? – осведомился он.

– Довези их хотя бы до окраин, – сказал Солсбери. – А потом поговори с ним.

– Так ты с ним свяжись и позаботься о том, чтобы он меня ждал! – ответил Древний Сарум. – Я не хочу сниматься с места и ехать в такую даль, и все впустую!

– Ну, даже если он тебя не впустит, они всегда могут проехать оставшуюся часть пути на автобусе или на такси, – сказал Солсбери, разворачиваясь на зеленых резиновых каблуках. – Но я дам ему знать. Поезжайте.

– Да ладно, ладно! – пробурчал Древний Сарум. – Я всего лишь гнилое местечко. Я делаю за тебя грязную работу. Ну, поехали, – сказал он нам. – Чего встали-то? Вам в Лондон надо или нет?

Он побрел к старой коричневой машине и уселся на водительское сиденье.

– Давайте залезайте! – крикнул он из окна. – Эта машина – радость и гордость Солсбери. Обычно он катает на ней только епископа или эту даму Кендейс. Так что нам нынче оказана большая честь!

Мы с Грундо переглянулись, наперегонки бросились к машине и открыли блестящую коричневую заднюю дверь. Мы плохо представляли себе, что такое «гнилое местечко», но Древний Сарум и впрямь вонял гнилью. Когда он проходил мимо нас, от него пахнуло слабо, но мерзко. А уж в машине, посреди блестящей кожаной обивки, вонь стояла несусветная – не столько даже сильная, сколько всепроникающая, как вонь от забитой канавы в жаркий день. А день был действительно жаркий. Мы с Грундо поспешно опустили до отказа тонированные окна машины. Но окна опустились только до середины, и потом, из-за тонировки смотреть сквозь них было довольно странно. Сквозь нижнюю часть фигура Солсбери, уходящего в сторону домов вместе со своими двумя собаками, казалась озаренной неестественным грозовым светом. Через верхнюю, открытую часть все по контрасту выглядело слишком голубым. А вонять меньше не стало.

– Собачник фигов! – буркнул Древний Сарум, заводя мотор. – На своих улицах он им гадить не дает, нет! И поэтому они бегают за город и постоянно гадят на меня. Я вам говорю, нелегко быть гнилым местечком.

Он продолжал бурчать так большую часть пути. Мы не знали, то ли он с нами разговаривает, то ли просто сам с собой, так что мы сидели на скользких сиденьях и время от времени отвечали: «Угу!», «Да ну?», «В самом деле?» и так далее, чтобы Древний Сарум не обиделся, и старались держать лица поближе к окошку, чтобы не так сильно воняло. Но ветер был горячий, так что помогал он не особо.

По-моему, Древний Сарум выбрал странную дорогу. По крайней мере, так сказал Грундо. Но и мне показалось странным, что вскоре перед нами вырос Стоунхендж.

– Взгляните на него! – с гордостью воскликнул Древний Сарум. – Хорошенько, хорошенько глядите. Вот вам настоящая каменная кладка! Вот как надо работать по камню! И можете себе представить: в старые времена все это было мое! Просто плакать хочется, да.

Мы подались к тому окну, чтобы лучше разглядеть Стоунхендж. Грундо вежливо заметил:

– Так значит, вы некогда владели изрядной магической силой!

– Магической силой! – воскликнул Древний Сарум. – Это уже не магия, это трансцендентальная тауматургия, сынок! Действительно, плакать хочется.

Грундо сказал еще что-то вежливое. Я же говорить не могла. Вид сквозь грозовое стекло этого плотного кольца огромных камней, одновременно громадного и маленького, наполненного мощью, подействовал на меня странно. Я приподнялась, чтобы видеть его поверх стекла, в его естественных мощных серых тонах, и обнаружила, что ощущение, которое я испытывала, отчасти было связано с тем, что Стоунхендж пробудил один из цветочных файлов хромой женщины. «Шиповник: места силы». Но все эти знания ускользали от меня, вращались, точно колесо, и передо мной, как спицы, мелькали частицы мудрости. Поначалу я думала, это оттого, что мне сейчас на самом деле не нужно знать о Стоунхендже. Но потом поняла, что дело в другом: этого места не было в файле. Знания хромой женщины восходили к тем временам, когда Стоунхендж еще не был построен. От этого я почувствовала себя так странно, что мне пришлось ухватиться за один из ремней у окна и закрыть глаза, пока мы не проехали мимо.

После этого мы, похоже, ехали в основном по главной дороге, ведущей в Лондон, но каждый раз, как мы подъезжали к какому-нибудь городку, мы сворачивали и принимались петлять между пыльными изгородями по узеньким белым проселкам и на большую дорогу выруливали, только когда городок оставался позади.

– Приходится их объезжать! – бормотал Древний Сарум. – Неохота спорить. Неохота выслушивать все эти «Нечего тебе ездить через меня, ты, гнилое местечко!» Да уж, приятного мало, скажу я вам!

Возвращаясь на главную дорогу, мы катили вдоль темных деревьев, и справа от нас тянулась длинная зеленая линия холмов. Примерно в то время, когда в небе у нас за спиной начал разгораться закат, мы с Грундо обнаружили, что невольно поворачиваем голову в сторону этих холмов. Там что-то было. Мне в голову снова пришел «Шиповник: места силы». Но на этот раз ощущение было еще более странным. Часть силы, что там пребывала, явно была древней уже в те времена, когда хромая леди создавала свои файлы, а части там не было, она была новой и не менее мощной, чем Стоунхендж.

– Что это? – спросил Грундо довольно ошеломленно. – Вон там, в той стороне?

– Понятия не имею, это точно, – ответил Древний Сарум. – Какое-то старье, но ко мне оно отношения не имеет. Я ведь всего лишь гнилое местечко.

Мы ехали дальше, и ощущение постепенно отступало, почти нехотя, как будто нечто пыталось привлечь наше внимание. Закат полыхал во все небо. И вдруг наша машина принялась петлять по дороге, и Древний Сарум завопил:

– Кыш, кыш! Кыш с ветрового стекла, лопни твои глаза!

И мы остановились, с воплем и страшным рывком.

– Эй, кто-нибудь, выйдите и прихлопните эту тварь, кем бы она ни была! То ли мышь летучая, то ли еще что! – распорядился Древний Сарум. – А то мне ничего не видно, когда она там.

Мы с Грундо принялись всматриваться в ветровое стекло из-за спины Древнего Сарума, но, насколько нам было видно, там ничего не было, кроме тонировки да разбившейся о стекло мошкары.