Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме - Карл Саган

Думается, в каждом из перечисленных вопросов, будь то богословских или мирских, нам же будет лучше, если мы постараемся максимально приблизиться к истине и при этом будем помнить о тех ошибках, которые наша система мировоззрения или люди с такими же, как у нас, интересами, совершали в прошлом. Ужасные последствия открытия истины всегда заметно преувеличиваются. И опять-таки, потребовалась бы мудрость превыше нашей, чтобы судить, в каких случаях ложь или умалчивание фактов действительно послужили бы некоей высшей общественной цели, причем не только сейчас, но и в отдаленной перспективе.

Глава 16.

КОГДА УЧЕНЫЕ ПОЗНАЛИ ГРЕХ

О, до чего ж дойдешь ты, род людской?

Иль грани нет у дерзости?.. Препоны

У наглости?.. Рожденьем человек

Приподнимай на палец только гребень

У дерзости, чтобы отца возрос

Хитрее сын, а внук хитрее сына,

И на земле не хватит места скоро

Преступникам. И к этой прибавлять

Богам бы не пришлось вторую землю[112].

Встретившись после войны с президентом Гарри Трумэном, Роберт Оппенгеймер, научный руководитель Манхэттенского проекта, создатель атомной бомбы, горестно сказал ему, что теперь у науки кровь на руках — ученые познали грех. Трумэн велел своим помощникам никогда больше не подпускать к нему Оппенгеймера. Порой ученых попрекают дурными последствиями их открытий, а порой изгоняют как раз за то, что они пытались предупредить об этих последствиях.

Все же чаще науку судят за то, что она и ее плоды безразличны к морали, этически двойственны — их можно применить и во благо, и во зло. Старое, знакомое обвинение. Наверное, оно звучало еще в те времена, когда человек, стуча камнем о камень, начал изготавливать первые орудия и кое-как приручил огонь. Поскольку эту технологию освоил еще предок наших предков, т.е. технология сопутствовала людям всегда, вероятно, проблема все же не в науке, а в человеческой природе. Я не хочу сказать, будто наука не несет ответственности за злоупотребление своими открытиями — на ней лежит величайшая ответственность, и тем большая, чем более мощные продукты она производит.

В обращении с технологиями, меняющими окружающую среду, от которой зависит наша жизнь, — такими как оружие массового поражения или рыночные деривативы — требуются величайшая мудрость и осторожность. Да, эти технологии создаются все теми же людьми, которые не так уж сильно изменились в процессе эволюции — мы придумывали новое и продолжаем придумывать. Но, когда к нашим извечным слабостям добавляется способность чинить разрушение неслыханного размаха — в масштабах всей планеты, — от нас требуется нечто сверх прежнего. Нам понадобится новая этика, причем — чего тоже прежде не было — всепланетного охвата.

Иногда ученые пытаются сыграть двойную игру: присвоить себе похвалу за те применения науки, благодаря которым наша жизнь становится богаче и комфортнее, но дистанцироваться от тех орудий умышленного и беспощадного убийства, которые также появились благодаря научному поиску. Австралийский философ Джон Пассмор в книге «Наука и ее критики» (Science and Its Critics) пишет:

Испанская инквизиция, избегая ответственности за огненную казнь еретиков, передавала их в руки светской власти, ибо жечь людей на кострах, ханжески Поясняли инквизиторы, никак недопустимо с точки зрения христианской морали. Никто из нас не позволит инквизиции так легко отделаться: ее руки в крови, она прекрасно знала о последствиях своих действий. Равным образом, когда практическое применение научного открытия узко и очевидно — скажем, если исследователь разрабатывает нервно-паралитический газ, — он не может оправдывать себя тем, что применение открытия его не касается, лишь потому, что газ в конечном счете пускают в ход не сами ученые, а военные, калеча и убивая. Еще более очевидный случай — добровольная работа ученого на правительство в обмен на гранты. Если ученый или мыслитель берет деньги, например у адмиралтейства, то он либо мошенник, если заведомо знает, что его исследование для ВМФ бесполезно, либо берет на себя ответственность за последствия, если уверен, что изготовит нечто пригодное для войны. Мы совершенно вправе славить и проклинать ученых в зависимости от того, к каким нововведениям приводит их труд.

Существенным примером может послужить научная карьера физика Эдварда Теллера, уроженца Венгрии. В детстве он пережил коммунистическую революцию, когда сподвижники Белы Куна[113] экспроприировали собственность среднего класса, в том числе и семьи Теллеров. Когда Эдвард учился в Мюнхене, он попал под трамвай и лишился части правой ступни, оставшись на всю жизнь хромым. Спектр его интересов охватывал и правило отбора в квантовой механике, и физику твердого тела, и космологию. Он свел физика Лео Силарда с отдыхавшим в июле 1939 г. на Лонг-Айленде Альбертом Эйнштейном — из этой встречи родилось письмо к президенту Франклину Рузвельту с настоятельной просьбой ввиду политических событий в нацистской Германии и развитием ее технологий заняться созданием собственной атомной, или ядерной, бомбы. Теллер вошел в проект «Манхэттен», отправился в Лос-Аламос и почти сразу же забастовал, не потому, что его напутали разрушительные возможности бомбы, а как раз наоборот: он хотел создать более грозное оружие, термоядерную или водородную бомбу {ддя разрушительной энергии атомной бомбы существует предел, водородная бомба такого «потолка» практически не имеет. Но водородной бомбе требуется также атомная в качестве спускового механизма).

Ядерная бомба была разработана и опробована, Германия и Япония капитулировали, война закончилась, а Теллер все еще настаивал на разработке «супероружия» для запугивания Советского Союза. Его задачу облегчало и растущее беспокойство по поводу восстановления, укрепления и милитаризации Советского Союза под властью Сталина, и общенациональная американская паранойя, вошедшая в историю под именем маккартизма. Препятствия же Теллеру чинил главным образом Оппенгеймер, возглавивший экспертный совет при послевоенном Комитете по атомной энергии. На правительственных слушаниях Теллер давал показания против Оппенгеймера, выразив сомнение в его лояльности по отношению к Соединенным Штатам. Считается, что именно это выступление Теллера решило дело: хотя расследования лояльности Оппенгеймера не последовало, но и допуска к секретным разработкам он был лишен, вышел из Комитета по атомной энергии, и путь Теллеру к созданию супероружия был открыт.

Авторами теории термоядерного процесса считаются сам Теллер и математик Станислав Улам. Ханс Бете, лауреат Нобелевской премии по физике и глава теоретического отдела проекта «Манхэттен», человек, принимавший непосредственное участие в разработке и ядерной, и водородной бомб, сообщает, что первоначальные представления Теллера были ошибочными и понадобился труд многих коллег, чтобы термоядерное оружие стало реальностью. При весьма существенном вкладе молодого физика Ричарда Гарвина технология была усовершенствована настолько, что в 1952 г. прошли испытания первого термоядерного «устройства»: оно было настолько громоздким, что его нельзя было разместить на ракете или бомбардировщике — его попросту собрали и взорвали на месте. Годом позже Советский Союз произвел взрыв первой настоящей водородной бомбы. Начались споры, стал бы Советский Союз разрабатывать водородную бомбу, если бы США не занялись термоядерным оружием, и в самом ли деле термоядерное оружие было необходимо Штатам, чтобы помешать Советскому Союзу пустить в ход водородную бомбу, или хватило бы и немалого на тот момент арсенала ядерных бомб. Накопленные с тех пор данные указывают, что СССР еще до испытания первой своей ядерной бомбы располагал рабочими чертежами термоядерного устройства и «следующий шаг был бы логичен». Советским разработкам термоядерного оружия весьма способствовали полученные от шпионов сведения об успехах американцев в этой области.

На мой взгляд, с появлением водородной бомбы вероятные последствия глобального ядерного конфликта существенно усугубляются, поскольку при взрыве термоядерного оружия целые города сгорают целиком с выбросом в атмосферу огромного количества дыма. Земля окажется во тьме и начнет остывать, на всей планете наступит ядерная зима. Споры по этому поводу длились примерно с 1983 по 1990 г. и стали, пожалуй, наиболее сложной и наиболее политически окрашенной дискуссией из всех, в каких мне доводилось участвовать. Глобальные последствия ядерной зимы привели в растерянность тех, кто отстаивал политику угрозы возмездия с целью запугать потенциального противника, а также тех, кто хотел бы нанести массированный удар первыми: и превентивный удар, и удар возмездия означали бы самоуничтожение народа, пустившего ядерное оружие в ход, даже если бы противник уже не сумел ответить. Этот вывод вызывает сомнение в правильности многолетней стратегической политики, ну а держать огромный накопленный арсенал из десятков тысяч ядерных бомб теперь явно нет смысла.