История альбигойцев и их времени. Книга первая. - Николай Осокин

- Я полагаюсь на вас, - отвечал ему виконт. - Я сам пойду к легату и к вождям армии; я согласен принять их условия, если только они обеспечат мою безопасность; я докажу им, что невино-вен, и что вынужден был так действовать.

- Господин виконт, - сказал в ответ парламентер. - Я клянусь вам рыцарским словом, что если вы пойдете за мной, то я доставлю вас в совершенной безопасности в стан крестоносцев и с вами не приключится никакого зла.

Легковерный виконт после клятвы рыцаря, последовал за ним в поле и с той же небольшой свитой явился в шатер легата, где были собраны все главные лица крестовой армии. Они давно домогались видеть храбраго защитника города и потому приняли его со всей воззможной вежливостью. После взаимных приветствий он начал говорить в свою защиту, доказывая, что ни он, ни его предшественники никогда не разделяли еретических заблуждений, что он не утаивал еретиков и всегда чистосердечно следовал католическому исповеданию, верно исполняя повеления Церкви.

- Если, - прибавил он, - еретики и находили прибежище в моих городах и на моей земле, то это вина должностных лиц, которых отец назначил моими опекунами и которым поручил управлять нашими доменами на время моего малолетства.

Он говорил далее, что не сделал никакого преступления, за которое заслуживал бы столь ужасного наказания, и, наконец, отдавался со всеми своими доменами в руки Церкви и просил только, чтобы его откровенному объяснению было оказано какое-либо внимание. Когда виконт кончил, продолжает та же хроника, легат отвел в сторону вождей армии, которые ничего не знали о готовившейся измене, и стал совещаться с ними относительно виконта.

Было решено удержать его в плену до тех пор, пока не сдастся город. Виконт со всей свитой был отдан под стражу солдатам бургундского герцога. Каркассонцы же, как только узнали о пленении виконта, пали духом и решили искать спасения в бегстве. Они давно знали о подземном ходе, который вел от Каркассона до городка Тур де-Кабардэ, находящагося на расстоянии трех лье. Когда настала ночь, то все осажденные хлынули этим проходом и в городе не осталось никого. Одни бежали к Тулузе, другие по направлению к испанской границе.

На другой день в лагере были чрезвычайно удивлены, не видя никого на валах; сперва думали, что это хитрость осажденных и, чтобы убедиться в том, стали готовиться к приступу. Не встречая ни малейшаго сопротивление, крестоносцы овладели городом, и, изумленные, не могли понять, каким путем исчезли жители. После напрасных поисков их объяло горе, ибо они рассчитывали, полагает провансальский историк, поступить с беглецами так, как они поступили с безьерцами. Всю добычу по приказанию аббата Сито собрали в кафедральном соборе. Когда легат въехал в город, то велел посадить виконта Раймонда-Роже в одну из толстых башен и держать под стражей [3_45].

В этом рассказе мало достоверного и много сказочного. Он не подтверждается даже тем поэтом, у которого главным образом и заимствует подробности автор приведенного рассказа. Видимо, на этот раз, он хотел отличиться и блеснуть собственным полуарабским воображением. Верен только основной мотив, т. е. что виконт был задержан обманом и заключен в темницу.

Далее известия разноречивы. Прованвальский поэт и монах Петр сходятся на том, что жители капитулировали и согласились выйти из города без всякого имущества - лишь в одних рубашках, с той лишь разницей, что Петр говорит о задержании виконта на определенных условиях, а провансалец объясняет это обманом кре-стоносцев. Источники более беспристрастные, хотя и монашеского сословия (французы Робер и Вильгельм Нанжисский), склоняются на сторону последнего, боязливо обходя факт обмана, историки же, более заинтересованные в походе, такие как Вильгельм из Пюи-Лорана и автор "Славных деяний" [3_46], повторяют слова Петра Сернейского и все они единогласно утверждают, что жители вышли из города полунагие. Большинство, довольно авторитетное, соглашается в том, что виконт был задержан хитростью, как давнишний и опасный враг католического дела; сам он сдаться, очевидно, не мог. Крестоносцев нужно было содержать; добыча была одной из целей легата, так как она заменяла жалование стотысячной армии.

"Я запрещаю вам именем Господа захватывать себе хоть малей-шую вещицу из добычи под страхом вечного проклятия", проповедывал он по взятии города.

В то время как добыча и богатства города делились между крестоносцами, пока виконт томился в башне, в ожидании казни или подлого удара в спину, который действительно вскоре настиг его, - легат Арнольд созывал к себе всех вождей и знаменитостей армии на очень важное дело. Рим не хотел довольствоваться взятием двух сильных городов. Долго собирая силы, он хотел нанести решительный удар, после которого ересь должна была исчезнуть навсегда. Многочисленное и разноплеменное, разнохарактерное воинство следовало объединить одной волей. Для продолжения войны следовало духовную власть дегата заменить искусной военной рукой. Легат прямо предложил вождям выбрать между собой одного начальника, в награду которому предстояло получить целые домены на Юге. Арнольд указал на герцога бургундского, но тот отвечал, что у него много своих земель, чтобы он решился обидеть виконта Роже, что уже и без того последнему слеоано достаточно сделано. Легат взглянул на герцога неверского, тот отвечал почти теми же словами. Он обратился к графу Сан-Полю и получил тот же благородный ответ.

Тогда Арнольд назначил комиссию из двух епископов и четырех рыцарей. Они избрали французского графа Симона де-Монфора [3_47], который теперь становится главным героем альбигойской драмы. С ним связан политический смысл крестовых войн, - подчинение самостоятельных южан северным французам.

Граф Монфорский давно славился католической ревностью, безумной храбростью, своеобразным благочестием и доходившим до болезненности фанатизмом. Таких людей могла производить только теократия. Это был "атлет веры", по выражению его историка, «Иуда Маккавейский XIII столетия». Даже в век господства католических идеалов, подобные личности встречались редко.

Предметом гордости Симона был знатное происхождение. Он вел свой род с Х века, по мужскому колену через графов Гено, от которых собственно и происходил, а по женскому - генеалогия Монфоров терялась среди первых варварских поселений на берегах Сены. Старинный замок Монфор, в 8 лье от Парижа, на берегу Сены, в самом центре французской земли, пережил многие поколения. Когда, к Х столетию, пресеклась линия его владельцев, то молодая наследница этой фамилии, последняя в роде Монфоров, вышла зaмуж за Вильгельма, графа Гено; их сына звали Амори. Он присоединил к своему имени исчезнувший титул фамилии Монфоров. Альбигойский герой был его правнуком.

Сила этого дома росла при попмощи удачных браков. Отец нашего Симона, именовавшийся бароном Монфора и графом д'Эвре, женился на английской графине Лейчестер. Знаменитый барон, придавший такую историческую, хотя и печальную известность дому Монфоров, был последним плодом этого брака [3_48]. Симон женился на Алисе Монморанси, женщине мягкого характера, довольно умной, принесшей ему богатое приданое и много детей, но не сумевшей смягчить характер своего задумчивого, упрямого и жестокого мужа. В Симоне не исчезал родовой тип полудикого франка, будто сейчас со всей страстностью воспринявшего религию. В его жилах текло немного галльской крови.

Симон успел ознаменовать себя подвигами во время византийского похода 1204 года. Когда он хотел, Симон мог казаться разговорчивым, даже утонченным в обращении. Но в большинство случаев, он казался недоступным. В его характере было много энергии, но еще больше честолюбия.

Чувствуя себя призванным и способным к власти, он был вдвойне опасен, ибо мог прикрываться маской набожности, если того требовала ситуация. Впрочем его религиозность почти всегда была непритворной. Он был создан повелевать и словом и страхом. Его строгость доходила до жестокости и даже свирепости. За честолюбие и жестокость, его упрекает даже ультракатоличеекий историк, Райнальди, который считает смерть, постигшую Монфора, справедливым наказанием Божьим. Провансальский поэт угадал скрытые замыслы крестоносного героя, влагая в его уста слова, сказанные, якобы, при избрании: "Я принимаю власть под одним условием: при всех крайностях присутствующие здесь бароны всюду пойдут за мной." На войско и рыцарство он производил впечатление своею величественной наружностью, гордым взором и редкой физической силой даже для того железного века. Он не был чужд военных талантов, хотя часто руководствовался необдуманной храбростью и слепым презрением к опасностям.

Теперь была достигнута заветная цель его жизни. Он собирался стать государем всех земель, которые крестоносцы отвоюют от еретических феодалов. Именно таковы были обещание и условие легата.