И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Вторую дочь звали Марфа, понятно в честь матери. Но девочка явно налегала на сладкое и была полновата. Этой исполнилось восемнадцать. Третью дочь звали Елена, ей было лет шестнадцать, и она уже обещала быть первой красавицей Москвы. Но до шарма старшей сестры ей чего-то не хватало. Может очаровательной, чуть стеснительной улыбки. Четвертая дочь была ещё подростком, ей было лет одиннадцать, и она пряталась за спины старших сестёр. Девочек представили княжичу, всё же потенциальный жених, и увели на женскую половину. Больше Пётр их не видел.

Во время застолья князья воеводы выспрашивали у Пожарского все перипетии сражения на Белой и поражались смелости князя Разгильдеева и Петра Дмитриевича заодно.

– Кто же придумал из побитых поганых гору городить? – в окончании допроса спросил Долгоруков.

– Я в книге про римских полководцев такое прочёл, – повторил свою версию Пётр.

– Да, были в минувшие века полководцы. Цезарь, Александр Македонский имена даже воинственно звучат, – поддакнул князь Гагарин.

Петра всем миром заставили откушать заморского вина и русского мёда стоялого. Но организм был молодой и здоровый, и поутру он чувствовал себя вполне нормально. Княжич опять прошёлся по базару, но ничего примечательного не нашёл, если не считать одного резчика по дереву. Этот был мастер не хуже Фомы Андронова. Только занимался вырезанием маленьких фигурок, детишкам на потеху. Мужика звали Сидор. Фамилия была Щегол, и он с юмором показал на маленькую, искусно вырезанную птичку сказал:

– Вот он – щегол, с себя резал.

– А не хочешь ли ты Сидор ко мне перебраться в село Вершилово, что под Нижним Новгородом. У тебя семья есть?

– Жена и двое сыновей. В холопы не пойду, – отрезал Щегол.

– Я тебя в холопы и не зову. Как был вольный, так и останешься. Дам тебе дом с двумя печами, что топятся по белому, двух коров, лошадь, двух коз и пару овец. Всё это даром. От тебя же потребуется делать фигурки из дерева, те, что я скажу. Зарплату положу рубль в месяц. Поедешь на таких условиях?

– А не обманешь? – Сидор был ошарашен свалившимся счастьем.

– Иди, собирай самое необходимое. Всё остальное брось, купим в Нижнем. Через два часа корабли отходят.

Сидор рванул как на стометровку. Потом вернулся, собрал аккуратно поделки и вручил мешок княжичу, а потом снова рванул.

Пётр до самой пристани вспоминал Марию Долгорукую. Жалко девку, такую красоту отравили. Ей бы чуть волосы потемнее и будет близнец Орнеллы Мути, самой красивой актрисы из прошлой жизни генерала.

Событие восемьдесят шестое

Симон Майр был крайне разочарован. Москва была просто большой грязной деревней с кривыми улочками и нечистотами на дорогах. Ну, может, чуть сглаживали впечатление белоснежные соборы непривычных для европейца очертаний. Они были в отличие от готических соборов Европы как-то сглажены и ещё купола. Что ж, это было красиво, но всё остальное. Варварство и запустение. Он поделился своими мыслями с Иоганном Кеплером.

– У них почти двадцать лет шла война с Речью Посполитой, да ещё и гражданская война. Будем надеяться, что маркиз Пожарский не обманул и в Вершилово всё по-другому.

Их привезли в немецкую слободу. А куда ещё должны привезти немцев в Москве. Здесь было почище и благоустроеннее, чем в остальных частях города. При разговоре с хозяином постоялого двора, в котором они остановились, оказалось, что в Вершилово въезд иностранцам запрещён под страхом смертной казни. Кто из купцов не хочет попасть в сказочную "Пурецкую волость", несколько человек были пойманы и на самом деле "колесованы". Это казнь у московитов такая.

– Что же нам делать, – посетовал Майр, – У нас есть письмо с приглашением приехать в Вершилово от маркиза Пожарского?

– Попробуйте обратиться к царёву дьяку Фёдору Борисову и добиться разрешения посетить царя, – посоветовал немец Йозеф Геринг, содержатель постоялого двора.

На удивление астрономов, после обращения к дьяку, царь и Великий Государь всея Руси принял их на следующий день. Михаил Фёдорович Романов был молод и находился явно в хорошем настроении, когда они вошли в зал для приёмов. Всё вокруг было в золотой росписи и подавляло своей византийской роскошью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Позвольте представиться вам, Ваше Величество, – начал Симон Майр, – Я астроном Симон Майр, а это Иоганн Кеплер, придворный астроном и астролог австрийского императора, они поклонились сидящему на троне Государю.

– Я так понимаю, – через толмача заговорил царь, – Что у вас есть приглашения в Вершилово учить крестьянских детей? – Михаил по-доброму улыбался.

– Точно так, Ваше Величество. Мы с метром Кеплером приняли приглашения маркиза Пожарского и хотим поработать в Вершилово, – ещё раз поклонился Майр.

– Что же может сей учёный преподать детям в Вершилово? – улыбка царя расползлась до ушей.

– Я мог бы учить детей астрономии и геометрии, – ответил Кеплер.

– Есть ли у вас, господин Кеплер, напечатанные книги? – спросил царь.

– Да, Ваше Величество, мною написаны и изданы 12 книг и сейчас я готовлю тринадцатую, которая называется "Копернианская астрономия", это будет книга в трёх томах, – поклонился вполне довольный собой Кеплер.

– Фёдор, подай господам астрономам книги, – повернулся Государь к стоящему чуть сбоку и за спиной немцев дьяку Борисову.

Дьяк подал астрономам две книги. Одна явно была азбукой, вторая на непонятном языке была оформлена как церковная книга. Книги были на великолепной белоснежной бумаге, очень гладкой и скользкой на ощупь. Переплёт был непривычен. Вообще было не понятно, как скреплены листы. Книги были непривычного для европейцев формата, уже и чуть ниже, чем привычные книги, издаваемые в Европе. Таких красивых книг делать в Европе не умели. Это были шедевры книгопечатания. А бумага была даже лучше китайской, стоящей сумасшедших денег. А рисунки на азбуке. Качество книг было выше похвал.

– Хотели бы вы господа, чтобы ваши книги издал этот книгопечатник? – поинтересовался царь, внимательно следящий за астрономами.

– Ваше Величество, что нужно сделать, чтобы мою новую книгу издал этот книгопечатник. Это не книги, а произведения искусства. В Европе даже представить себе таких великолепных книг не могут, – просиял Кеплер.

– Если маркиз Пожарский сочтёт нужным издать ваши книги, то он их издаст, – усмехнулся царь.

Майра с самого начала аудиенции у монарха не покидало ощущение неправильности того, что происходит. Царь рассматривал их не как великих учёных, а как простых претендентов на должность учителя крестьянских детей. Но ведь так и есть.

– А у вас, господин Майр есть изданные книги? – переключил Михаил Фёдорович внимание на него.

– Да, Ваше Величество, у меня издано две книги.

– А сейчас чем занимаетесь?

– Я придворный астроном и математик при дворе маркграфа Бранденбурга и Ансбаха Иоганна Георга Бранденбургского, – расшаркался Симон.

– Что же вы, господин Майр, собираетесь преподавать нашим детишкам в Вершилово? Медицине будет учить ван Бодль, математике Стивен Симон, рисованию Паль Рубенс, астрономии Господин Кеплер. Что можете вы? – и хитрый прищур византийца.

Симон Майр считал себя одним из известнейших учёных Европы. Но рядом с этими именами он терялся. На самом деле говорить, что он лучший математик, чем Стивен Симон, или, что он лучше ван Бодля знает медицину, или лучше Кеплера астрономию, будет явным преувеличением.

– Я бы мог учить детей оптике, и я делаю лучшие в Европе телескопы, – смутившись, сказал Майр.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Делать телескопы? Это хорошо. Телескопы в Вершилово ещё не делают. Пусть будут телескопы, – царь повернулся к дьяку.

– Выдай им, Фёдор, грамотки до Вершилово. И пошли с ними ещё десяток молодых стрельцов. Уж больно много знаменитостей собираются у Петруши, охранять их от разбойников надо.

Событие восемьдесят седьмое

Пётр Дмитриевич Пожарский остановился в Чебоксарах с намерением посетить мастеров по литью колоколов. Ещё в начале путешествия он отметил в заведённом блокнотике, что в Чебоксарах льют хорошие колокола и решил попробовать переманить мастеров в Вершилово. Оказалось, что мастера жили и работали не в самом городе, а в посаде на правом берегу с непонятным название Пихтулино. То ли от слова "пихта", то ли от "пихать".