История ересей - Генри Чарльз Ли

подонками общества, которым нечего было терять и которым ничего не стоило босиком ходить по декабрьскому снегу. Оно не ограничивалось и низшими классами населения вообще. Консулы отдавали власть над городом в руки монаха; знатные подеста бичевали себя, организованные уже в религиозные братства миряне растворялись в исступленной толпе.

Не менее интересна и быстрота распространения Аллилуйи и флагеллантства. В какие-нибудь сутки весь город оказывался во власти религиозного порыва; все бросали свои дела и шли, бичуя себя во славу Бога и святой Марии. И в то время как одни увлекались новой специфической формой религиозного чувства, другие с большей, чем всегда, ревностью исполняли привычные религиозные обряды и творили христианские дела. Допустим» что во время Аллилуйи этому способствовало напряженное ожидание войны, в флагеллантстве этого не было. Были только обычные распри городских партий. Поразительна религиозная восприимчивость, только и понятная при предположении глубокой религиозности всего населения.

Всмотримся несколько в характер наших движений. Оба, как я уже указывал, стоят в связи с состоянием общества. И флагелланты требуют мира, и их путь по Италии сопровождается возвращением изгнанников и примирением давних врагов. Во время Аллилуйи возникает Militiae Jesu Christi, во время флагеллантства появляются Cavalieri gaudenti. Жажда мира в Аллилуйе выразилась сильнее, но она не чужда и 60 году. Не имеет смысла настаивать на жажде мира политического. Не место здесь выяснять и то состояние города, которое заставляло мечтать о мире социальном. Известно, как беспокойна была жизнь коммуны, как бесконечны ее распри. Легко представить, как тяжело было населению. Еще до обращения Франциска на улицах Ассизи слышали призыв к миру. Сам Франциск нес мир. Нищенствующие монахи и еремиты старались утишить городские распри: Герард, Иоанн Виченцский и другие не были неслыханными новаторами; между ними и их предшественниками разница только в степени. Мир, о котором мечтают и который стараются водворить, не формальное прекращение междугородских и внутренне-городских распрей, не компромисс, а полное примирение, сопровождающееся особою переменою настроений. Нельзя оставлять без внимания уже самой торжественной и религиозной обстановки акта примирения. Еще знаменательнее, что водворение мира сопровождается такими явлениями, как возвращение неправедно приобретенного и особенно добровольная выдача убийцами себя в руки родственников убитых ими. Массы стремятся к миру христианскому и католическому; потому это стремление и сопровождается возрождением христианских чувств и сожжением еретиков. Идея мира неразрывно связана с религиозными настроениями большой остроты и силы.

Оба рассматриваемые нами движения глубоко ортодоксальны и положительно, и отрицательно. Оба сопровождаются расцветом обычных проявлений религиозной жизни: увеличением числа исповедующихся, оживлением религиозных традиций, постройкою церквей, оживлением деятельности религиозных братств. В обоих видное участие принимают religiosi и клир. Аллилуйя сопровождается усиленным гонением еретиков и возникновением боевого братства Militiae Jesu Christi. Подобное же братство — Militia Beatae Virginis связано с подъемом 60 года. И сожжение катаров в Вероне или Милане (деятельность подеста Ольдрадо) показывает не только нетерпимость нищенствующих монахов и церкви, а и боевое ортодоксальное настроение масс (отрицательную ортодоксальность).

Какие религиозные идеалы выдвинуты нашими движениями, кроме ортодоксальности? На первом месте следует поставить связанные с социальными настроениями мечты о Христовом мире, о прощении обид, о праведной, протекающей в церковных рамках жизни; отрицание некоторых сторон современной социальной жизни («ростовщичества» и т. д.) во имя жизни; согласованной с заветами Евангелия. Это так наивно выразилось во внезапном появлении во главе коммун нищенствующих монахов: точно верили, что Божьи люди смогут осуществить Божьи повеления. Далее обращает на себя внимание, особенно во флагеллантстве, покаянное настроение, определенно окрашенное аскетическими тенденциями. Сам способ покаяния бичующихся родствен еремитизму. Возможно и вероятно, что флагелланты появились под прямым воздействием еремитов. Но, если это не так, — тем лучше: яснее и очевиднее связь еремитизма с настроениями эпохи. Самобичевание предполагает, кроме сознания своей греховности, еще и отрицание грешной плоти — дуалистическое проявление аскетизма. Но с другой стороны, хронисты отмечают в бичевании и другой чрезвычайно важный момент — подражание страданиям Христа, стремление приобщиться к нему самоистязанием. Менее ярко та же жажда приближения ко Христу и Богоматери нашла себе выражение и в Аллилуйе.

Все эти элементы религиозности эпохи, вскрываемые Аллилуйей и флагеллантством, мы найдем и в других современных движениях. Аскетические с дуалистическим уклоном течения подводят к катаризму и еремитизму, как наиболее ярким их выражениям. Стремление к Евангелию обще всем рассмотренным нами явлениям. Жажда приблизиться к живоощущаемому Христу может быть сопоставлена хотя бы со многими сторонами францисканства. Культ Девы Марии, скорее, близок к движениям, связанным с доминиканством. Наконец, ортодоксализм присущ большинству проявлений религиозной жизни XIII в., а приобретение им боевых черт находит соответствие в примыкавших к доминиканцам организациях мирян, в самом доминиканстве и инквизиции.

К ХАРАКТЕРИСТИКЕ РЕЛИГИОЗНОГО

ДВИЖЕНИЯ XII–XIII ВВ

1. В религиозной жизни XII–XIII веков, как и всегда, одно из первых мест занимала мысль о спасении души. Во имя ее разорвали с церковью еретики — арнольдисты, катары и вальденсы. Ради спасения души оставляли мир, превращались в нищих и странников или скрывались в дикие и неприступные пещеры. И то же стремление руководило мирянами, когда они сплачивались в религиозные братства или отдавались на волю стихийного религиозного движения. Я не хочу сказать, что мысль о спасении исчерпывала содержание религиозной жизни, но она, сплетаясь с другими идеями и настроениями, жила везде. И дело спасения (предестинационизм оставался непродуманной до конца теорией) было тяжелой борьбою с коварным врагом — диаволом, жизнью напряженной религиозности и суровой морали. Отсюда характерная для нашей эпохи (да и не для нее одной) аскеза. Везде со спасающимся была его плоть — могущественное орудие врага. Всякое желание, исходящее от плоти, казалось диавольской сетью, приманкой антихриста, таило в себе грех. Св. Франциск нагим бросался в снег, изнурял своего «брата осла», болезненно стремился делать наперекор желаниям своего тела. В его братстве пост был не вынужденною необходимостью, а религиозным упражнением, угрожающим голодной смертью и исторгающим стоны и крики у неопытного брата. Телесному удовольствию противопоставлялось противное и отталкивающее; вкус пищи уничтожался примесью гноя прокаженного, и место здорового наслаждения пищей и едой заступала гастрономия аскезы. Правда, святой ограничивал эксцессы братьев, но, во-первых, сам же он подавал пример противоположного, а, во-вторых, это ограничение диктовалось не отрицанием принципа аскезы — он оставался непоколебленным, — а условиями жизни братьев. Еще безудержнее развивался аскетизм в еремиториях. Вспомним покаяние Джанбуоно и Целестина, восхищавшегося, когда приходилось есть настолько высохший хлеб, что нужно было разбивать его молотком, и хлеб от этого превращался не в порошок, а в пыль. В пустынножительстве перед нами целая, выработанная веками система аскезы. Но тот